Ульяновы и Ленины. Тайны родословной Вождя - Михаил Штейн

Вероятно, именно благодаря тому, что Д.И. Ульянов в рецензии на рукопись Шагинян выступил с вполне устраивавших Сталина позиций, он и не подвергся критике.

Что же касается Н.К. Крупской, то с ней у Сталина были старые счеты, еще с мартовского инцидента 1923 г. Тогда Сталин угрожал Крупской и после ультимативного требования В.И. вынужден был перед ней извиниться. Простить такого унижения Сталин не мог и пользовался всяким удобным случаем, чтобы «поставить ее на место». Крупская отлично это понимала и тяжело переживала все новые и новые придирки к ней Сталина. И в то же время, как рассказывала мне Шагинян, успокаивала опальную писательницу как могла.

Авторы книги, специально посвященной отношениям Крупской и Сталина, В.А. Куманев и И.С. Куликова, касаются в ней и эпизодов, связанных с произведениями Шагинян. Сначала они ссылаются на теплое письмо Крупской к Шагинян от 18 марта 1938 г. в ответ на просьбу последней, высказанную в письме от 25 февраля 1938 г., рассказать как можно полнее о своем детстве и сообщают, что она поддержала писательницу. А затем утверждают, что 28 марта 1938 г. Крупская в записках, направленных в журналы «Огонек» и «Молодая гвардия», отказывается помогать Шагинян в работе над романом»'[389]. Что, по мнению авторов книги, вызвало ужасное волнение Шагинян. Текста записок Крупской авторы при этом не приводят (а в «Огоньке» и «Молодой гвардии» они в свое время не были опубликованы). Не называется и архив, где они хранятся ныне. О содержании записки Крупской в журнал «Огонек» ничего сказать нельзя, так как авторы книги ее не цитируют, а где оригинал — не известно. В записке же, адресованной в «Молодую гвардию», Крупская дает оценку рассказу «Володя Ульянов» и, в частности, пишет: «Мне рассказ очень не понравился, слабо показано влияние эпохи, в которой рос и складывался Владимир Ильич… Я против этой беллетристики, искажающей действительность»[390]. Приведя эту цитату, авторы далее (видимо, пересказывая продолжение записки) сообщают, что Крупская «решительным образом отказывалась от дальнейшего участия в судьбе литературных поисков Мариэтты Шагинян». «Можно только догадываться, почему так действовала Крупская, — пишут Куманев и Куликова, — но несомненно было то, что сделано это было по «высочайшему требованию»[391].

С этим, на мой взгляд, никак нельзя согласиться. Прежде всего из книги двух авторов остается неясным, кто же автор рассказа «Володя Ульянов», раскритикованного Крупской и по этой причине так и не увидевшего света? Мариэтта Шагинян? Вольно или невольно, Куманев и Куликова подталкивают к такому выводу. Но Шагинян ни в воспоминаниях о Крупской, ни в письмах, ни в статьях об этом не упоминает. Зная ее характер, трудно предположить, что она стала бы утаивать эпизод, связанный с оценкой ее труда безмерно уважаемой ею Крупской, какова бы эта оценка ни была. С другой стороны, известно, что со своими произведениями, посвященными семье Ульяновых, писательница знакомила Крупскую еще в рукописи, до отправки в редакцию. Она подробно пишет об этом в связи с работой над романом «Билет по истории»: «Когда я закончила первую часть работы вчерне, она была послана мною на отзыв Надежде Константиновне. Отзыв ее и предложенные ею поправки стали для меня компасом в работе и определили ее судьбу. Вот отрывки из этого замечательного письма-рецензии: «…читая Вашу рукопись, я почувствовала, насколько правильно подошли Вы к вопросу. Пожалуй, только опытный писатель может, на основе изучения материалов, дать картину той эпохи. Это имеет большое значение и с точки зрения исторической. Мне понравился не только Ваш замысел, но и сама рукопись…»

Далее следуют указания и поправки общего и частного характера, имевшие решающее значение для моей работы. Вторая часть первого варианта понравилась Надежде Константиновне меньше первой части, — и я ее радикально переработала. Конкретные указания (их было восемь) я тщательно продумала и осуществила»’[392].

Эти строки, на мой взгляд, дают право утверждать, что Крупская критиковала не Шагинян. Ее она защищала сколько могла, то есть до решения Политбюро ЦК ВКП(б). И, наконец, Куманев и Куликова не правы еще в одном. Если бы в записке Крупской действительно критиковался рассказ Шагинян, Сталин, по логике вещей, должен был быть очень заинтересован в широком распространении по стране признания Крупской своих «ошибочных взглядов». А записки эти не были опубликованы, ни при жизни Сталина, ни после его смерти.

В 1956 г. постановление ЦК ВКП(б) от 5 августа 1938 г., на долгие годы скрывшее роман Шагинян от читателей, было отменено. (Напомню, что, как мы уже знаем, осуждающие Шагинян решения Союза писателей отменены так и не были.) Писательница превратила роман в тетралогию и 22 апреля 1972 г. за свою «Ленинизму» была удостоена Ленинской премии. Спустя четыре года, в 1976 г., за литературную деятельность ей присвоили звание Героя Социалистического Труда.

Но даже после столь высокой оценки многие «доблестные» литературные критики, говоря о романе «Семья Ульяновых», тщательно обходили страницы, посвященные генеалогии В.И. А.Д. Глезер в книге воспоминаний «Человек с двойным дном» в главе «Дружба народов» пишет: «О сколько хлопот с тобой, дружба народов! Народному поэту Калмыкии Давиду Кугультинову это невдомек, и он настаивает напечатать в «Правде» свою поэму, в которой дедушка Ленина фигурирует как калмык[393], что вроде бы соответствует архивным документам. Кугультинова уговаривают не рыться в божественной родословной. Какая разница для революции и пролетариата, кто дедушка вождя! Но поэт упрямится: если нет разницы, то зачем скрывать. Не шовинизмом ли это пахнет?

«Не шовинизмом», — успокаивают его работники «Правды», возвращая ему поэму»[394].

А попробовали бы не вернуть и напечатать, когда калмыцкое происхождение В.И. не признавал ЦК КПСС!

2. КРЕПОСТНЫЕ ИЗ СЕЛА АНДРОСОВО

В романе «Семья Ульяновых» М.С. Шагинян почти не касалась нижегородской ветви рода, за исключением одного ее представителя — Николая Васильевича Ульянова. Однажды его внук в письменном виде признался, что ничего о нем не знает. Участвуя во Всероссийской переписи членов РКП(б), проводившейся 13 февраля 1922 г., В.И., заполняя таблицу «Социальное и национальное положение», в графе «основная профессия или занятие, должность, чин родителей» указывает: 1) Дед (отцовск. стар.) — не знаю; 2) Отец — директор народных училищ (чин — действительный статский советник — В.И. не указывает. — М.Ш.). 3) Мать — прочерк, а графа «национальность» — вообще никак не заполнена[395]. Думаю, это не случайно. В.И., безусловно, хорошо знал о смешанном национальном происхождении своих родителей, но ни его, ни членов его семьи оно никогда не волновало. Ульяновы, как было принято в российских интеллигентных семьях, не придавали этому значения. Правда, несколько раньше, 14 декабря 1921 г., отвечая на вопросы анкеты делегатов XI Всероссийской конференции РКП(б), В.И. указывает свою национальность— великоросс[396]. В анкете для делегатов X Всероссийского съезда РКП(б) В.И. пишет: русский[397]', ибо русским он считал себя по воспитанию, по культуре, по духу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});