Банк - Всеволод Данилов

Семнадцатого августа 1998 года премьер-министр России объявил о «реструктуризации долгов по государственным казначейским обязательствам». Диковинная эта фраза была расшифрована просто и без затей – «всем, кому должно, государство простило».

С утра Забелину позвонил кипящий возмущением Максим.

– Стар, ну ты скажи – разве не твари? Вот чего более всего боялся, когда сюда ехал, то и сотворили. Что же теперь делать станем? – волнение, которое он безуспешно пытался подавить, прорывалось в каждой нотке. Почувствовал это и сам Максим. – Извини, но так взвинтился. Немалую все-таки работу провернули. Мне тут позвонили – биржа парализована, авиакомпании захлебнулись заказами – все «портфельщики» рванули в Шереметьево. Ты хоть понимаешь, что здесь через пару недель будет? Пустыня. Что молчишь? Послушал бы, как наши старики костерят.

– Старики наши – аргумент, конечно, могучий. Очень продвинутые экономисты. Только не самые вменяемые. Кстати, штука заразная, так что ты рядом с ними не замельтеши, ладно? – Забелин, сам удрученный случившимся, не стал скрывать раздражения.

– Нет, но ты мне хотя бы скажи, что такое ваше правительство? Возбуждают дела против Мавроди и сами делают то же самое. Получается, что тот из «пирамидщиков», кто к власти пробился, и есть государство.

– Знаешь, Максик, давай прервем плач Ярославны на Путивле. Все это, конечно, не то чтоб блеск. Но у нас с тобой есть свое дело и его доводить надо.

– Вот за что тебя люблю я. Цельный, как кусок кирпича. А если я завтра узнаю, что штурмуют Кремль, тебя тоже пустяками не отвлекать?

– Только если двинутся на институт. Что Юрий Игнатьевич?

– Пока никак не подберусь. Духу поговорить не хватает. А может, вместе?.. На днях, кстати, напоминал, что сотрудникам за часть акций не выплатили.

– Сколько осталось?

– Сам знаешь. По опциону еще с полмиллиона долларов. А мы, между прочим, иссякли. Погоди, Стар, ты что, на полном серьезе? Собираешься проплачивать?!

– Ну не бросать же. Тем более Юрий Игнатьевич попенял.

– Ты сам невменяемый, – озарило Максима. – В такое-то время. А если банк теперь не захочет акции забирать? Давай хоть переждем, пока Второв твой возвернется.

– Ждать не станем. И не паникуй. Банк стоит твердо и основательно. Не для того мы его годами на дубовых лапах выстраивали, чтоб от первой же бури свалился.

– Что еще за лапы? Хохмишь?

– Короче, через пару дней деньги будут.

***

– …Так что? Говоришь, опять отказали?

Дерясин лишь удрученно кивнул.

– Тогда попробуем из тяжелого калибра. Какой у Баландина номер?

– Попробовать, конечно, не вредно, но…

– Юрий Павлович, – Забелин поднял палец, придав одновременно голосу предельно допустимую беззаботность, – а у меня махонькая просьбишка. Больше так, для подстраховки. Ты о моей кредитной линии не позабыл, часом? Пора еще миллион выделять.

В трубке что-то заурчало. Было слышно, как по-утреннему прокашливается Баландин.

– Ты что, всерьез, что ли? – не сразу поверил он. – Жизнью банка не интересуешься, вот что я тебе скажу. Сидишь там в своем болоте, как кулик. И ни о чем другом думы нет. Какая нахрен линия? Мы еще вчера кредитование свернули. Принято решение – все активы возвращать на «базу».

– Но ты же знаешь мою программу. И главное, осталось-то всего ничего. Хоть полмиллиончика «выгони».

– Не могу! – с видимым удовольствием отказал Баландин и повесил трубку.

– Говорил же! – констатировал Дерясин. – В банке как с похмелья. Носятся все в очумении. Слух ходит – сокращение готовится. А у нас Клыня вот на увольнение подал. Ну да вы знаете?

Забелин неохотно кивнул.

– Пытался поговорить. Ни в какую. Вообще очумел парень. От всех шарахается. Хорошо хоть, свадьба эта дурацкая расстроилась. Сказал я ему все-таки насчет этой мочалки и Баландина. Ну а что, думаю, молчать? Женится, потом узнает – разве легче?

– А где она сама теперь? Ездит на машине, как собиралась?

– На самокате не хотите? – мстительно съязвил Дерясин. – Баландин ее, похоже, по кругу запустил. Никогда ей Юрку не прощу! И с институтом жалко. Считай, на финише стояли.

– Да, жалко.

Забелин задумался о чем-то. Решительно достал блокнот:

– В конце концов, всему есть цена. Так, Андрей?

– Так это конечно.

