Одна минута и вся жизнь - Алла Полянская

— Ты уже проснулась? — Родька заглянул в комнату, и хрустальная сказка тихо скончалась. Дана вздрогнула от неожиданности. — Идем, поедим.

Она набрасывает халатик и шлепает в столовую. Сима постаралась, еды хватает.

— А Виталька где?

— Сказал, привезет тебе отвратительно дорогую шубу и платье. Ты сегодня идешь на светское мероприятие. Никогда не бывал на такой тусовке, — отвечает Родька.

— Я тоже. А где тот, другой, парень?

— Которого ты изрешетила? — Родька ухмыляется. — Сима сказала, что твой красавчик решил эту проблему. Приехали какие-то ребята и увезли его. Этот Виталик влюблен в тебя по уши, знаешь?

— Мы с ним знакомы всю жизнь.

— Понятно. Ты ничего не хочешь мне рассказать? Честно говоря, я умираю от любопытства.

— Расскажу. Но не сейчас, а после того, как дело будет сделано.

— Все тайны, тайны! — Родька скорчил смешную гримасу, что не пошло на пользу его избитому лицу. — Черт, больно!

— Не кривляйся.

— Сима сказала, что нам обоим невероятно повезло.

— Тебе — гораздо меньше.

— Чья бы мычала…

Так, переругиваясь, они съели завтрак. В дверь позвонили, Дана вздрогнула.

— Подожди, не открывай!

— У тебя паранойя. — Родька недовольно морщится. — Это, наверное, приехали твои наряды.

Дана достает «беретту» и прячется за шкаф, стоящий в прихожей.

— Осторожно.

— Это ты осторожно, не пристрели случайно меня или Виталия.

Родька открывает дверь. В образовавшуюся щель тотчас втискивается объемный пакет, и Виталькин голос недовольно бубнит:

— Данка, осторожнее с оружием.

Она, плюнув, уходит в комнату. Ей хочется лечь и уснуть и снова увидеть тот необыкновенно явственный сон, почувствовать рядом Стаса и доченьку. Аннушка… Дана снова вспоминает тот день, когда ее малышка вошла в школьный двор, окутанная розовым шелком, а ее локоны золотились на солнце. И все взгляды обратились к ней. А в дверях она обернулась и помахала рукой. Она стояла в темном проеме двери, она вошла туда. Из света — в темноту.

«Кто знает, может быть там, за гранью, тоже свет? Может, тот мир и вправду лучший? Но как же так? Ведь разлука — это очень больно…»

— Вот, дорогая, смотри, что я для тебя купил. Примерь.

Виталий и Родька вносят в комнату ворох каких-то пакетов. Дана нехотя поворачивает голову. Баснословно дорогая шиншилловая шуба, несколько вечерних платьев, белье и туфли. Она должна как-то отреагировать, и это ее раздражает. Она хочет остаться одна. Она понимает, почему некоторые люди бросают все и уходят жить отшельниками. Иногда ближние — это кара небесная.

— Спасибо, Виталик. Но прежде чем примерить, я должна сходить в парикмахерскую.

— Я тебя отвезу.

Родька выскочил из комнаты. Дана обреченно вздохнула. Ничего, скоро конец. Последний штрих к портрету. А потом она заберет Леку и останется в своем доме. И попробует начать жить заново.

— Хочешь изменить прическу? — Виталий обес-покоенно смотрит ей в глаза.

— Не только.

Когда Дана вернулась, Виталий вздрогнул. Он и раньше знал эту способность Даны преображаться, но сейчас на него взглянуло лицо без маски. Эта женщина ослепительна. Визажисту удалось уловить саму сущность хищницы, живущей в ее душе. Холодный тон лица, высокие скулы, чуть раскосые ярко-зеленые глаза — линзы отменного качества.

— Данка…

— Что, не нравится?

— Не в этом дело. Знаешь, ведь это именно ты. Всю жизнь ты пыталась скрыть вот это в себе.

— Я не пыталась. Просто «вот это», как ты выразился, всегда было, но не находило себе применения. А ты знаешь свою темную сторону? Я — знаю, а многие жизнь проживут, судят всех и вся, а себя, именно себя, так и не знают.

— Может быть.

— Точно тебе говорю. Ладно, Виталька, хватит разговоров. Я почти у цели.

— Ты не пойдешь туда одна.

Они едут по отлично расчищенной и укатанной дороге. Дана дуется, потому что Виталька влез в смокинг и сел за руль роскошного лимузина. Эту красоту Виталий позаимствовал у одного из своих многочисленных знакомых. Дана только презрительно фыркнула, но села в машину. Впервые в жизни Виталька настоял на своем.

Вот дорога повернула, стала видна табличка: «Въезд запрещен! Частные владения!» Свет фар выдергивает из темноты двух охранников. Виталий тормозит и опускает стекло.

— Пожалуйста, ваш пригласительный.

— Вот.

Дана протягивает в окошко глянцевую открытку. Охранник тщательно сверяет ее со списком приглашенных. Полагается еще проверить документы, но женщина в машине так волшебно красива, а бриллиант на ее пальце стоит целое состояние.

