После любви - Виктория Платова

Может – это не Фрэнки?

Фрэнки.

Никаких сомнений. К горлу подступает тошнота, голова кружится как во время посещения аттракциона «американские горки», и я хватаюсь за стену, чтобы не упасть. Убийство. Фрэнки. Я пытаюсь отвлечь себя составлением безумного кроссворда, где слово «Фрэнки» занимает горизонтальную строку, а слово «убийство» – вертикальную. Совпадения хотя бы одной буквы достаточно, вот они и зацепились друг за друга, как миленькие, что здесь произошло?!.

Убийство Фрэнки.

Вряд ли дельфины опечалятся. Вряд ли сухие строительные смеси впадут в тоску. Тошнота все не проходит, головокружение усиливается; я же никогда не боялась вида крови, перевязать палец, пораненный при резке овощей, было для меня парой пустяков, так что изменилось теперь?

Время. Место. Действующие лица.

Хотя сходство Фрэнки с бесчувственным, безжизненным овощем теперь куда сильнее, чем мое с ним сходство. Чем сходство с любым из мужчин, слоняющихся по площадке. И с любым из мужчин, слоняющихся по городу. И с любой из женщин. И детей. И собак. И кошек с вытянутыми телами и непомерно длинными лапами.

Реакция была бы совсем другой, если бы накануне вечером я сама не привела Фрэнки сюда. Здесь он и растворился в темноте, что если я была последней, видевшей Франсуа Пеллетье живым? А убийство… Убийство произошло у меня на глазах, и не моя вина, что – в кромешной темноте – я его не заметила. Да нет же, нет! Как можно не заметить убийства (даже совершенного во тьме)? не услышать ни малейшего шороха, не зафиксировать ни малейшего движения?.. Ночь сделала меня слепой, а слепой свидетель – не свидетель.

Спорный тезис.

К тому же я лишена тех неоспоримых преимуществ, которыми обладают настоящие слепые, – тонкого слуха и острого обоняния, если меня решат расспросить о происшедшем суровые люди в штатском – толку не будет никакого.

Стоп.

А почему, собственно, меня кто-то должен о чем-то расспрашивать? Я не хочу иметь ничего общего с лужей крови, растекшейся под Фрэнки. И с самим Фрэнки тоже, еще вчера вечером я решила отправить Франсуа Пеллетье в отставку, он не оправдал моих ожиданий, и слава богу, что не оправдал, иначе не было бы ночи с Алексом.

Я – просто любопытствующая особа, просочившаяся сквозь оцепление за деньги. Воспользовавшаяся жадностью и нерадивостью личного состава городской gendarmerie – все претензии к нему, не ко мне.

– Мадемуазель, – слышу я позади себя вкрадчивый голос. – Пойдемте, мадемуазель.

Светло-песочный вор, брат открыточного вора.

– Вам больше нельзя здесь оставаться.

– Да, конечно.

Светло-песочный вор кажется мне посланцем небес, я (совершенно непристойно) висну у него на руке. И чтобы хоть как-то оправдаться, мямлю:

– Ужасное зрелище.

– Совсем не для женских глаз, вы правы. Держитесь за меня.

Держусь, держусь.

Совместно преодоленные ступеньки делают нас едва ли не друзьями.

– Мадемуазель увлекают преступления? – спрашивает жандарм, когда мы наконец-то добираемся до оцепления.

Вполне логичный вопрос, если учесть, что я без сожаления рассталась со ста дирхамами только для того, чтобы взглянуть на мертвое тело и лужу крови под ним.

– Даже не знаю, что вам ответить…

– Недавно я вернулся из Франции. Был там на стажировке.

– Рада за вас.

– Я мог бы многое вам рассказать. О преступлениях и не только… В пять у меня кончается дежурство, может, встретимся?

– М-м…

– На площади, в половине шестого. Идет? Меня зовут Шамсуддин.

За столь экзотическое знакомство я денег не платила. Сказать бы об этом неожиданному ухажеру – и дело с концом.

– Мне пора, Шамсуддин. – Проклятая вежливость заставляет меня искать наиболее безболезненные варианты отхода.

– Так вы придете?

– Не знаю. Не уверена.

– Вы заняты? Мы можем встретиться позже.

Отвяжешься ты или нет, мздоимец, ворюга!..

Жюль и Джим – вот кто спасает меня.

Жюль и Джим выныривают из переулка и деловито направляются к полицейским. Верховодит, как обычно, Жюль, Джим держится в тени своего более расторопного друга. Поначалу мне кажется, что оба горе-спортсмена прикатились сюда по лыжне, проложенной мальчишкой-открыточником. Но только поначалу. Жюль выбрал другой путь и другого полицейского. Короткий разговор, короткий взмах руки – и он вместе с приятелем оказывается за оцеплением. Отличный повод, чтобы отделаться от ворюги.

– Простите, Шамсуддин. Это мои приятели…

Я с облегчением покидаю gendarme, киваю Жюлю как старому знакомому, машу ему рукой и даже делаю несколько шагов в его сторону. Да и глупо было бы поступить иначе: я везла дружков-горнолыжников из аэропорта, я оформляла их в отеле, к тому же часть вчерашнего вечера мы провели за соседними столиками.

Жюль удивлен.

Настолько, что считает нужным вступить со мной в разговор:

– Вы? Что вы здесь делаете?

– Встретила старого друга. Он полицейский…

Почему-то мне кажется, что связать себя с живым и здоровым светло-песочным вором гораздо безопаснее, чем с мертвым Фрэнки. Я жду, что Жюль начнет расспрашивать меня о произошедшем: на правах подруги полицейского я могу обладать кое-какой информацией. Но Жюль совсем не торопится насесть на меня с расспросами.

Странно.

– А вы? Что здесь делаете вы?

– Тоже собираюсь встретиться со старым другом. И я тоже полицейский.

– Полицейский? – я не верю своим ушам.

– Полицейский на отдыхе, – добавляет Жюль.

– А он? – Неуместный вопрос касается молчаливого Джима. – Он тоже полицейский?

– Тоже.

Целый вагон полицейских. Я окружена ими со всех сторон, оцеплена, ничего хорошего это не принесет.

– Вот как… А я почему-то решила, что вы горнолыжники.

– Скорее – любители боулинга.

Жюль снисходительно улыбается мне. До этого я ни разу не видела, чтобы он улыбался. А если бы увидела – вопрос о горнолыжниках был бы сразу снят с повестки дня. И заменен другим: сколько челюстей сокрушил этот человек во время допросов с пристрастием? Улыбка Жюля ставит все на свои места: она освещает каждый сантиметр жесткого (жестокого) лица, и скрытые до этого детали предстают во всей своей беспощадной красе: подбородок костолома, рот палача, переносица душителя, а в глаза лучше не заглядывать.

– Извините, нам пора. Еще увидимся.

– Увидимся.

Лучше бы Жюль был горнолыжником.

Я думаю об этом, наблюдая, как двое «полицейских на отдыхе» скрываются в проеме лестницы. Сейчас они поднимутся наверх, и костолом Жюль сразу же признает в убитом парня, вместе с которым ехал из аэропорта и оформлялся в отеле, и провел часть вчерашнего вечера за соседним столиком в ресторане.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});