Николайо Андретти - Паркер С. Хантингтон

и капо Фамилья — босса.

— И твой брат занял твое место, — заканчиваю я и колеблюсь, прежде чем добавить: — Почему ты убил своего дядю?

— Потому что Ашер собирался это сделать, и это не было бы милосердной смертью.

Мое сердце плачет по Николайо. Я даже представить себе не могу, что окажусь в ситуации, когда мне придется убить Мину, чтобы защитить ее от ужасной смерти. Какая-то часть меня чувствует, что я буду слишком слаба, чтобы сделать это.

— Зачем Ашеру убивать твоего дядю? — спрашиваю я.

— Месть. — За четыре дня до приезда Ашера во Флориду мой отец заказал убийство Винсента Романо. Оно провалилось, и семья Романо послала Ашера, чтобы он отомстил.

— Почему он заказал убийство Винсента Романо?

— Потому что Романо и Андретти враждовали.

— Почему?

Он громко смеется, пугая меня.

— Честно говоря, я не знаю, почему мы в состоянии войны, но так было всегда. Так было и до моего рождения. Иногда гневу учатся, и это все, что ты знаешь, потому что это все, чему тебя учили. Именно в таком состоянии сейчас находится Ренье, мой брат, и до него не достучаться. Вот почему я сказал, что Ренье отменить это невозможно. Этого не произойдет ни за что.

— Но ты сказал, что есть другой путь. — Я колеблюсь, когда вижу мрачное выражение его лица. — И какой же?

— Долг крови должен быть погашен.

— Что такое долг крови?

— Кровь — это валюта в этом мире. Если ты берешь определенное количество крови, ты должен ее отдать. Это был единственный способ удержать нас от убийств в те времена, когда это легко сходило с рук правоохранительным органам.

— И сколько крови ты взял?

— Я убил одного парня по имени Анджело. Он еще даже не был помощником. Они занимают низкое положение, даже ниже, чем солдаты. И теперь, я полагаю, Нац.

— Звучит не так уж плохо. Тебе всего лишь нужно отдать кровь двух жизней? Я уже видела, как ты застрелил двух человек.

— Все не так просто. Анджело был новобранцем. Он не был важным. Еще даже не совсем Андретти. Его жизнь не имеет значения для кого-то из высшего руководства. Ситуация с Нацом сложная, потому что он никто, но его отец был кем-то для моего отца. — Он вздыхает. — Но мой отец мертв, и если Реньери вдруг не сблизится со стариками, это не будет иметь значения. К тому же, Нац был на территории Романо, когда это случилось. Этого достаточно, чтобы перерасти в тотальную войну с мафией, если за это потребуют долг крови. Никто не выиграет, если это случится, так что это останется без возмездия.

— Значит, остается твой дядя Лука.

— Да.

— Но Романо были на территории Андретти, когда его убили.

— Но Романо не убивал его. Это сделал я.

— И как же ты заплатишь этот кровный долг?

— Он был капо семьи Андретти. Чтобы кровный долг был погашен, другой капо должен пожертвовать своей жизнью.

Я задыхаюсь.

— Как Винсент Романо.

Николайо неохотно кивает.

— Да, но я бы никогда не допустил этого. И Ашер тоже. — Его глаза встречаются с моими. — Есть другой способ оплатить кровный долг.

— Как? — спрашиваю я, хотя, судя по выражению его лица, знаю, что ответ мне не понравится.

— Когда рождается наследник мафии, он автоматически и навсегда получает титул капо. Независимо от отлучения.

— Что ты хочешь сказать, Николайо?

Но я подозреваю, что знаю, на что он намекает. Что он может заплатить кровный долг.

И как бы я ни была зла на него сейчас, кровь отхлынет от моего лица, когда он подтвердит это.

— Если я умру, кровный долг будет погашен… Если я умру, все это закончится.

30

Ошибаться — человечно,

прощать — божественно.

Александр Поуп

НИКОЛАЙО АНДРЕТТИ

24 года

Я не против сильного удара в живот.

На самом деле я приветствую физическую боль. Я наслаждаюсь ею. Мне бы только хотелось, чтобы самодовольная рожа моего брата была где-нибудь еще, только не здесь, с ликованием наблюдая за моим жестоким избиением, когда один из его солдат обрушивает удар за ударом на мое и без того избитое и покрытое синяками тело.

Глаза Ренье полны триумфа, как будто он поймал меня, хотя на самом деле я и не пытался скрываться. Возможно, было ошибкой присутствовать на похоронах отца, но старик был мне хорошим отцом до того, как все пошло прахом. Четыре года изгнания не перечеркнули двадцати лет достойного воспитания, так что я решил отдать дань уважения.

И я не собирался делать это, прячась издалека, как гребаный трус.

Вместо этого я приехал на похороны на машине, которую отец купил мне на шестнадцатилетие, — на черном Chevrolet Chevelle SS 396 1970 года. Машину, которую я угнал с территории Андретти за час до похорон.

Это было не так уж сложно.

Почти все либо готовились к похоронам, либо уже ехали на них. И когда я вышел из машины на кладбище, надев черные очки-авиаторы, которые подходили к моему приталенному черному костюму, я увидел, как несколько лиц с застывшими челюстями повернулись в мою сторону.

С тех пор как я уехал, мало что изменилось, и по реакции каждого на мое присутствие я мог сразу определить его ранг. Солдаты напряглись, их руки автоматически потянулись к оружию, которое, несомненно, было у них в кобурах под костюмами.

Капо, хотя и были напряжены, прилагали немало усилий, чтобы не реагировать, что само по себе было показательной реакцией. Они маленькие амбициозные засранцы, и любое проявление страха при моем появлении было бы равносильно трусости.

И наконец, рядом с закрытым гробом моего отца стояли Реньери, старый консильери, или главный советник отца, и новый капо Бастоне, младший босс или второй по званию в семье Романо.

У двух последних были стоические, но покорные выражения на мрачных лицах, но Ренье удостоил меня легкой, дьявольской ухмылки, которая была совершенно неуместна для данного случая и, следовательно, очень подобала Реньери.

Убийство, отлучение от семьи, четыре года спустя — и все, что я получил от Реньери, это чертову ухмылку.

Он сделал размашистый жест рукой, приглашая меня присоединиться к нему рядом с грандиозным гробом нашего отца, украшенным золотом и мрамором, с черными пятнами от струй, — роскошным и колоссальным, как раз тем претенциозным дерьмом, которое, как известно, предпочитал мой отец, пока был жив. Я бы не удивился, узнав, что отец выбрал его задолго до смерти, не желая, чтобы мы, простые смертные, облажались с выбором для него.

Будь мы с