– Тогда держи. – Он быстро списал цифры и протянул записку Дерясину. – Вот номер моего счета, там у меня как раз тысяч пятьсот. Уточнишь. Реквизиты кипрской компании знаешь. В общем, оформляй платеж на все, я подпишу. Прямо сейчас. И, как обычно, в одно касание – на «Лэнд». Надо, чтобы послезавтра деньги были в институте.

– Оформлю, конечно, – пробасил потрясенный Дерясин. – Только вы б подумали, Алексей Павлович. Такие деньги бухать. Не чужое как бы. Трудом заработали. А ну как банк не выправится?

– И думать не моги. Вот если мы с тобой вместо работы начнем об этом рассуждать, тогда и впрямь…

– И все-таки… Ну хоть сотню тысяч оставьте на атасе… – Он натолкнулся на нетерпеливый взгляд. – Ну, да воля ваша.

Еще через два часа Забелина разыскал референт Керзона.

– Соединяю, – коротко произнес он.

– Палыч, – услышал он голос первого зама. – Ты с чего это деньги со своего счета решил снять?

– Уж и тебе доложили. Надо завершать скупку института, а Баландин уперся. Может, ты посодействуешь?

– Не посодействую в этот раз. Кредитование мы в самом деле прикрыли. Сейчас, наоборот, главное – подтягивать активы отовсюду.

– Неужто в самом деле так плохо? Как в девяносто пятом? Помнишь, банковский кризис?

– Много хуже, Палыч.

– Но как же это? – поразился Забелин. Если бы услышал это от кого другого, он бы просто бросил трубку – паникеров всегда хватало. Но Керзон, взвешенный, весомый в словах и поступках. – Да, налетели на ГКО. Но мы ж всегда понимали объем этих рисков и ограничивали. Неприятно, конечно…

– Да что ГКО, Палыч? Мелочь ГКО. На этом как раз не мы одни подсядем. Расшатали банк, паскуды. Мину подложили. На форвардах заигрались. Сейчас выяснилось, что за последние три месяца мы с Западом кучу сделок назаключали, – и, видимо, по-своему поняв недоуменное молчание Забелина, разъяснил: – Пари, видишь ли, эти джентльмены англицкое держали, что доллар в пределах шести рублей будет. А он теперь аж к двадцати выстрелил. Представляешь? А поскольку операции забалансовые, никто толком про них и не знал. Да еще и назанимали по самую корму.

– И что? Так много?

– Отвечу так: пробоина, от которой «Титаник» затонул, была, полагаю, много меньше нашей.

– А?..

– Почему, спрашиваешь, только теперь узнали? А потому, что с сегодняшнего дня я исполняю обязанности президента.

– Ты?!

– Да. Профессор Покровский со всей своей шоблой вчера деру дал.

– То есть как?

– То есть так. Положил Рублеву заявление на стол, объяснил, что в таких нелигитимных условиях, когда государство-де нормальных европейских правил не соблюдает, он работать не может.

– А когда он все эти форварды заключал, оно что, их соблюдало?

– Так мало что сбежали. Они вчера все свои деньги поснимали – аж под пять миллионов. Понимаешь, первыми, когда еще, кроме них, никто ничего. Расшатали корабль по самое некуда – да и сиганули с золотишком. Вот с тех пор я все крупные остатки на контроле держу.

– Набрал Второв крыс.

– Через три дня возвращается… Прерывает лечение.

– Слава богу…

– Да что в том? Похоже, на разборки едет. Тут банк в кулак собирать надо, команду надежную ставить. А он… все происки врагов усматривает. Такого наговорил по телефону. Ну и пусть разбирается со своими пятьюдесятью «вицами». Правда, теперь поменьше. Семеро уже успели заявления положить. Полагаю, и остальные не задержатся. Я и тебе позвонил – думал, тоже… торопишься. А раз на скупку, то отпущу. Хотя…

– Это нужно, Палыч. Вот увидишь, Второв приедет, одобрит. Жизнь не останавливается. А в институте – большая наука.

– Наука. Слова одни. Взяли да махнули указ, от которого у всего мира матка опустилась, – и вся наука. Где она по жизни? Классный ты специалист, Алексей. Надежный. Но откуда такой наивняк сохранил?

– А науку, между прочим, чтобы грамотно использовать, тоже мозги требуются. Ты хоть знаешь, какой там потенциал заложен?

– Не найдешь ты во мне здесь поддержки, не ко времени все. Но и мешать не буду. Словом, сегодня твои деньги уйдут.

И, не дожидаясь благодарности, отключился.

Все оказалось много хуже, чем предполагал даже прозорливый первый вице-президент. Деньги Забелина оказались едва ли не последними, ушедшими со счетов. К вечеру от Второва пришло категорическое требование деньги с частных вкладов сотрудников не отпускать. Тотчас среди сотрудников, а вслед за тем и среди клиентов распространилась паника. Уже к следующему утру филиальские кассы подверглись первому, пробному пока набегу вкладчиков – предвестнику массированного штурма.