Великая Мечта - Андрей Рубанов

– Да, я вас помню.

– А не будет ли мне позволено отнять у вас пару минут времени? Уверяю, мой порыв носит чисто платонический, общечеловеческий характер... Я ни на что не претендую... Хотелось бы, так сказать, обменяться... А заодно и несколько развеять...

Девчонка промокнула углы губ углом салфетки. Вообще, ела она красиво.

– Слушайте, если нас увидят вместе – меня уволят.

– Перестаньте, умоляю. Ваш босс известен мне пятнадцать лет. Он никогда не выгонит дельного работника. Я ведь знал его еще практически нищим юношей...

Татьяна пожала плечами.

– Боюсь, меня тогда не было и в проекте. Сейчас я знаю его другим. Мне запрещено общаться с клиентами нашего банка неформально.

– Видит Бог, я и не настаиваю. Хотя бы – формально!

– Мой рабочий день закончен. Я отдыхаю. Что вам нужно?

Компания подвыпивших чуваков, расслабляющихся за соседним столом, с большим интересом прислушивалась к диалогу. Как же, аттракцион, мужик прилюдно девку клеит! Я посмотрел, что они пьют и едят (пиво и ломти сушеного картофеля – чипсы или какая-то такая же гадость), угадал в них вполне безобидных городских тюленей, изучил их переносицы, каждую отдельно – все отвернулись. Вообще, окрестная публика показалась мне так себе. Группы толстошеих мужчин в несвежих синтетических куртках.

– Зачем такая тонкая, элегантная девушка, как вы, уважаемая Татьяна, оказались в столь странном, слишком грубом для вас месте?

– Есть хотела. Так что вам нужно?

– Развеять ваш сплин. Не более того. Поддержать морально.

– Присядьте, – наконец, разрешила она. – И учтите – через пять минут я ухожу. И еще учтите – я не нуждаюсь в поддержке. Ни в моральной, ни в материальной.

– Это делает вам честь, – веско кивнул я.

– Чего ты мнешься? – воскликнул Юра. – Открывай лопатник, покажи ей деньги, закажи дорогого вина или шампанского...

– Гнилое купечество образца девяносто первого года. Сейчас такие ходы не в моде. Возможно, она богаче меня. Сейчас я скажу ей что-нибудь глубокомысленное – и уйду. Забегу в туалет – и домой...

– Какой туалет? Какое «богаче тебя»? Так не бывает. Она малолетка, ей максимум двадцать пять, а ты – зубр! Когда ты учился пить водку стаканами, она еще играла в песочнице! Посмотри, ей уже с тобой интересно.

– Она пришла отдыхать...

– В общем, отойди-ка в сторону, – распорядился друг. – Дальше я все сам сделаю. Хочешь – иди в свой туалет... Эй, парень! Да, тебе говорю! Меню принеси, и быстро!

– И сто пятьдесят коньяку, сразу, – успел вставить я.

– А вашей даме? – спросил официант.

– Это не моя дама. Я присел за этот столик с ее любезного разрешения и через минуту исчезну.

– Лимончик нужен?

– Неси, родной. И лимончик, и икорки красной, и хлеба белого. Масла неси, льда, воды минеральной. Оливок давай, без косточек, и сигарет хороших пачку. Видишь – стол пустой?

– Прошу вас, не надо, – запротестовала Татьяна. – Мне пора.

– Умоляю – пару мгновений! Во-первых, позвольте выразить восхищение вашей красотой... А также самообладанием... Но в первую очередь – красотой... Не нужно краснеть...

– Я не краснею.

– Краснеете. Просто это видят только очень наблюдательные люди. Я как раз такой. А что касается вашего шефа – с ним вы долго не проработаете. Он слишком жесткий...

– А кто не жесткий? – невесело усмехнулась девчонка. – И потом, меня его жесткость устраивает. Она меня дисциплинирует.

– Вам не требуется ничья дисциплина. Насколько я вас понял, у вас есть своя дисциплина. Врожденная. Ага. Вы опять покраснели... Да, любезный, ставь сюда... Зря ты, кстати, бокал не нагрел... Я говорю, бокалы коньячные – нагревать надо! Особенно в такой мороз... Нет, уже теперь не уноси, давай сюда... И тащи сразу счет. Девушка спешит, да и я не бездельник...

В два глотка выпил. Достал сигареты. Предложил собеседнице – та брезгливо отказалась. Не пьет, не курит – очень правильная девушка... Глотнул дыма. Сколько раз запрещал себе закусывать выпивку никотином! Тут же развезло. В принципе, это случилось еще в гостях у Шульца. Сто пятьдесят утром, столько же у изобретателя обратного хода мысли, сотню – пять минут назад, теперь – двести, все – натощак. Пора завязывать. Завтра же. Сегодня напьюсь – и все. В принципе, уже напился... Пора бы, в самом деле, добежать до отхожего места... Кстати, я же собирался втереть ей нечто глубокомысленное...

