Слушающие - Джеймс Ганн

Подъезжая к стоянке, он заметил, что она совершенно пуста, и задумался, не умерла ли Программа. И тут же понял, что сейчас полдень, что всего несколько человек из Программы работают днем. Астрономы выходили в ночную смену. Прислонив велосипед у входа, он толкнул стеклянную дверь. Войдя в тень коридора, он остановился, моргая и вдыхая запахи Программы масло и озон электрических устройств. Пока он стоял так и ждал, пока глаза привыкнут, кто-то сказал:

- Мак... Мак!

Костлявые пальцы схватили его ладонь и начали встряхивать.

- Нет, это не Мак. Это Бобби. Ты вернулся.

Макдональд снова мог видеть и разглядел перед собой старика.

- Это я, Ольсен, Бобби, - сказал старик.

Макдональд вспомнил. Ольсен - плотный рыжеватый блондин, специалист по компьютерам, мужчина огромной силы и жизненной энергии, обычно сажавший его себе на плечи и носивший по коридорам и залам Программы. С трудом связал он эти воспоминания с хрупким стариком, стоявшим сейчас перед ним.

- Я уже на пенсии, - сказал Ольсен. - Не нужен никому, даже самому себе. Помня о старых временах, мне позволяют заглядывать сюда и возиться немного с компьютером. Но ты меня удивил! Выглядишь ты точь-в-точь, как твой отец, когда я увидел его в первый раз, и на мгновение мне показалось, что это он... Понимаешь?

- Очень мило с твоей стороны, - сказал Макдональд. - Но я мало похож на него.

"Бедный старикан, - подумал он, - это ведь уже маразм".

- Вздор. Точная копия. - Ольсен не переставал трясти его руку.

- У отца были голубые глаза, - сказал Макдональд, - у меня черные, у него светлые волосы, у меня черные...

- Конечно, в тебе есть что-то и от матери, Бобби, но клянусь, когда ты вошел в ту дверь... Надо было тебе приехать неделю назад, Бобби.

Макдональд пошел по знакомому коридору к кабинету, в котором когда-то работал отец. Коридор уменьшился с течением времени, на бетонных панелях стен с годами наслоились пыль и краска.

- Сюда съехались люди со всего мира, - говорил Ольсен, ковыляя за Макдональдом чуть бочком, чтобы не отстать от него и при этом не терять из виду сына своего давнего друга. Славные люди: нынешний президент и несколько бывших президентов, двое премьеров, а еще стадо послов и ученых... ты был бы доволен, Бобби. Пожалуй, все известные ученые мира были здесь.

- Мой отец был великим человеком, - сказал Макдональд.

Он остановился в дверях бывшего кабинета отца. Темнокожий седеющий мужчина поднял голову и улыбнулся.

- Что, и твой тоже?

Он встал из-за стола и вышел к ним - высокий, с широкими плечами и мощными руками.

- Привет, Джон, - сказал Макдональд. - Я надеялся увидеть тебя на этом месте.

Они пожали друг другу руки.

- Ты не знал? - спросил Джон Уайт.

- Я не читал ничего о Программе уже двадцать лет.

Ольсен обошел их, направляясь к столу, потом удивленно повернулся.

- Отец не писал тебе?

- Письма от него приходили, - сказал Макдональд, - но я никогда их не читал. Просто складывал в коробку, не вскрывая.

Ольсен покачал головой.

- Бедный Мак. Он никогда не скрывал, что ты ему не пишешь, но часто приносил вырезки из вашей школьной газеты и официальных школьных документов, чтобы показать, как хорошо ты себя чувствуешь.

- Он это понимал, Бобби, - сказал Уайт. - И не винил тебя.

- А за что он мог бы винить меня? - спросил Макдональд.

Он произнес это спокойно, но в словах таилось напряжение.

- Ты сохранил письма, Бобби? - спросил Ольсен.

- Письма?

- Коробку, полную невскрытых писем, - сказал Ольсен. Они были бы теперь бесценны. Написанные его рукой и невскрытые. - Казалось, слово "его" он произнес золотыми буквами. Люди съехались сюда... все они говорили о том, насколько важна Программа, насколько важно стало все связанное с ней. Голографическая хроника Программы, написанная для его сына.

- Нет, для рожденного им сына, - уточнил Макдональд. - А целы ли они, я не знаю. Я много ездил по миру.

Однако он знал, где они лежали, собранные все до единого в запыленной коробке на полке, в глубине стенного фкафа. Он много ездил, это правда, но коробка ездила вместе с ним. Не раз он собирался выбросить ее, но потом хмурил брови и возвращал на место. Может, он все-таки разделял мнение Ольсена, что держит в руках частицу истории, что выбросил бы не обычные письма от отца, но свидетельства о Великом Человеке.

- Программа умерла? - спросил Макдональд.

- Умер твой отец, - ответил Уайт, - а Программа продолжает жить. Трудно представить ее без твоего отца, но то, что это возможно, - его заслуга. Так и должно быть. Это памятник ему, и мы не можем допустить, чтобы Программа умерла.

- Мак умер, Бобби, - заметил Ольсен. - Он ушел, и с ним ушло все. Ушел дух этого места.

Знакомая волна отчаяния и тоски поднялась в груди Макдональда, тоски, как он пытался убедить себя, не по отцу, а об отце, которого у него никогда не было.

- Джону кажется, что он может тащить телегу дальше, - говорил Ольсен, - но это только кажется. Мак тянул Программу пятьдесят лет. Первые пятнадцать лет, как стал директором, он тянул ее безо всяких результатов. Мы просто снова и снова вслушивались в звезды, и Мак тянул нас, опробуя разные новые штуки, когца всех охватывала усталость, разрабатывая новые методы подхода к старым делам, поднимая наш дух. Он и Мария.

Макдональд оглядел комнату, в которой его отец проводил свои дни и много ночей, бросил взгляд на бетонные панели стен, покрашенные блеклой зеленой краской, на скромный деревянный стол, на полки, утопленные в стену позади него, на книги в кожаных переплетах, темно-зеленые, темно-красные и темно-коричневые, уже слегка потрескавшиеся; на динамики, встроенные в стену по обе стороны комнаты, и попытался представить, как отец сидит в этом кабинете день за днем, постепенно впитываясь в эти стены, в этот стол и в эти книги, но не мог его увидеть, не мог вспомнить его в этом месте. Отец ушел навсегда.

- А потом уже, после Послания, возникла новая проблема, говорил Ольсен. - Мы добились результата. О, это были великие дни, и все мы обезумели от радости. Наши пятьдесят лет оплатились с избытком, мы получили главный приз и без конца пересчитывали его, пожирая глазами и поздравляли друг друга. Макдональду пришлось протащить нас и сквозь это, вновь усадить нас за работу, вновь запрячь в ярмо. Но кроме того, у него были и другие проблемы, о которых мы тогда ничего не знали, вроде солитариан, предчувствовавших, что мы разрушим их религию, и политиков, вроде отца Джона, убежденного, что мы не должны отвечать на Послание.

И после всего этого, после того, как мы ответили, что нам осталось делать? Только ждать отклика. Девяносто лет ожидания. Мы должны были тащить воз дальше, чтобы оказаться на месте и принять ответ, когда он придет. Мак вновь заставил нас искать новые сигналы, новые Послания. Но кто будет тащить нас дальше? Как мы можем тащить нашу телегу дальше без Макдональда? Нам мешает спать, - Ольсен Говорил все тише, не страх смерти, а страх за то, что Ответ придет и никого не окажется здесь, чтобы принять его. Что мы перестанем слушать. Что Программа перестанет жить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});