Мытарства пассионариев - Александр Добродомов

- Ну что, отцы, пойдемте наверх?

- Хорошо, пойдемте. Отец Андрей, вы хотите еще что-то спросить у нашего гостеприимного хозяина?

- Да. Скажите, Петр.

- Иванович. Петр Иванович Головин.

- Очень приятно. Петр Иванович, как проветривается этот храм? Здесь во время богослужений много людей, горят керосинки, свечи, кадит ладаном кадило. Кстати, у вас что, и свечи есть, и ладан?

- И свечи, и ладан. Свечи мы сами льем из пчелиного воска на собственной пасеке, а ладан откуда-то приносит наш батюшка.

- А кто ваш батюшка?

- Тот самый отец Арсений, старец, с которым вы встречались в тайге. Вы его увидите и будете с ним служить, а насчет свежего воздуха, то скажу вам, что весь этот комплекс начинали рыть еще в сороковые годы, а закончили в шестидесятые десять наших шахтеров, которых пригнали сюда еще до войны в числе других подопытных из разных мест Украины. Конечно, другие помогали, чем могли, но они - основные строители. Так что все сделано с соблюдением необходимых норм безопасности.

- Но если вентиляционные каналы выходят наверх, то есть вероятность, что охранники учуют запах ладана.

- Пока Бог миловал.

- Погодите-погодите, но как отец Арсений попадает сюда из тайги? Ведь он обитает в тайге, не так ли?

- Совершенно верно. Вот через эту дверь, - и «профессор» Петр Иванович Головин приподнял вышитую икону Казанской Божьей Матери, за которой оказалась дверь ведущего в тайгу тоннеля.

- А та вышитая икона Спасителя?

- Там тоже дверь. Через нее собираются в храм прихожане из двух других бараков.

Все ясно. Такой рациональной и простой, но вместе с тем любовной и строго канонической организации православного храма ни отец Арсений, ни Андрей еще не встречали. Они стояли, не в силах покинуть это место. Причина была в ощущении сопричастности к чему-то настоящему и искреннему. Ведь люди, строившие этот храм, пережили страшные испытания, в которых выковалась такая вера в Бога, о которой многие читали только в книгах о первых катакомбных христианах.

Наконец, все трое перекрестились, еще раз поклонились в сторону алтаря и пошли к выходу.

Приближался вечер субботы.

Андрей готовился к богослужению в качестве диакона. Ему дали маленькую книжицу «Служебник для диакона» дореволюционного издания. Он помнил все и без нее, но сильно волновался, поэтому в третий раз «прокручивал» в уме службу и часто сверялся с текстом.

Почему он волновался? В поезде с сектантками из «Свидетелей Иеговы», с попутчиками по купе, с жителями Нового Фавора, с американцами, с разбойниками и даже со скопцами он уверенно говорил все, чему его учили в Православном университете. Легко быть катехизатором и даже миссионером, когда общаешься со слабыми духом, с заблудшими. Но как общаться с теми, кто, может, не так силен в богословском красноречии, но верою, данной в малолетстве и выкованной в горниле многолетних страданий, на голову, а то и на две выше него? Вот он и боялся сделать что-нибудь не так, боялся испортить не только чин богослужений, но нарушить дух. Оставалось одно: смирение, молитва, упование на Бога и усердие.

Ни отца Арсения, ни диакона Андрея не должны были потревожить как минимум до утра, так как для соглядатаев перед телекамерами священника долго держали за столом в «административном» бараке, а Андрея разукрасили томатами, надели драную одежду, втолкнули в комнату с камерами, подержали там его, «бездыханного», около часа на полу, а потом вытащили за ноги в жилой барак. ЦРУшники были удовлетворены картинками «в прямом эфире», поэтому «прокаженные монстры-каннибалы» определили двум «пленникам» часа три отдохнуть, принесли поесть, попить, помыться и чистое белье. Примерно за два часа до начала всенощной их повели в подземную церковь.

В этот раз в храме было светло от множества зажженных свечей и нескольких керосиновых ламп, горящих, словно факелы, на вбитых в стены штырях. Лился свет и из-за иконостаса.

Сначала отец Арсений, а потом диакон Андрей Марченков по очереди приложились к храмовой иконе. Тут открылась правая диаконская дверь в иконостасе и на солею вышел облаченный в стихарь[26], епитрахиль[27], пояс[28], фелонь[29] и поручи[30] старый отец Арсений. Сверху фелони был тот же большой медный крест, который Андрей видел в лесу. Седая борода доходила почти до креста. Старец приветливо улыбался.