– А ведь я вашему боссу денег должен!

– Сочувствую, – холодно ответила Татьяна и засобиралась.

– Не дай ей уйти, – посоветовал Юра.

– Пошел ты к черту, суфлер херов! Пусть идет, куда хочет! Я вот напоследок ей стихотворение прочитаю – и пусть идет. Послушает – и идет. Стихотворение. Не Пушкина, другого хорошего парня...

Встал, опершись руками о столешницу и попав неверными пальцами в икру и масло. Выпрямил спину. Прокашлялся, возвысив голос. Великие стихи нельзя бормотать. Их надо швырять в мир, как бомбы.

Друг мой, друг мой,Я очень и очень болен.Сам не знаю, откуда взялась эта боль.То ли ветер свиститНад пустым и безлюдным полем,То ль, как рощу в сентябрь,Осыпает мозги алкоголь.Голова моя машет ушами,Как крыльями птица.Ей на шее ногиМаячить больше невмочь.Черный человек,Черный, черный,Черный человекНа кровать ко мне садится,Черный человекСпать не дает мне всю ночь.[1]

Хотел было я прочесть ей всю поэму, особенно любимые мои места. «Был человек тот авантюрист, но самой высокой и лучшей марки». Или: «Словно хочет сказать мне, что я жулик и вор, так бесстыдно и нагло обокравший кого-то». Или: «Этот человек проживал в стране самых отвратительных громил и шарлатанов»... Но девушка Татьяна прервала меня.

– Прошу вас, перестаньте. На вас смотрит ползаведения.

Я оглянулся. Она была права.

– К тому же про черного человека я уже сегодня от вас слышала.

– Слышать – это одно, – скорбно прохрипел я, сел и подпер кулаком подбородок. – А вот видеть его... Или, не дай Бог, говорить с ним... Чувствовать, что он тобой распоряжается... О, уверяю вас, милая, это совсем, совсем другое... Публика сидела, как в театре.

– Спасибо, я поняла. До свидания.

– Передайте вашему боссу, что я ему все прощаю. Я ему ничего не должен! Ничего не должен! Я никому ничего не должен! Хрена ли ты вылупился?! Я тебе должен? Нет? Что?

До меня донеслось какое-то ответное восклицание, но я его не расслышал. Важен был сам факт. Восстав из-за стола, я сделал два неверных шага. В меня уперлись напряженные взгляды.

– Или я не прав? – грубо вопросил я. – Или я тут кому-то должен?

Массивная мужская фигура выдвинулась и распрямилась. Недруг оказался выше меня и едва не вдвое шире. Меня внятно послали. Я улыбнулся и показал головой в сторону выхода. Направляясь к дверям, слышал, как оппонент тяжело топает сзади, враждебно сопит и издает звуки гнева. Вспомнилось: я же собирался в уборную. Ну и пусть. Сразу ударю головой в лицо. Он ослепнет на пару секунд, и здесь нужно попробовать повалить его на землю, это будет уже как бы победа, тут подоспеет охрана, нас растащат, вызовут милицию, я суну всем денег и срочно свалю...

Очутившись под открытым небом и вдохнув свежего воздуха – или, если говорить о городе, по которому перемещаются три миллиона автомобилей, условно свежего воздуха, – я быстро понял, что последний стакан выпит зря и к бою я не готов.

Вообще, пьяные драки омерзительны. Эту я сразу проиграл. Сильно переоценил собственную реакцию. Не успел повернуться – а в лицо уже летел кулак, огромный, как пивная кружка. Удар вышел отменно сильным. Я рухнул. Из моих карманов на ледяной асфальт посыпались деньги, авторучки и записные книжки. Но самое удручающее заключалось в том, что мой мочевой пузырь не выдержал внезапного резкого сотрясения всего тела, – и я обоссался, леди и джентльмены.

Аминь. Фиаско. Финиш. Абсолютная катастрофа самолюбия. Горячая влага помчалась вдоль бедер. Брюки намокли. Что может быть ужаснее, чем валяться на мостовой в центре столицы нашей Родины, холодным и черным зимним вечером, с окровавленной рожей, с вытекающей из штанин гадко дымящейся мочой?

Чьи-то грубые руки ухватили меня за грудки и рывком подняли с тротуара. Кто-то произнес какие-то слова. Кто-то прислонил меня к стене. Какие-то женщины завизжали. Широкоформатный дядя приложился еще раз, столь же сильно, но гораздо менее точно. После чего скрылся, обхваченный за плечи своими приятелями, сделавшими все очень ловко: с одной стороны, они действовали как психологическая подмога, с другой – в нужный момент как бы выступили миротворцами. С понтом разняли и утихомирили.

Пьяный и злой, пахнущий потом, со свисающими из ноздрей длинными красными соплями, я долго приходил в себя, потом еще дольше собирал выпавшие из карманов предметы. Охрана ресторана суетилась. Девки соболезновали и совали надушенные платочки. Юра тряс за плечи.