Первая Мировая война - Анатолий Уткин

Французская позиция была вчерне определена на состоявшемся в Бордо 20 сентября 1914 г. заседании совета министров под председательством президента Пуанкаре. Министр иностранных дел Делькассе информировал посла Извольского об отсутствии у России, Франции и Британии оснований для разногласий. Главная цель - сокрушение лидерства Пруссии в Германии. Шлезвиг и Гольштейн вернутся к Дании. Англия получит германские колонии. Россия - гарантии свободного прохода в черноморских проливах. Франция возвратит Эльзас и Лотарингию. Цели, преследуемые Россией и Францией, идентичны и будут реализованы, как только французские и русские войска сомкнут руки в центре Германии. Извольский отметил симпатию Франции к Австро-Венгрии, основанную на "ложном", по его мнению, восприятии якобы имеющегося у нее стремления к независимости от Германии. Можно было предположить, что французы желали увеличить буфер между будущей Восточной Европой, возглавляемой Россией, и Западом.

В Британии с начала войны активно обсуждали возможности глобального передела, в ходе которого Россия получит сушу, а Британия - моря, когда двум империям, русской и британской, суждено будет править миром. Первым шагом двух империй навстречу единству в послевоенном мире стала видеться координация планов при разделе Оттоманской империи. Если Россия получит выход в Средиземноморье, а Британия укрепится в Персидском заливе, будут созданы главные условия их прочного союза. Как раздел Польши долгие годы служил русско-германскому согласию, так раздел Блистательной Порты послужит союзу Петрограда и Лондона в наступившем веке.

Британский министр отказывался официально детализировать британскую позицию, и русский посол граф Бенкендорф в конечном счете прислал в Петроград собственную оценку британских целей: овладение частью германских колоний; нейтрализация Кильского канала; передача Шлезвига (без Гольштейна) Дании; получение основной части германского флота Британией; компенсация Бельгии за счет Голландии, а той за счет Германии (Германская Фризия). На Германию налагались тяжелые репарации "для нейтрализации ее мощи". Франции предназначались Эльзас и Лотарингия, а также некоторые из германских колоний. России передавались польские провинции Пруссии и Австрии, а также русские (украинские) регионы в Галиции и на Буковине. Вопрос о Турции оставался открытым.

На Балканах западные союзники отдавали пальму первенства России. Дело было не только в территориальной близости России и ее давних связях с регионом, роли в славянских делах, но и в том, что гигантская отмобилизованная мощь России позволяла ей вмешательство здесь (в случае нужды), в то время как французы полностью задействовали свои ресурсы на Западном фронте, а Британия еще не сформировала сухопутную армию. Никто не смог бы диктовать России линию поведения на Балканах. В то же время позиции Запада были сильнее в подходе к Италии - здесь вступал в действие фактор британского морского могущества и французской близости.

Изоляция

Единственный путь между Россией и ее западными союзниками проходил через Норвегию и Швецию - с пересечением Ботнического залива - в Финляндию. Германская военно-морская армада сделала этот путь опасным (несмотря на чрезвычайно смелые маневры русских кораблей и подводных лодок, а также закладку мин у Киля и Данцига, совершенные под талантливым руководством русских флотоводцев Эссена и Колчака). В результате мировая война почти герметически закрыла России ворота в западный мир, она оборвала связи, которые всегда были для России живительными.

Ведущие русские политики и экономисты довольно скоро оценили разрушительный эффект русского изоляционизма. В январе 1915 года член русского кабинета М. Харитонов пришел к следующему выводу: "Изоляция нашей страны является одним из наиболее болезненных и опасных аспектов текущей войны"{243}.

Уже в начале войны царь Николай получил меморандум, созданный в недрах министерства внутренних дел и министерства юстиции, в котором говорилось о необходимости завершить военные действия на фронтах в ближайшее возможное время, поскольку союз с западными демократическими державами представляет для России смертельную опасность{244} как стимулирующий революционно-прозападные круги. Министр иностранных дел Сазонов. "Изолированное положение наблюдалось с растущей тревогой правительством и общественным мнением по мере того, как становилось все ощутительнее наше одиночество. На почве тревоги за исход войны легко развивается и растет чувство всеобщего недовольства и падает то обаяние власти, без которого не может держаться никакая государственная организация, достойная этого имени. Россия была лишена главного элемента успеха, давшего ее союзникам победу: тесное слияние и сплочение между собой и общность материальных средств"{245}.