Сначала молодой отец Арсений, а потом диакон Андрей Марченков подошли под приветственное благословение, совершив глубокий поясной поклон и сложив ладони крест-накрест, правая на левую. Старец, сойдя с солеи, также поклонился в пояс, осенил обоих именословным благословением (когда персты благословляющей руки образуют первые буквы имени Иисуса Христа - IС. ХС.) и трижды приветствовал каждого касанием щек.

- Отец Арсений и диакон Андрей. Правильно?

- Точно так, батюшка.

- С тобой, тёзка, мы познакомимся потом, а с тобой, отец диакон, мы как будто уже знакомы. Так ты, оказывается, не только воин, но и диакон. Ну и чудны же дела твои, Господи! Ладно, отцы, давайте время зазря не терять. Сейчас я коротко поведаю вам о себе для знакомства и, помолясь, приступим к подготовке. Сегодня в храме будет многолюдно.

Старый священник поведал, что родом он из маленького села Благодатное, что под Юзовкой (ныне Донецк). Когда ему исполнилось пятнадцать, началась Великая Отечественная война. По причине высокого роста и крепкого телосложения приписал себе целых два года и пошел добровольцем на фронт. Окружение, плен, побег, штрафбат, после ранения в сорок четвертом вернули в действующую армию, участвовал в форсировании Вислы и Одера, дослужился до старшины отдельной разведроты полка морской пехоты. Берлин не брал, но вместо демобилизации в мае его перебросили на Дальний Восток. Воевал там с японцами до самого сентября - до победного конца Второй мировой войны. К Богу пришел в штрафбате, где без веры в Бога выжить было практически невозможно. После войны в Одессе закончил духовную семинарию, был рукоположен в сан священника и поставлен служить в сельском приходе своего села Благодатное. Три года с односельчанами восстанавливал храм, но в пятьдесят втором по чьему-то доносу был арестован и получил по статье «подготовка теракта» десять лет сибирских лагерей. В пятьдесят третьем большинство политических заключенных (пятьдесят восьмая статья) освободили, а его перевели в лагерь к особо опасным уголовникам. Вскоре новый генсек Хрущев загорелся покончить с церковью и пообещал показать по телевизору «последнего попа». И его снова захотели перевести в другой лагерь, как ему сказали, «специальный». Но при Хрущеве не успели, а при Брежневе забыли. Вспомнили только в конце 60-х. Повезли в «автозаке» через тайгу, но на второй день пути машина рухнула в глубокий овраг. Все погибли кроме него. Он бы тоже погиб, но из-под обломков грузовика его вытащил и перенес в какую-то избушку странный подросток, весь покрытый шерстью и обладающий неимоверной силой. «Ликом ужасен, но душою светел», он приносил ему еду, выходил, а после выздоровления привел сюда, и они с бывшими шахтерами за пять лет вырыли вот этот храм. Обустраивали же его всей колонией.

- Вот и всё, - подытожил свой короткий рассказ старец и пригласил через правую дверь в иконостасе подойти к ризнице. Там лежали сложенные облачения для второго священника и диакона. Всё было чисто и выглажено.

Андрей оглядел алтарь - область особенного присутствия Божьего, священное место, отделенное от остального храма иконостасом. Посреди алтаря стоял престол - особенным чином освященный четырехугольный стол, облаченный в священные одежды (срачи́цу[31] и индитию[32]). Престол знаменует собой невещественный Престол Пресвятой Троицы и является местом особенного присутствия Божественной Славы.

Слева от престола (в северо-восточной части алтаря) стоял жертвенник - четырехугольный стол, облаченный в такие же, как и престол, одежды - срачицу и индитию. На жертвеннике во время проскомидии хлеб в виде просфор и вино особым образом приготавливаются для последующего таинства Бескровной Жертвы Тела и Крови Христовой. В разные моменты литургии жертвенник символизирует пещеру, где родился Христос, Голгофу, где Он был распят, и небесный Престол Славы, куда Он вознесся по воскресении.

На престоле и жертвеннике находились все необходимые для совершения богослужения и таинств священные предметы, изготовленные из подручных материалов, но с такой скрупулезностью и с таким умением, что практически не отличались от фабричных.

Особого внимания заслуживало Горнее место. Это место у восточной стены алтаря прямо напротив престола. На стене - лик Иисуса Христа, сидящего на Небесном Престоле Господа Славы, а у подножия Престола - лики двенадцати апостолов. На главу Спасителя с Неба нисходит белый голубь, символизирующий Господа Животворящего Святого Духа, а выше в облаках в Божественной Славе сияет лик Бога Отца Вседержителя, «Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым»[33]. Не только во время богослужения, но и во всякое время Горнее место обозначает таинственное присутствие Небесного Царя, поэтому к нему хранится особое благоговейное отношение.