Смертный бессмертный - Мэри Уолстонкрафт Шелли

заставлю пожалеть о том, что они изгнали меня, нового Кориолана, из городских стен!.. Но вернуться в Париж пешком, как нищему? Жалким бедняком предстать перед теми, кому я, бывало, швырял деньги, не считая? Сама мысль о том мне претила.

Постепенно ум мой начал проясняться; пришло понимание своего положения, а следом – отчаяние. Несколько месяцев я провел в заключении; тюрьма укрепила в непокорстве мой дух, но ослабила телесный состав. Я был бледен и слаб. Тысячи уловок использовал Торелла, чтобы улучшить мое содержание – все их я распознал и с презрением отверг и теперь пожинал плоды своего упрямства. Что же делать? Пасть во прах перед врагом, молить о прощении? Да лучше погибнуть тысячью смертей! Никогда им не торжествовать победы! Ненависть, вечная ненависть станет моей клятвой! Ненависть!.. Но чья? К кому? Скитальца-изгнанника – к богатому дворянину? Что для них я и мои чувства? – они, должно быть, уже забыли обо мне. А Джульетта… во мраке моего отчаяния на миг блеснуло ее ангельское личико, тонкий стан сильфиды… но что толку? Цветок мира, украшение вселенной навеки для меня потеряно! Другой назовет ее своей, другому дарует блаженство ее небесная улыбка!

Даже сейчас сердце в груди содрогается, когда вспоминаю бушевавшие во мне страсти. То дрожа от гнева, то с трудом сдерживая слезы, брел я по берегу моря – а берег меж тем становился все глуше и пустыннее. С одной стороны – седые утесы и мрачные пропасти, с другой – бьются о выщербленный морем берег бесплодные волны океана. Путь мой то сужался до узкой тропы, то загромождался обломками скал. Уже близился вечер; как вдруг, словно по мановению волшебного жезла, поднялась буря – затянула лазурное небо мрачной паутиной облаков, затемнила и возмутила спокойные глубины моря. Тучи принимали странные, фантастические очертания, извивались и сливались вместе, словно повинуясь некому могущественному заклятию. Вздымались белые хребты волн; гром сперва ворчал в отдалении, но скоро загрохотал в полную силу над пучиной, окрасившейся темным пурпуром с крапинками пены. С одной стороны от меня открывался вид на бескрайний океан, с другой – море скрывалось за крутым скалистым мысом. Вдруг из-за мыса показалось суденышко, гонимое ветром. Тщетно старались моряки повернуть свой корабль в открытое море – яростный ветер нес его прямо на скалы. Он разобьется! – погибнут все, кто на борту! Что, если бы я был с ними? В первый раз мысль о смерти явилась юному сердцу в радостном обличии. Ужасно было смотреть, как суденышко борется с судьбой. Я едва различал моряков, но слышал их голоса. Скоро все было кончено! Скала, скрытая за бушующими волнами и оттого неразличимая, лежа в засаде, поджидала свою добычу. Раскат грома прогремел над моей головой – и в тот же миг со страшным треском судно врезалось в своего невидимого врага. В мгновение ока оно разлетелось на куски. Я стоял на берегу, в безопасности – а там мои собратья, изнемогая, вели безнадежную борьбу со смертью. Казалось, я вижу их – так ясно звучали в моих ушах их вопли и предсмертные хрипы. Обломки судна еще влачились по темным валам, но скоро исчезли и они. Я смотрел, как завороженный; когда все было кончено, я упал на колени и закрыл лицо руками.

Наконец я снова поднял взгляд – и что же? На гребнях волн качается что-то темное; оно движется к берегу. Неужели человек? Непонятный предмет приближался; вот мощная волна, подхватив его, вынесла на отмель. В самом деле, человек верхом на матросском сундучке!.. Но полно, человек ли это? Таких людей не бывает на свете: уродливый карлик, косоглазый, с безобразным лицом и телом, столь искривленным и изуродованным, что на него и смотреть страшно! Кровь моя, едва согретая мыслью о том, что собрат мой спасся из водной могилы, снова заледенела в жилах.

Карлик спрыгнул с сундука и откинул со своего отвратительного лица длинные растрепанные волосы.

– Клянусь святым Вельзевулом, – воскликнул он, – недурно я повеселился! – Оглядевшись кругом, он заметил меня. – Черт побери! Вот и еще один союзник моего Властелина! Какому святому молился ты, дружок, если не моему? Но подожди-ка, я не припомню тебя на борту.

Я в ужасе отшатнулся от богохульствующего чудовища. Карлик повторил свой вопрос; я пробормотал что-то невнятное. Он продолжал:

– Твой голос тонет в реве и грохоте. Как умеет шуметь великан-океан! Школьники, бегущие прочь из своей тюрьмы – и те не вопят так, как вырвавшиеся на свободу волны! Но они мне мешают. Побуянили – и довольно: не желаю больше слышать этой музыки. Умолкни, ревун! Ветры, прочь, по домам! Тучи, летите к антиподам и не застилайте нам небо!

При этих словах он распростер свои длинные тощие руки, похожие на паучьи лапы, словно желал охватить ими пространство. И… что за диво? В тучах засияли лазурные просветы; миг – и от непогоды не осталось и следа, и над нами вновь распростерлось чистое покрывало небесной синевы; свирепый шквальный ветер сменился легким ветерком с запада; море успокоилось, улеглись бушующие валы.

– Ценю послушание даже в безмозглых стихиях, – заметил карлик. – Насколько же приятнее подчинить себе неукротимый дух человека! Согласись, дружок, недурной шторм у меня получился!

Вступать в разговор с этим колдуном означало искушать Провидение; однако Сила во всех ее обличиях неотразимо обаятельна для человека. Любопытство, смешанное со страхом и каким-то благоговейным трепетом, влекло меня к нему.

– Подойди, дружок, не бойся! – заговорил колдун. – Я добр с теми, кто мне по нраву; а твое ладное тело и красивое лицо мне пришлись по душе, хоть черты твои и говорят о каком-то тяжком горе. Видно, ты потерпел крушение на земле, как я на море. Может быть, твою бурю я сумею усмирить так же, как усмирил свою? Ну что, станем друзьями? – И он протянул руку, но я не в силах был к ней прикоснуться. – Хорошо, пусть не друзьями – просто добрыми знакомыми, это ничуть не хуже. Теперь я отдохну после схватки с волнами, а ты пока расскажи, отчего такой славный молодец бродит один в расстроенных чувствах по пустынному морскому берегу.

Голос урода звучал сипло и визгливо, а на ужимки и гримасы было страшно смотреть. И все же он возымел надо мною власть, которой я не мог противиться. Я рассказал ему свою историю. Когда я закончил, он расхохотался – хохотал долго и громко, смех его эхом отдавался в скалах, и казалось, будто ад потешается надо мной.

– Да ты Люциферу сродни! – воскликнул он. – Как и он, пал из-за