Живая память - Степан Лопатин

Командир дивизиона капитан Каченко беззаботно поживал на НП, категорические формулы не так волновали его, как меня, а исполнять их он поручал начальнику штаба. Он пришел в дивизион на месяц раньше, когда ранило майора Маркина, и подсказывать в мелочах не мог.

Адаптация к новой должности требовала времени и эмоциональной невосприимчивости, что ли, невосприятия всего близко к сердцу. Я вспоминал работу капитана Смердюка, других начальников штабов. Им доставалось на орехи, но они умели выкрутиться...

А пока шло все нормально. Мы занимались знакомой работой: разведкой переднего края противника, обработкой полученных данных. Опыт командирской работы в батарее здесь пригодился.

При штабе находились еще два заместителя комдива: по политчасти майор Капелян и по строевой - капитан Бровинский. Они равны по должности со мной, поскольку начштаба во всех случаях является заместителем номер один.

Им я немного завидовал. Они были заняты поменьше меня - так мне казалось на первых порах.

Майор Капелян хорошо высыпался, потом шел по подразделениям, проводил где-то беседу, собирал данные о политико-моральном состоянии воинов. Его служба политработника строго не регламентировалась. Капитан Бровинский, как говорили у нас, находился на побегушках: он делал то, что приказывал комдив, и не больше. Он не бегал, конечно, не рыскал в служебном рвении, а ходил размеренным шагом с высоко поднятой головой. Душа Бровинского оставалась чистой от постоянных забот. Зам. по строевой - единица необходимая, но на серьезную роль в бою он мог рассчитывать только при выходе командира из строя. В отличие от меня Бровинскому обязанности казались менее обременительными.

- Ну что ты пыхтишь? - спрашивал он, отрывая меня от ежедневной сводки. - Всего не переделаешь, а жизнь прекрасна без штабных забот.

Он подшучивает надо мной, этот Бровинский, думал я.

- Жизнь хороша вообще, - отвечаю ему и подписываю бумагу, запечатываю в конверт.

- Ты прав, НШ. Жизнь хороша вообще. Вот послушай меня. Девятая батарея могла утопить гаубицу. Знаешь?

- Не мешай ему, капитан, - вмешивается майор Капелян.

Я вызываю посыльного, отправляю пакет в штаб полка.

- Он не знает, - не обращаясь ни к кому, говорит Бровинский. - А ему надо знать - он теперь начальник штаба.

- А ты возражаешь против него? - спрашивает Капелян.

- Я не возражаю. Если есть штаб - должен быть и начальник.

Я занят очередной бумагой, Бровинский снова обращается ко мне:

- Ты, начальник, был в седьмой батарее? А в девятой? Вот видите - он не был в седьмой батарее. И в девятой не был. Как можно не зайти в девятую батарею, если...

- НШ занят, Бровинский, ему некогда, - говорит Капелян.

- Он слышит меня, - продолжает Бровинский. - А что могло случиться в девятой? Он не знает, что там могло случиться. Гаубица, представляете, гаубица! В ней - вес! Этакая дура! А тут Прегель - и лед. Какой лед на Прегеле? Вот то-то - вы не знаете, какой там лед. Пушки идут, а лед прогибается.

- От пушек едва ли...

- А как пойдут гаубицы? Такой лед рухнет!

- Лед там для техники жидковат.

- А я что говорю? Лед рухнет - и гаубица провалится, станет на дно. Выручай потом. Надо побывать там самому! Увидеть!

- Но ведь прошли...

- Ха, прошли. А как прошли? Что надо было сделать? Вы не знаете, вы политработник. А я подсказал им, оказался рядом вовремя. Лед хрустит, как сухарь из НЗ, - попробуй по такому льду!

- Но и без тебя командиры орудий...

- Нет, они знают не все. За ними нужен глаз! Надо подсказывать!

- Хорошо прошли там гаубицы, Бровинский.

- Вот-вот. Надо вовремя оказаться на месте.

Под колеса тяжелых машин и гаубиц по настоянию Бровинского там были подложены доски. Теперь это стало предметом его воспоминаний.

Весна началась здесь рано. На календаре начало марта, а поля свободны от снега. Дороги с твердым покрытием просохли, стали доступными для транспорта. Теперь снег встретишь редко - где-нибудь в тени в густой заросли стриженых кустов, огораживающих дворы, или в ямах в лесу. Паханые угодья подсыхали, по ним пробовали проехать, выбрать путь, чтобы не завязли тяжелые орудия. Перед 11-й гвардейской армией, действовавшей к югу от Кенигсберга, оставалась прежняя задача - выйти к заливу Фриш-Хафф.

13 марта наступление возобновилось. Завезенные ранее боеприпасы помогли уплотнить и сделать эффективной артподготовку - первая полоса обороны преодолена в первый же день. Мы учли метеоусловия дня, внесли поправки, огонь был точен. Невидимые в глубине леса цели, две усадьбы с домиками, обстреляны нашим дивизионом - там находились резервы гитлеровцев. Усадьбы изрыты снарядами, а проломы в кирпичных стенах домов свидетельствовали о прямых попаданиях. Успех артиллерийского наступления предопределил общий успех. Наши войска вышли к заливу и перерезали автостраду Кенигсберг - Эльбинг.

Единоборство

Вечером 15 марта сержант Погорелов со своим расчетом занял открытую ОП на небольшой песчаной высотке рядом с дорогой у залива. По правую сторону от дороги впереди окапывалось другое орудие, из пехоты.

Главное сейчас - остаться невидимым, не выделяться силуэтом на фоне местности. Маскировка и неожиданность - хорошие помощники успеха. Эти правила вошли в плоть и кровь.

Копали всем расчетом до полуночи, позже совершенствовали и маскировали свой окоп. Перед утром замерли у орудия - немецкие танки приближались. Их гул нарастал, становился громче. Потом проявились силуэты машин, встреча с ними становилась неизбежной.

Начался бой.

Утро в Прибалтике приходит медленно, незаметно пробиваясь сквозь туман и высветляя предметы, разгоняет муть измельченной в воздухе влаги, оседающей на землю, и раздувает ее легким ветром.

Утро застало Погорелова, растрепанного и черного, свесившего гудящую голову вниз, одиноко сидящим на бруствере у орудия.

Сейчас, когда бой затих, смешанные чувства возникавшего страха и отчаяния, а теперь медленно приходящая радость слились воедино, подступили к горлу, стали неодолимыми. Нервное напряжение заменилось дрожью в руках, расслаблением, хотелось плакать, как ребенку, которого собирались наказать, а потом вдруг пожалели. Он размазывал грязь по лицу, отсмаркивался в сторону, постепенно присмирев, находя в неожиданной паузе отдых. Никто не видел его в это время и не мог осудить.

Враг отошел, бой был окончен. Впереди и сбоку догорали немецкие танки, пораженные ночью. Но в сознании картина боя повторялась снова, представая в своей трагической последовательности.

Командир орудия потерял весь расчет, а сам остался жив. При первых выстрелах он находился в стороне, корректируя огонь.

Колонна танков, не видя пушки, шла прямо на нее. Когда ведущий танк подставил свой борт, он был поражен наводчиком с первого выстрела. Еще два выстрела - и поражен второй танк. После этих выстрелов немцы орудие обнаружили.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});