… и компания - Жан-Ришар Блок

– Бенэм, нотариус, лучше моего вам объяснит. Участок-то. видите какой. Не желаете ли осмотреть дом? – обратился старик к Жюстену, как к более благоразумному из двух своих собеседников. Ясно было, что он разговаривает с ними не столько для пользы дела, сколько для собственного развлечения.

…Они вышли из передней на крыльцо, унося с собой тот единственный, неповторимый запах пряностей, тишины и уюта, который пропитывает каждый уголок старых шкафов и заброшенных домов. Оба – и Жозеф и Жюстен – никак не могли опомниться.

– Ты хочешь его купить, скажи, дядя Жоз? А дедушка не рассердится? Вот здорово будет, да? Ты только посмотри, какая аллея!

И он куда-то умчался.

«Шесть комнат, большая кухня, две кладовки, погреб и чердак. Три гектара лугов, песка и леса», – размышлял Жозеф. И, представив себе эту картину, он вдруг убедился, как легко и просто, без всяких хлопот, укладывается вся его жизнь в эти рамки.

Жозефу все-таки удалось в конце концов выпытать у старика цену: нотариус Бенэм говорил что-то о двенадцати тысячах, значит, можно будет сойтись на семи пли восьми. Усадьба Пасс-Лурден ждет покупателя уже седьмой год, и старик соскучился без соседей – не с кем словом перемолвиться. Он намекнул, что не прочь присматривать за садом, не говоря уже о кроликах, овощах; а старуха его всегда может постирать. Сам он снимал за тридцать экю участок земли, вернее, песка, и кое-как перебивался. Позвякивая ключами, старик указал им чуть ниже тропку, которая вела через речку Оксане, мимо усадьбы господина Лепленье, прямо в Вандевр. Наконец он величественным движением руки дал им понять, что беседа окончена.

У Жозефа от бесконечных разговоров шумело в ушах. Рядом с ним суетился Жюстен. Будь он собакой, он уже давно бы высунул язык.

– А мы придем сюда с Лорой, скажи? Сегодня же придем, да?

Было одиннадцать часов. Они долго брели лугами по схваченной морозом шуршащей траве, пока наконец не дошли до камня, отмечающего границы Пасс-Лурден.

– А у нас будет лодка? Вот здорово! Настоящая лодка, да, дядя Жоз?

Но то, что должно было произойти, произошло. Возле деревянного моста Илэр поил лошадей, в одной из них Жозеф признал полукровку, на которой в тот роковой день промчался мимо перевернувшегося кабриолета господин Лепленье в своем легком фаэтоне.

Верный слуга повернул к путникам сияющее радостью лицо («Странно, почему это все так радостно меня нынче встречают», – подумалось Жозефу) и пригласил их без дальних слов в усадьбу. Барин что-то пишет, барышня играет на рояле, гости не помешают.

Двадцать лет службы у господина Лепленье убедили Илэра, что единственное желание мужчины, сидящего за письменным столом, и девицы – за роялем, чтобы кто-либо или что-либо оторвало их от этой проклятой повинности.

XVI

Впрочем, на сей раз Илэр оказался прав. Господин Лепленье считал вполне закономерным, что все должны любить то, что нравится ему самому, – вот почему он не удивился той поспешности, с какою его дочь закрыла крышку рояля, чтобы встретить гостя.

Все складывалось как нельзя лучше. Жюстен позволил себя расцеловать в обе щеки, но прежде чем вспомнить о котенке, заговорил о Пасс-Лурдене.

Прошел час, а Жюстен с дядей все болтали и болтали, забыв о приличии и времени. Их не смутило даже то, что встревоженная Франсина, жена Илэра, уже трижды заглядывала в полуоткрытые двери.

Наконец Элен вышла из комнаты и тут же вернулась. Увидев надутое лицо отца, нетерпеливо поглядывавшего на часы, она неприметно улыбнулась.

– Ну, все готово. Вы останетесь завтракать с нами.

Дядюшка и племянник в смятении поднялись. Но никакие возражения не помогли. Господин Лепленье, презрительно фыркая носом, заявил:

– Какого черта вам идти, не знаю. Уже половина первого.

Сконфуженный Жозеф принужден был согласиться. Хозяин дома ухватил Жюстена за плечи и потащил его к столу. Под взглядом Элен, помимо ее воли, помимо воли самого Жюстена, все извинения замерли на его устах.

