Научи меня жить (СИ) - Архипова Елена

Герберт умел рассказывать. И столько было тепла в его голосе, когда он рассказывал о детях и котенке, что Владислава могла не вслушиваться в его слова. Она наслаждалась одним только звучанием его голоса. В середине его рассказа она услышала мурлыканье в трубке.

– Вот! Слышишь? Она тоже тебя ждет и передает тебе привет! – рассмеялся Герберт.

Они проговорили по телефону почти полчаса. Договорились, что созвонятся теперь уже завтра утром. Почему только завтра? Из-за элементарной разницы во времени. У Герберта уже был вечер. Заканчивать разговор не хотелось обоим.

Вчерашнюю выходку Аллы, няни детей, они с Гербертом, не сговариваясь, не обсуждали. Это было верным знаком того, что оба прекрасно понимали мотив девушки, как и то, что не стоило это их обсуждений.

Опасения Влады о здоровье Насти оправдались. Невестка слегла с высокой температурой через два дня. Надюшка уже бегала по квартире, играя, о перенесенной ею ветрянке напоминали лишь зеленые пятнышки на теле. Кто пользовался зеленкой, тот знает, что она не так быстро отмывается.

Виктора из больницы выписали, но в квартиру он, хвала небесам, а скорее всего, все той же ветрянке, не приехал. Владислава о нем не вспоминала – ей было не до бывшего мужа, как говорится, от слова совсем.

Настя болела тяжело: высокая температура держалась 5 дней, жаропонижающие на нее почти не действовали. Капризной она не была и большую часть времени спала, вставая лишь в туалет. Накормить, сделать чаю, да и просто посидеть, проявляя участие, тоже ведь надо, верно?

У сына с невесткой была приходящая уборщица, но девушка, услышав, что в доме ветрянка, честно сказала, что не войдет в квартиру, пока они все не вылечатся. У нее у самой тоже был маленький ребенок, так что девушку можно было понять.

И домашние заботы Владислава взяла на себя: она готовила, убирала, стирала и гладила. Виталий помогал как мог. Он, в отличие от своего отца, в магазин за продуктами ездил охотно, а еще совершенно спокойно и без ущерба для своего мужского достоинства мог делать мелкие дела по дому. Развесить чистое белье, а перед этим снять сухое, разобрать посудомойку, вынести мусор. Все это тоже берет время и силы.

Владислава с Гербертом постоянно были на связи. Если не говорили, так переписывались, а потому были в курсе дел друг друга. Герберт не задавал бесконечно один и тот же вопрос о том, когда же она прилетит, когда вернется к нему. Владислава, рассказывая о своих заботах, сама предвосхищала этот его вопрос.

И вот когда Настя уже три дня, как выходила из своего укрытия, чтобы съесть пусть всего пару ложек еды, но вместе со всеми за общим столом, Владислава произнесла:

– Герберт, я купила билет.

– Когда? – они оба с ним поняли, что его интересовало время ее прилета, а не время, когда она купила билет.

– Послезавтра вечером. Буду у тебя рано утром.

– Я встречу!

– Спасибо!

Резко пропали темы для разговоров. Они оба ждали этой встречи, о домашних мелочах говорить больше не хотелось.

В аэропорт провожать бабушку поехали все. Слова о том, что она и сама может прекрасно доехать и на такси – ни сын, ни невестка слышать от Влады не хотели.

– Мам, не говори глупостей! Ты столько для нас сделала за эти почти три недели, так неужели мы не можем тебя до аэропорта подвезти? – оборвал ее возражения сын. – К тому же у тебя большой и тяжелый чемодан. Да, он на колесиках, но на ленту его кто будет тебе класть? Таксист?

И Владислава сдалась.

– Надеюсь, тебя там встретят? – уточнил сын после того, как Владислава сдала чемодан в багаж и зарегистрировала свой билет на рейс.

– Встретят, – она улыбнулась сыну, его забота грела.

– Он же на костылях! Что толку от такого встречающего? – сын попытался поворчать.

– Он будет с личным водителем, так что все под контролем! – рассмеялась Владислава.

– Обязательно позвони, как приземлитесь! – напутствовал сын.

– Обязательно позвоню!

Эти слова говорят все, кто хоть раз провожал и улетал сам.

Владислава прошла регистрацию и контроль, обернулась в последний раз на своих родных и помахала им рукой. Слезы в глазах мешали рассмотреть родных, она махнула еще раз и ушла. Уже будучи одна, она набрала Герберту сообщение, как и обещала: “Лечу! Встречай!”