— Пожалуйста, проезжайте. От аллеи направо, к главному входу.

Виталий поднимает стекло и едет вперед. Он понимает, что Дана злится, но он не мог отпустить ее одну. Он даже приблизительно не представляет, что она собирается сделать. На все расспросы Дана отвечает хмурым молчанием. Он знал это ее суеверие — не распространяться о своих планах, чтобы не спугнуть удачу. Полдела сделано — Танкер мертв, а папка у Градского, Виталька сам ее отвез.

— Ты не успеешь даже вытащить оружие. — Виталий нарушает тишину, нервы его на пределе. — Кстати, где ты его спрятала?

— Я сама — оружие. — Дана усмехается. — У меня есть одна чудесная штучка в стиле Борджиа.

Виталий замолкает. Наверное, Дане известно что-то, чего не знает он. Но тревога нарастает, и он ничего не может с этим поделать.

«Какая-то у нее штучка в стиле Бор… Как она там сказала? В чьем стиле? Данка не может без вывертов. Я бы просто „заказал“ ублюдка, и никакая охрана его бы не спасла, а тут ведь целое дело… Господи, ну хоть ты скажи, за что мне это наказание — любить сумасшедшую!»

— Я люблю тебя, Данка.

— Я тоже люблю тебя. — Она кладет ладонь на руку Виталия. — Но мы пока не будем это обсуждать. И запомни: что бы ни случилось — не вмешивайся, ни в коем случае. И постарайся не попадаться на глаза радушному хозяину, он может тебя узнать.

— Но…

— Все, Виталька, закончили прения. Не мешай мне, ладно?

Он паркует машину и открывает перед ней дверцу. Он любуется ею, как любуются и многочисленные охранники. Наверное, сама королева не была бы более величественной, нежели Дана в эту минуту. Она опирается о руку Виталия, и они поднимаются по широким мраморным ступеням. Этот дом принадлежит их врагу. И все в нем — ворованное. Но им нет сейчас до этого никакого дела. Они не затем сюда пришли, чтобы судить. Они пришли, чтобы привести в исполнение приговор.

— Похоже, веселье в самом разгаре. — Дана легким движением отправляет шубку в руки подоспевшего слуги. — Идем, дорогой, полюбуемся на этот праздник жизни.

Они входят в ярко освещенный зал. На возвышении устроился оркестр, звучит блюз. Снуют официанты, и Дана берет с подноса бокал шампанского. Глядя на публику, собравшуюся здесь, нипочем не скажешь, что этот праздник происходит в стране, где дети и старики роются в помойках, где больные умирают, потому что нечем оплатить лечение, где вообще люди больше умирают, чем рождаются. Но собравшихся в этом зале подобные мелочи совершенно не волнуют. Здесь мелькают те же лица, что и на экранах телевизоров. Только яростные оппоненты и непримиримые противники сейчас не спешат продолжать свои баталии, а пьют и смеются, беседуют вполне мирно и непринужденно. Правильно, здесь не надо притворяться. Ворон ворону глаз не выклюет.

— Я так понимаю, вся их вражда и антагонизм — актерство чистой воды. — Виталий озадаченно оглядывается вокруг. — Просто договорились между собой: тому такую роль, тому — другую, чтобы подостоверней было. А народ ведется. Они, стало быть, для вида побьют друг другу морды, обольют грязью, а потом оттягиваются. И рады небось, что развели лохов! Мы так в детстве играли: это красные, это — белые, или наши — и немцы, помнишь?

— Вот лохам и поделом! — Дана раздраженно сжимает пальцы Виталия. — Слушают этих уродов, ведутся, выбирают их — пусть не жалуются.

— А что делать?

— Я тебе покажу, что с ними надо делать. Вот прямо сегодня и покажу. Идем танцевать.

Волны музыки подхватили их, и Дана видит горячие глаза Витальки, такие близкие и родные.

«Какие у него глаза! Боже, ну о чем я думаю? Нет. Нам снова по семнадцать лет, и сейчас он поцелует меня».

— Я люблю тебя, Данка. — Виталий шепчет ей это горячо и самозабвенно.

— Я знаю. — Она смотрит в другой конец зала. Там стоит человек, ради которого она проделала столь долгий и трудный путь.

— Знаешь? Ничего ты не знаешь! Что я почувствовал, когда мне сказали, что ты выходишь замуж? А потом, когда Цыба рассказывал, как ты счастлива? Нет, это хорошо, что ты была счастлива, но я…

— Виталик, не сейчас. Потом.

— Когда? У нас с тобой всегда — потом. Я постарался забыть тебя, и мне это удалось. — Виталий запнулся. — Ну, почти удалось. А потом снова выныриваешь ты — растрепанная, не похожая на себя и спятившая от горя. И я бросаю все, разгоняю всех своих девочек и нянчусь с тобой, вне себя от счастья. А ты даже не посчитала нужным поделиться со мной своими планами, Цыбу позвала…