Отчетливое понимание негативного влияния изоляции мы видим в дневнике посла Палеолога. "До войны врожденная склонность к странствиям периодически толкала русских на Запад, высший круг раз или два в году слетался в Париже, Лондоне, Биаррице, Каннах, Риме, Венеции, Баден-Бадене, Карлсбаде. Более скромные круги - интеллигенты, адвокаты, профессора, ученые, доктора, артисты, инженеры - ездили учиться, лечиться и для отдыха в Германию, в Швейцарию, в Швецию, в Норвегию. Одним словом, большая часть как высшего общества, так и интеллигенции, по делу или без дела, но постоянно, иногда подолгу, общалась с европейской цивилизацией. Тысячи русских отправлялись за границу и возвращались с новым запасом платья и галстуков, драгоценностей и духов, мебели и автомобилей, книг и произведений искусства. В то же время они, возможно, сами того не замечая, привозили с собой новые идеи, некоторую практичность, более трезвое и более рациональное отношение к жизни. Давалось им это очень легко благодаря способности к заимствованию, которая очень присуща славянам и которую великий "западник" Герцен называл "нравственной восприимчивостью". Но за время войны между Россией и Европой выросла непреодолимая преграда, какая-то китайская стена... Русские оказались запертыми в своей стране, им приходилось теперь вариться в собственному соку, они оказались лишенными ободряющего и успокаивающего средства, за которым они отправлялись раньше на Запад, и это в такую пору, когда оно им оказалось всего нужнее"{246}.

Немцы хорошо понимали значение изоляции России. Начальник генерального штаба фон Фалькенгайн пишет: "Если бы проливы между Средиземным и Черным морями не были закрыты для прохода кораблей Антанты, надежды на успешное ведение войны уменьшились бы значительно. Россия освободилась бы от изоляции, которая давала более надежную, чем военные успехи, гарантию того, что рано или поздно колеблющиеся силы почти автоматически покинут этого титана. Если такой строго дисциплинированный организм, как Германия, привыкший на протяжении столетий к сознательной работе и имеющий в своей распоряжении неистощимую мощь умелых, организованных сил своего народа, едва был способен решить огромную заданную войной задачу, то было ясно, что русское государство, значительно менее сильное внутренне, не выдержит испытания. Насколько это было в человеческих силах предвидеть, Россия была не в состоянии ответить на запросы такой борьбы и в то же время осуществить реконструкцию всей своей экономической жизни, что стало необходимым для нее в свете неожиданной изоляции от внешнего мира"{247}.

Царь Николай - это была одна из не очень многих его удачных идей - еще в начале царствования запланировал создание порта в районе Мурманска. Через несколько месяцев после начала войны (1 января 1915 года) через Мурманск был проложен кабель, соединивший Кольский полуостров с Шотландией и сделавший возможным информационный обмен между Западом и Россией. Понадобились чрезвычайные усилия, чтобы завершить прокладку железнодорожной магистрали Петроград - Мурманск, чтобы Россия и Запад создали канал, хотя и узкий, взаимного сообщения. Разумеется, этот канал лишь несколько смягчал общий чрезвычайно негативный эффект изолированности России.

Подрывная стратегия немцев

К началу 1915 года Россия потеряла 1 млн. 350 тыс. убитыми, ранеными и военнопленными из пяти с половиной миллионов, которые у нее были на начальном этапе войны. Русские батареи молчали, потому что не хватало снарядов. Хотя военный министр генерал Сухомлинов давал полные оптимизма интервью, а генеральный штаб в Петрограде убеждал, что "расходы боеприпасов не дают никаких оснований для беспокойства", английское правительство полагалось на мнение собственного военного представителя в России полковника Нокса. Оптимистической браваде Сухомлинова и великого князя Николая он противопоставлял реалистическую картину того, что представляла собой Россия и ее армия. Уже в 1914 году он допускал возможность распада России. Из докладов Нокса Черчиллю открылась глубина страшной беды России неумение использовать наличные ресурсы и желание приукрасить ситуацию. В России не было дано адекватной оценки августовской трагедии 1914 года. 14 германских дивизий под командованием Гинденбурга уничтожили цвет русской армии, то лучшее, что она могла выставить в самом начале войны. Не желая видеть мир в реальном свете, русское правительство скрывало степень поражения и всячески старалось прикрыть августовскую катастрофу сообщениями о победах на Южном и на Юго-Западном фронтах.