Медовый месяц императора - Александр Зихунов

Учитывая большой конкурс среди кандидатов на должность сотрудников Третьего отделения, Миллер мог поступить на службу, только имея очень сильную протекцию. Такую протекцию мог обеспечить дядя Миллера А.А. Волков, занимавший значительную должность начальника Московского округа корпуса жандармов, генерал-лейтенант. "М.П. Погодин записал в дневнике о посещении совместно с Волковым и С.А. Соболевским Пушкина. 5 апреля 1827 г. Волков доносил Бенкендорфу о поведении Пушкина в Москве".

Начиная с 1834 года Миллер использует свое служебное положение для получения документов, связанных с именем Пушкина. Так, весной 1834 года он изъял из папки для доклада императору письмо Пушкина к жене, где Пушкин допускал опасные высказывания о русских самодержцах.

"...Миллер (по должности читавший секретные письма, поступавшие к Бенкендорфу) увидел, как шеф положил копию опасного письма Пушкина в отдел бумаг "для доклада Государю". Зная рассеянность Бенкендорфа, Миллер переложил документ в "обыкновенные бумаги", а также (через посредство М.Д. Деларю) предупредил Пушкина об опасности.

Царь все же узнал от Бенкендорфа суть дела, но без впечатляющих "вещественных доказательств".

В капитальном издании "Пушкин. Письма последних лет. 1834 - 1837" (Л., 1969) указано, что подлинник письма Пушкина к жене от 20 - 22 апреля 1834 года хранится в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) и зарегистрирован под номером 1504.

Каким образом оно попало в хранилище рукописных материалов? Впервые письмо опубликовано в марте 1878 года в журнале "Вестник Европы". Публикаторы почему-то умолчали об источнике получения письма.

Судя по всему, подлинник этого пушкинского письма хранится в Институте русской литературы (Пушкинский Дом), причем, видимо, вместе с конвертом, на котором есть штамп петербургской почты, а вот московской нет. Кстати, абсолютно ничего не говорится о том, что император Николай I не видел самого письма. "Письмо Пушкина, - пишет редактор издания в примечании, было вскрыто на почте, прочтено полицией и потом Николаем I. Пушкин, узнав об этом от Жуковского (записка которого не сохранилась), был крайне оскорблен и раздражен, что и выразил в дневниковой записи от 10 мая. Эпизод с письмом обострил отношения между царем и Пушкиным".

Если император действительно читал письмо в оригинале, то какое письмо изъял из папки для доклада государю смелый Миллер?

Предположим, что подлинник остался у Миллера, а императору показали только копию. Тогда получается, что Миллер должен был отправить подлинник адресату - жене Пушкина. Это невозможно. Слишком велик риск.

Скорей всего, Бенкендорф сделал копию, причем почерк Пушкина был подделан, а подлинник показали императору.

Но вернемся к Миллеру.

Как и ожидал секретарь, начальник забыл о потерянной бумаге: "Я через несколько дней вынул её из ящика вместе с другими залежавшимися бумагами". На самом деле Миллер не просто вынул, но дерзко присвоил себе некоторые документы, относящиеся к Пушкину". Если все происходило именно так, как описал Н. Эйдельман, трудно не заметить некоторые нестыковки. Полностью игнорируется учет и контроль входящей и исходящей документации, существовавший в Третьем отделении. Московская почта прочитывает письмо Пушкина к жене и сама делает копию с него или отсылает подлинник в Третье отделение, где с него сделали копию. Если так, то подлинник мог вернуться потом в Москву, где почта должна была отправить его жене Пушкина. Дошло ли это письмо к Наталье Николаевне Пушкиной?

Интересно, что написал в своем дневнике по поводу перехваченного письма сам А.С. Пушкин. 10 мая 1834 года он сделал запись в дневнике: "Несколько дней тому назад получил я от Жуковского записочку из Царского Села. Он уведомлял меня, что какое-то письмо мое ходит по городу и что Государь об нем ему говорил. Я вообразил, что дело идет о скверных стихах, исполненных отвратительного похабства и которые публика благосклонно и милостиво приписывала мне. Но вышло не то. Московская почта распечатала письмо, писанное мною Н.Н., и, нашед в нем отчет о присяге В.Кн., писанный, видно, слогом не официальным, донесла обо всем Полиции. Полиция, не разобрав смысла, представила письмо Государю, который сгоряча также его не понял. К счастию, письмо показано было Жуковскому, который и объяснил его. Все успокоилось. Государю неугодно было, что о своем камер-юнкерстве отзывался я не с умилением и благодарностью. Но я могу быть подданным, даже рабом, - но холопом и шутом не буду и у Царя Небесного. Однако какая глубокая безнравственность в привычках нашего Правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать Царю (человеку благовоспитанному и честному), и Царь не стыдится в том признаться и давать ход интриге, достойной Видока и Булгарина! Что ни говори, мудрено быть самодержавным".

