Исцеление - Борис Мишарин

Алла заволновалась:

— Вика домой позвонит, а нас нет… и сестрам мы еще не сказали про детей.

Николай объяснил, что просил Вику звонить на сотовый, а сестрам она может позвонить прямо отсюда. В каждой комнате висел телефонный аппарат с переносной трубкой, свой сотовый он не отдал — может позвонить Вика. Михайлов открыл пиво и налил себе в кружку, с удовольствием смакуя и слушая, как Алла разговаривала с сестрами, рассказывая им о новом жилище. Представлял алчные глаза Светы и удивленные Любы.

— Коленька, — обратилась к нему Алла, — сестры в гости напрашиваются с поздравлениями, дом хотят посмотреть.

— Приглашай на вечер, нам еще за вещами съездить надо.

— Они бы и вещи помогли собрать… — умоляюще смотрела Алла.

— Хорошо, пусть подъезжают через час к старому дому, — улыбнулся Михайлов, прекрасно понимая, что Алле тоже не терпится пообщаться с родственниками, поделиться своей радостью, похвастаться коттеджем.

Уезжая, он наказал тете Маше:

— Бугрова вернется, пусть покупки заносит в спальню. К пяти накроет в малой гостиной стол на шесть взрослых и одного ребенка из имеющихся продуктов, специально ничего готовить не надо. Петра отправит на старый адрес.

— А кто это Петр? — спросила Алла.

— Твой личный шофер, Алла, у тебя появилась своя машина «Лэнд Круизер». Вдруг захочешь куда-нибудь съездить, а моя «Вольво» уехала. У Вики тоже джип — «Гранд Чероки».

Алла уже перестала удивляться, и они укатили на старую квартиру.

Свои вещи Николай собрал быстро, буквально за 10 минут. Алла собиралась долго, «помощницы» ей только мешали, засыпая вопросами, и личных вещей у женщин намного больше. Григорий и Станислав проявляли мужскую сдержанность, не так сильно заваливали Николая вопросами, хотя им тоже хотелось узнать все подробнее и сразу.

Наконец охранники вынесли все вещи в машину, Николай Петрович по-старому русскому обычаю предложил присесть на дорожку.

— Прощай любимый домик, — грустно прошептала Алла. — Привыкли мы к тебе, тяжело уходить из родных стен, где прожита большая часть жизни, где родилась и выросла Вика. Но в новом доме, я уверена, просторнее и лучше, он станет родным домом для наших детей и внуков, домом, где они родились, если можно так выразиться. Там они смогут гармоничнее развиваться в прекраснейших домашних условиях.

Алла тяжело вздохнула и встала, еще раз окинув комнату взглядом, за ней поднялись все. На улице, рассаживаясь по машинам, Станислав поинтересовался, откуда взялись эти два джипа, «Вольво» он уже знал. Алла с гордостью пояснила:

— «Лэнд Круизер» мой, а «Гранд Чероки» Викин.

В доме сестры Аллы долго бродили, изучая и осматривая помещения, охали и подольше задерживались на кухне, в ванных комнатах, бассейне. Мужчин больше всего заинтересовал бассейн и спортзал на последнем этаже. Они успели сыграть несколько партий в бильярд, а маленькому Вите понравился велотренажер со спидометром, он крутил и крутил педали, глядя, как стрелка спидометра показывает скорость. Через час все собрались в малой гостиной.

Григорий начал с шутливой реплики, что никогда не мечтал посидеть за одним столом с академиком, поздравил с рождением детей и внуков, похвалил построенный Николаем Петровичем дом и предложил первый тост за него. Михайлов возразил:

— Спасибо, Гриша, за поздравления, но что-то сегодня ты все в кучу собрал. Я считаю, что первые поздравления заслужила все-таки Вика, которая родила нам славненьких и миленьких двойняшек. Ей сейчас наверняка очень и очень хочется вернуться домой и ее сердце согревают два маленьких родных существа, которых она прижимает к своей груди. За нее, любимую, за Вику.

Бокалы опустели и наполнялись вновь, звучали тосты и поздравления, но Алла и Николай чувствовали себя неуютно в этой компании, им почему-то хотелось остаться одним, поговорить о Вике, помечтать о будущем, хотелось старой, родной и душевной естественности, которая улетучилась у родственников. Слова и речи казались казенными, видимо, сказывалось положение и имущественный достаток, которые мешали раскованным отношениям.

Михайлов предложил освежиться, искупаться в бассейне, все сразу же выскочили из-за стола, словно давно ждали этой возможности. Алла подумала, что раньше бы они не вели себя, как на приеме у академика, поняла, что мысленно ляпнула и улыбнулась: стесняются сестрички, непривычно видеть охрану, слуг и такую роскошь.