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Она знала, что он, несмотря на глубокую ночь, ждет ее сообщения и прочтет сразу. Так и вышло. В ответ ей прилетел поцелуйчик. Она улыбнулась и прошла к своему выходу на посадку. Ходить по аэропорту Владе не хотелось. На душе у нее был полный раздрай: тоска от прощания со своей семьей и одновременное замирание сердца от радости в предвкушении предстоящей встречи с любимым мужчиной. Всего через несколько часов, но уже в другом аэропорту, они с ним увидятся.

Ни Владислава, и ни Герберт не могли в этот момент знать, что их встреча состоится не через несколько часов и не в аэропорту, а совсем при других обстоятельствах. Мы же все знаем, что у Бога очень своеобразное чувство юмора, но постоянно забываем об этом, строя свои планы…

Глава 37

Самолет Влады еще только подруливал к месту стоянки, а она уже, вытащив телефон, писала сыну: “Приземлились, все хорошо”. В ответ от сына сразу же прилетело: “Напиши, как сядешь в машину”.

– Ну, ты смотри, какой контролер у меня выискался! – рассмеялась Владислава, отправляя второе сообщение сыну.

Их чемоданы разгрузили быстро. Владислава, подхватив свой чемодан с ленты, шла к выходу, предвкушая встречу с Гербертом, ее губы сами норовили растянуться в счастливую улыбку.

Двери, отсекающие зал прилета и встречающих, распахнулись, и Владислава вышла. Но ни Герберта, ни Гены видно не было. Это было странно.

Она еще раз пробежалась глазами по лицам встречающих, и тут ее взгляд уперся в крепкого парня, держащего в руках лист бумаги с ее именем. Рядом с парнем стоял молодой мужчина в дорогом пальто и говорил с кем-то по телефону. Судя по его напряженному взгляду и жесткому выражению лица, разговор у него был не самым простым. Владислава бы сказала, что он не говорил, а отдавал указания. Встретившись с Владиславой взглядом, мужчина закончил разговор короткой фразой и шагнул к ней. Выходит, что этот, с телефоном в руке, ее знал. Тогда зачем весь этот фарс с ее именем на листке?

– Владислава, доброе утро! Меня зовут Владимир Чернов. Я встречаю Вас по просьбе Герберта.

Владимир повернулся к парню с листком, забрал его из рук парня и кивнул на чемодан в руке Влады, парень беспрекословно шагнул и забрал ее чемодан.

Что-то насторожило Владу в его словах. На людей из полиции эти двое похожи не были. Впрочем, тот, что взял ее чемодан, еще может быть, но не этот, представившийся Владимиром, он точно не из полиции. Слишком дорого он был одет для служащего в госструктуре.

– Владимир, кто Вы? – Владислава шагнула в сторону, освобождая пассажирам выход, но покидать здание аэропорта с этим мужчинам Владислава пока не собиралась.

– Владислава, давайте сядем в мою машину, и я все Вам расскажу.

– Владимир, Вы сейчас серьезно? Я, конечно, не невинная барышня, но садиться в машину к Вам я не собираюсь. Во всяком случае, до того момента, пока я не услышу ответов на мои вопросы! – Владислава усмехнулась и даже качнула головой. – Говорите здесь. Что с Гербертом? Почему он сам не приехал? Где Гена?

Владимир вздохнул, видимо, к этому он был готов, а потому произнес:

– Хорошо, давайте отойдем хотя бы вон к той стенке. Там тише и над головой висит видеокамера, так что нас с Вами хорошо будет видно охране аэропорта.

Владислава проследила в указанном направлении и кивнула соглашаясь.

Они перешли под камеру слежения, Владимир встал к камере спиной, активировал свой телефон, что-то нашел в нем и, протянув его Владе, произнес:

– Слушайте! Звук стоит на максимуме, но он говорит тихо.

Владислава нажала на воспроизведение звука и поднесла телефон к самому уху. Из телефона раздался голос Герберта: “Володь, в нас с Геной стреляли… Я думаю, это сделано по указке папаши той твари, что мы с тобой помогли выманить для Леонидыча… Добить нас им помешали… Думаю, они уверены, что мы и так сдохнем, пуль для нас они не пожалели… Вов, встреть Владу… отвези ее… ко мне домой… Скажи ей, что она там хозяйка… Эльзе давно уже пора лететь домой, к мужу… Бог даст, свидимся… если нет, скажи ей, что я…” – запись на этом обрывалась, к концу записи Герберт говорил все тише, едва справляясь с дыханием.