Беспокоят мелкие детали. Пушкин посылал письмо из Петербурга, а вскрыто оно было только в Москве, что не очень логично. Казалось бы, команду вскрывать письма поднадзорного поэта должны были одновременно получить на почте и в Москве и в Петербурге. Отреагировать на письмо Пушкина должны были чиновники петербургской почты, но они пропустили письмо.

В дневниковой записи Пушкина есть фраза о том, что его письмо ходит по городу. Вероятно, Пушкин получил сведения о своем письме ещё из какого-то источника.

Н. Эйдельман считает, что этот источник связан с П.И. Миллером и лицеистом и поэтом М.Д. Деларю. Михаил Данилович Деларю (1811 - 1868) был лицеистом 5-го курса, выпуск 1829 года. Пушкин познакомился с Деларю ещё во время обучения последнего в Царскосельском лицее. Они общались и впоследствии. Сын Деларю, Ф.М. Деларю, в 1880 году со слов своего отца рассказывал, что "письмо это было перехвачено в Москве почт-директором Булгаковым и отправлено в Третье отделение к графу Бенкендорфу. Секретарем Бенкендорфа был тогда Миллер, товарищ отца моего по Лицейскому пансиону. Граф передал письмо Пушкина, приказывая положить в портфель, с которым он отправлялся на доклад к Государю. Миллер, благоговея сам перед талантом Пушкина и зная отношение к нему отца моего, тотчас же бросился к последнему и привез с собой письмо Александра Сергеевича, спрашивая, что ему теперь делать? Отец мой, ни минуты не колеблясь в своем решении - во что бы то ни стало избавить Пушкина от угрожающей ему крупной неприятности и знавший рассеянность графа Бенкендорфа, взял у Миллера письмо, прочитал его и спрятал в карман. Миллер пришел в ужас и стал умолять отца возвратить ему письмо, но отец мой отвечал, что отдаст его только в том случае, если Бенкендорф о нем напомнит Миллеру. При этом отец мой спросил Миллера, разве не случалось ему получать от графа целые ворохи бумаг с просьбой положить их в особый ящик стола и недели через две, при напоминании об этих бумагах со стороны секретаря, просить последнего бросить их в огонь.

Миллер отвечал, что это даже часто случается. "Следовательно, возразил мой отец, - тебе нечего бояться. Если бы, паче чаяния, Бенкендорф и вспомнил о письме, то ты скажешь ему, что уничтожил его вместе с другими бумагами, согласно распоряжения его сиятельства". Миллер согласился на это, а отец мой немедленно отправился к Пушкину, чтобы сообщить ему о случившемся".

Возникает вопрос почему Миллер не пошел с письмом сам к Пушкину? К тому времени они были хорошо знакомы. Однако для сообщения о письме выбран посредником Деларю. Этот факт может работать против Миллера, Конечно, можно предположить, что Миллер испугался и письмо не взял. Но в этом случае он и не мог прийти к Деларю с письмом.

Боюсь, что Миллер просто сделал копию с письма Пушкина, причем это была копия с копии. О чем сам позднее вспоминал: "Когда я увидел копию в отделе бумаг, назначенных для доклада государю, у меня сердце дрогнуло при мысли о новой беде, грозившей нашему дорогому поэту. Я тут же переложил её под бумаги в другой отдел ящика и поехал сказать М.Д. Деларю, моему товарищу по лицею, чтоб он немедленно дал об этом знать Пушкину на всякий случай. Расчет мой на забывчивость графа оказался верен: о копии уже не было речи, и я через несколько дней вынул её из ящика вместе с другими залежавшимися бумагами".

Миллер явно что-то скрывает. Это почувствовал и Н.Я. Эйдельман, который заметил кратко, что "возможно, Миллер не сообщил всего; не исключено, что была ещё одна копия с того же письма, которая все же дошла к Николаю I, а затем и к Жуковскому".

Эйдельман прав. Копия, конечно, была сделана, и сделал её сам Миллер, а копия, присланная с московской почты с пометкой "копия верна", осталась в ящике стола Бенкендорфа.

Не следует делать из Бенкендорфа дурака. Мне кажется, что он забывал только то, что очень хотел забыть, если это было нужно.

Не исключено, что Бенкендорф, зная о восторженном отношении Миллера к Пушкину, воспользовался этим в оперативных целях. Он организовал утечку документов, преследуя две цели: иметь компромат на своего секретаря и оказывать давление на Пушкина, заставляя его реагировать на предупреждение Миллера в нужном для себя направлении.