Николай попросил Аллу подняться с ним наверх, в спальню. Он показал на стену и сказал:

— Вот, первое время дети тоже будут спать с нами в комнате. За этой стеной твоя спальня. Здесь есть потайная дверь, которая открывается от прикосновения моего, твоего и Викиного указательного пальца. Запомни, вот здесь находятся сенсоры, прикоснись к ним.

Алла приложила пальчик, и в стене бесшумно открылся проем. Николай показал сенсоры с другой стороны. Совершенно невидимая дверь, часть стены выходила и заходила вновь, не оставляя следов.

Вечером, наговорившись с сестрами вдоволь, Алла пришла к нему через потайную дверь. Николай показал ей на мониторе:

— Смотри, блюдут они тебя, — он засмеялся, указывая на подглядывающую из своей спальни Светлану.

Спать хотелось и ей, и Светлана решила действовать по-другому — она вырвала волосок и приклеила его к Аллиной двери: если дверь откроется, волосок оторвется.

— Стерва, — прошептала Алла, действия сестры возмутили ее, — а я еще относилась к ней по-порядочному.

Алла положила голову ему на грудь, тепло, исходящее от груди, растопило возникшую неприязнь, и губы сами стали прикасаться к его телу. Она ничего не могла поделать с собой. Николай словно магнит притягивал все сильнее и сильнее, разум испарился, оставляя место безумной страсти.

Николай приподнял ее голову, заглянул в глаза. Они были готовы на все, хоть на Голгофу, хоть на стыд и срам, хоть на смерть. Минута слабости…

— Милая Аллушка, — начал он, — ты знаешь, что я тоже люблю тебя. Так уж получилось. Кому-то не дано познать любви совсем, а кому-то отмерено с гаком. Я очень хочу тебя, но потом не смогу смотреть Вике в глаза. И ты не сможешь, ты это знаешь.

Он встал с кровати, закурил сигарету. Алла еще долго оставалась лежать, уткнувшись лицом в подушку. Чувство стыда, страсти, нежности и уважения к Николаю одновременно одолевали ее.

* * *

Зина волновалась, она ждала мужа и переживала за него. Трения с Шумейко могли закончиться печально. В душе она не осуждала Сашу за норовистый характер, больше того, она и обратила на него внимание потому, что он мог сказать правду в глаза, высказать свое мнение, когда другие предпочитали молчать. Жить с таким мужем трудно, он не умел подстраиваться и приспосабливаться, не терпел лизоблюдов и держался в роддоме за счет своего профессионального мастерства. Коллектив его уважал и ценил, начальство недолюбливало, но расстаться не решалось. Не раз он спасал честь родильного дома, проявляя чудеса врачебной интуиции и мастерства.

Но и Зина не умела петь песни без слов, сплошные «ля-ля-фам» или «я его слепила»… Но вовремя останавливалась и не переходила дозволенных границ.

Саша, считала она, если бы иногда придерживал свой язык, мог бы занять, уже занял бы более достойную должность. Нет, не занял бы, он не пойдет в главные врачи, это не его стихия. Он практик, чистый практик и не сможет жить, работать без своих рожениц и больных. Они чем-то похожи с Михайловым, тот тоже мог не возиться с больными в клинике — стать директором НИИ, уйти в науку, общаясь с пациентами по мере необходимости, как говорит Саша, на полставки. Оба они не умели работать наполовину, так рассуждала Зина, поджидая своего мужа с работы.

Думала она и о том, что Михайлов тогда, в ноябре прошлого года, оказался прав. У Саши действительно была язва желудка, и она впоследствии исчезла по непонятным причинам. Беременность Зина прервала, сейчас, живя с мужем, она хотела иметь детей, но не могла. Саша говорил, что со временем все пройдет, устроится, но может лучше обратиться к Михайлову, о нем складывают легенды и говорят, что он может оживлять мертвых, но в это Зина не верила, и сам он говорил как-то, что может лечить все, но трупы не оживляет. Не говорить мужу и сходить к нему, но как к нему попадешь? Как-то же попадают другие…

Ее мысли снова вернулись к Саше, усиливая волнение, и она подумала о жене Михайлова, так ей легче переносилось тягостное ожидание. Зина считала, что михайловской жене легче всего — сколько людей задействовано из-за этой девчонки и муж рядом в роддоме, с которым волноваться было бы глупо. «Если бы Саша принимал у меня роды, я бы не волновалась, нет, волновалась бы все равно, даже если бы он принимал их с Михайловым. Понимала бы, что осложнений не будет, и волновалась — так устроен человек».

Как медленно тянется время, но вот раздался звонок, и она побежала открывать, засыпая его вопросами прямо на пороге и не давая пройти внутрь.