Баронесса. В поисках Ники, мятежницы из рода Ротшильдов - Ханна Ротшильд

А вот слова Тута Монка:

– Ее жизнь превратилась в ад. Чернокожие копы останавливали ее, придирались, ведь она – белая шлюха, уморившая Чарли Паркера. Белые копы видели в ней белую женщину, которая таскается с черными. Что в лоб, что по лбу. Нью-Йорк пятьдесят лет назад был маленьким городом. Баронесса в «роллс-ройсе» – какие у нее были шансы проскочить незамеченной? Дорого же Ника поплатилась за свою доброту!

Один из самых загадочных персонажей этой истории – промелькнувший и скрывшийся доктор Роберт Фрейман. Кое-что рассказать о нем смогла другая двоюродная бабушка, на этот раз со стороны моей матери, художница Энн Данн. В 1950-х годах она подолгу жила в Нью-Йорке и часто наведывалась в лечебницу доктора Фреймана в Верхнем Ист-Сайде.

– Богатые дамы с Парк-авеню сидели в очереди по одну сторону приемной, а напротив них – музыканты, и все они ждали укола, «счастливой иголочки».

Что это был за укол?

– Официально – витамин В, но стоили эти уколы целое состояние, а чувствовала ты себя после них на миллион долларов. Так что включи воображение.

В шприцах был героин?

– Да, и другие наркотики.

Видела ли она в этой приемной Нику и Монка?

– Частенько.

Лорейн Лайон Гордон тоже видела, как Ника и Монк входили в приемную Фреймана.

В переписке с Мэри Лу Уильямс Ника упоминала о том, как заразилась гепатитом из-за грязных игл доктора Фреймана.

После ареста в 1958 году Монку задавали в полиции вопрос, почему у него исколоты вены, и Ника заявила, что это от витаминных уколов.

Доктор Фрейман в итоге лишился лицензии за то, что поставлял наркоманам героин.

Была ли моя двоюродная бабушка наркоманкой? Помогала ли своим друзьям добывать наркотики? Эти вопросы преследовали меня, когда я собирала материал для своей книги.

Переселившись в Нью-Йорк в начале 1950-х годов, Ника поначалу не понимала последствий наркомании. Смерть Паркера ее не только напугала, но и отрезвила, и с тех пор она пыталась как-то вытаскивать из этой болезни своих друзей. «Я думала, что смогу их спасти, – говорила она впоследствии. – Но не смогла. Тут все зависит только от самого человека».

Месяцы после смерти Паркера дались ей тяжело. «Меня допрашивали и в отделе убийств, и в отделе по борьбе с наркотиками, – не теряя привычной беззаботности, рассказывала Ника. – Хлопотливое выдалось времечко».

Жюль, оскорбленный, негодующий, теперь уже всерьез взялся за бракоразводный процесс и добился полной опеки над детьми. Виктор Ротшильд снова прилетел в Нью-Йорк и пытался сохранить номер в «Стэнхоупе» за Никой, но на этот раз тщетно. «После смерти Птицы они меня выставили», – подытожила Баронесса. Для Телониуса смерть Паркера тоже имела неприятные личные последствия – прекратились джем-сейшны, – но Нику эта катастрофа оставила без мужа, хотя бы номинального, без крыши над головой, и вся пресса с воем гналась за ней по пятам.

19

Панноника

Ника перебралась в отель «Боливар» и по совету Монка приобрела для новых апартаментов роскошный рояль «Стейнвей». Здесь Монк сочинил «Brilliant Corners», «Боливар блюз» и «Паннонику». «Он целыми днями сидел за роялем», – вспоминала Ника.

Альбом «Brilliant Corners» включал и приношение новому другу – композицию «Панноника». Весьма немногие женщины удостаивались такой чести – мелодии, особо посвященной им Монком. «Дорогая Руби» обращена к первой любви, Руби Ричардсон; «Сумерки с Нелли» – любовная песнь жене; «Бубу» написана в честь дочери, Барбары.

Впервые Ника участвовала в создании альбома, видела все этапы – от сочинения музыки до чистовой записи. Она уже тогда фиксировала все: фотографировала Монка за работой, записывала репетиции на переносной магнитофон. На одном из сделанных ею снимков Монк, Сонни Роллинз и Эл Тимоти[15] репетируют «Brilliant Corners». Возбуждение ощущается даже на фотографии. Монк стоит в центре – сигарета прилипла к губе – и пристально глядит на клавиши. По бокам два друга. Все трое пытаются уловить песню или нечто больше – музыкальную мечту. Композитор Дэвид Амрам присутствовал на этой репетиции, но не попал в кадр:

– Это было самое поразительное, что я слышал в жизни. Они то играли, то останавливались, возвращались к началу, двигались дальше – и так, пока не добрались до конца. Сам Монк уже знал песню наизусть, но так он учил Сонни.

Монк требовал, чтобы музыканты заучивали ноты наизусть. Структура была не совсем обычной – тридцать тактов вместо тридцати двух, – но уже в студии Монк решил изменить ритм и темп. Продюсер Оррин Кипньюс рассказывал, что надеялся уже только на чудо. Сонни Роллинз держался, но Оскар Петтифорд и Макс Роуч поминутно грозились бросить все и уйти.

Ника играла ключевую роль: она оплачивала репетиции, порой чуть ли не силой сгоняла на них музыкантов. «Лично меня притащила туда Ника, – рассказывал Сонни. – Приехала и отвезла меня». Она официально зарегистрировалась в качестве агента и получила лицензию Американской федерации музыкантов. Среди ее клиентов значились Хорейс Сильвер, Хэнк Мобли, сэр Чарлз Томпсон и Jazz Messengers. «По мне, – рассуждала Ника, – агент – это мальчик на побегушках при музыкантах. Вся грязная работа на нем. Не фиг музыканту торчать в офисах „искателей талантов“ и пытаться продать себя».

А вдали, за океаном, Мириам смотрела в свой микроскоп, изучала деятельность бабочек и блох. Обе сестры нашли свое призвание или объект одержимости, мир, который они могли улучшить. Боюсь, правда, Мириам не порадовало бы сопоставление с Никой. Для нее ничто не могло сравниться с чудом научного открытия, с восторгом ученого, видящего и осмысляющего связи внутри природы. Ей пришлось выдержать нелегкую борьбу, чтобы получить академическую подготовку, без которой нечего было и пытаться пролагать новые пути в этой области. Ей пришлось преодолевать и другой предрассудок – мол, Ротшильд не нуждается в работе, денег у нее и так хватает, зачем вообще полезла в науку? Затем появилось новое препятствие: как можно совмещать биологические исследования с заботой о детях? Чтобы заткнуть критикам рот, понадобилось много времени и упорного, терпеливого труда.

В отличие от сестры Ника предавалась своему увлечению без анализа и без дисциплины, смешивая в равных пропорциях энтузиазм и страсть. Но изучение генеалогического древа джаза, тысяч и десятков тысяч взаимоотношений, влияний, передаваемых, словно дирижерская палочка, от поколения к поколению, через океаны, поверх расовых барьеров, поглощало ее точно так же, как сестру – изучение жизненного цикла мухи или блохи. Обе сестры ставили себе в жизни цель: сохранить и опубликовать эти открытия. Обе стремились к схожим результатам, пусть и на разных поприщах.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});