Господин Лепленье от души радовался такому решению вопроса, поскольку оно позволило сочетать его привычки с неожиданным развлечением, и находился в отменном настроении. Хотя бабушка Сара была прекрасной кулинаркой, Жюстен не мог не понять, что здесь кормят совсем по-особому: к столу, например, подали крутые яйца, начиненные (хотя никаких дырочек видно не было) рубленной зеленью, под белым соусом, в меру приправленным пряностями. Фаршированные лещи из Оксанса тоже явились для него откровением. Нехитрая с виду и умеренно острая смесь из белых грибов и томата подготовили его нёбо, как подготовляет природу весна к приходу лета, к принятию чудесного филе, замаринованного в вине и приправленного разными разностями. А когда под конец появился шоколадный остров, окруженный, как и подобает всякому приличному острову, прохладительным морем ванильного крема, Жюстен принужден был заявить после третьей порции, что четвертую он ни за что не осилит. В заключение всего господин Лепленье попотчевал его старым бургундским еще доимперских времен и, к великой досаде дочери, стал рассказывать одну за другой свои скучнейшие истории.

Жозеф был достаточно воспитан, для того чтобы не слишком церемониться за столом, и в то же время внимательно слушал речи хозяина. Он заговорил о Пасс-Лурдене.

– Я там бывала. Прелесть! – горячо подхватила Элен. Жозеф покраснел, а господин Лепленье важно изрек:

– Вам следовало бы купить эту усадьбу.

– Купить? Я не отказываюсь… Но нужно еще подумать.

– Да чего там думать? – проворчал старик. – Надеюсь, вы не собираетесь завтра уезжать из Вандевра? Вы ведь поселились здесь надолго? Вам, евреям, всегда не хватало желания по-настоящему где-нибудь прочно осесть. Приобретите для начала землю. Пусть у вас будет клочок земли и своя хижина, и вы увидите, как ваши соседи станут вам низко кланяться и продавать навоз по самой дорогой цене, – и как они при первом же удобном случае внесут вас в избирательные списки.

– А кто же в этом виноват? – спросил Жозеф, невольно соглашаясь с доводами собеседника.

– Не берусь судить. Должно быть, раса. До сих пор еще никто не определил, что это за штука, однако во имя ее люди убивают друг друга. Наш вандеврский библиотекарь написал примечательнейший труд по поводу теории Гобино.[28] Он утверждает, между прочим, что может определить арийца с первого взгляда по лицевому углу и предлагает издать закон, по которому следует выкинуть из Франции всех неарийцев. А у его супруги, друг мой, громадный, с позволения сказать, носище, какого и у еврея не встретишь. Вот поэтому-то вам и нужно показать, кто вы есть. А то люди считают, что вы того и гляди упорхнете отсюда. Купив Пасс-Лурден, вы завоюете общественное мнение. А из этого молодца, – добавил старик, стукнув кончиками пальцев покрасневшего Жюстена по голове, – сделайте джентльмена-фермера. (Господин Лепленье подчеркнуто произносил английские слова на французский лад и утверждал, что англичане так поймут его лучше, чем если он будет ломать себе язык, подражая их произношению.)

Жюстен находился в той стадии послеобеденного пищеварения, когда будущее имеет в наших глазах меньше цены, чем прошлое, а прошлое меньше, чем настоящее. Он улыбался глуповатой улыбкой. Господин Лепленье заглянул в стакан своего юного соседа и, увидев, что тот пуст, попрекнул Илэра, отчего верный и молчаливый слуга сразу пришел в веселое настроение.

– Что за нелепые шутки! – вмешалась Элен, в надежде спасти Жюстена.

Но господин Лепленье разошелся вовсю. Жозеф витал где-то в облаках. Он наконец заметил, что завтрак был приготовлен специально для них, о чем и сообщил Элен. Та рассмеялась; ее смех был для Жозефа как свежесть лета.

– Когда Франсина увидела вас, она решила, что мы оставим вас завтракать. Я зашла на кухню, только чтобы доставить ей удовольствие: она любит, когда я удивляюсь ее смекалке.

Жозеф снова почувствовал себя в тенетах правил этого дома, до странности четких, всепроникающих и иронических.

– Как у вас все идеально налажено, – сказал он, пытаясь поклониться, что получилось, по правде говоря, не совсем ловко.

– Не завидуйте. Это все, что нам остается. Пусть хоть это будет хорошо налажено.

– Хоть это? – О мадемуазель Элен! – от всей души вскричал эльзасец, глядя ей прямо в глаза.

«Ради всего святого, замолчи, – думала Элен, – или я потеряю всякое самообладание. А ведь никогда в жизни, о „Бескрылая победа“, ты еще так не нуждалась в самообладании!»

И она была права. Тем более что противная сторона полностью утратила самообладание. Противная сторона, воспользовавшись тем, что господин Лепленье с Жюстеном шумно возились, пробормотала несколько фраз, возможно, и погрешавших против логики, но как нельзя лучше прояснивших то, что принято называть состоянием души. Эта противная сторона беспомощно барахталась в трясине, до сих пор не исследованной даже профессиональными психологами, не говоря уж о фабрикантах сукна. И эта противная сторона смутилась, заметив, что Элен отвечает па все ее разглагольствования рассеянным наклонением головы.