Дело сибирского душегуба - Валерий Георгиевич Шарапов

есть это не он? Голос, ужимки, все такое?

— Да не знаю я, не похож, — Рита раздраженно закряхтела. — Столько лет прошло…

— Курит «Беломор», — осторожно заметил Михаил. — И трудно представить, чтобы этот пенсионер бегал по лесам, как молодой заяц. А вот что курит его сынуля, мы не знаем. И курит ли вообще. Но что-то подсказывает, что это не «Север».

— Нужно все равно проверить алиби Ковалева, — проворчала Рита.

— Которого? Извини, смешинка в рот попала. Проверим, Маргарита Павловна, обязательно проверим. Мы же не боимся трудностей и увольнения с позором? Знаешь, не дает покоя кое-что другое, — майор сменил тон и сделал серьезное лицо. — Помнишь Гудкова?

— Гудкова? — Рита задумалась. Туманов с трудом оторвал от нее взгляд. Препятствия следствию были налицо, причем не извне.

— Да, это мужчина с собакой, которые обнаружили тело Маши Усольцевой.

— Тебя что-то смущает?

— Ничто не смущало — пока не начал думать. Собака почуяла запах, побежала к заброшенным строениям, Гудков отправился за ней и наткнулся на тело. Оно лежало в таком месте, где его могли вообще не найти. Или найти через год, через два. Далековато от дороги, не находишь? Либо у псины прекрасный нюх, либо тут что-то другое. Маньяк не просто убивает и насилует. Мол, сбросил напряжение — и все. Ему нужно похвастаться, нужно, чтоб тело нашли и ужаснулись его поступку, содрогнулись от страха. Вот и придумал, позвонил в милицию, мол, так и так…

— А что с собакой? — не вникала Рита.

— Далась тебе эта собака. Никуда она не бегала и труп не находила. Это Гудков говорит про собаку. У нее ведь не спросишь, что они делали с хозяином? Существо умное, но бессловесное. Гудкову лет сорок восемь или сорок девять, семнадцать лет назад было уже за тридцать…

— Вряд ли соглашусь, — Рита помялась. — Тела находят только сейчас, в семьдесят шестом году. В пятьдесят девятом жертв не находили. Оля Конюхова, Катя Загорская… их останки нашли только несколько дней назад. Ульяна Берестова в коллекторе, Даша Малиновская, зарытая в саду гражданина Ахмедова… Раньше маньяку реклама не требовалась. Он тела, наоборот, прятал.

— Возможно, ты права, — Туманов поразмыслил и сказал: — Но годы меняют людей, теперь он действует так. Могу ошибаться, но отработать Гудкова следует. Непонятно, почему это не сделали раньше.

С гражданином Гудковым пообщались после обеда. Выехали в Урбень вдвоем с Горбанюком. Фигурант с перевязанным горлом сидел дома и усердно кашлял. На другой половине дома кашляла старенькая мать, она, кряхтя, спросила утробным голосом: «Кого там черти принесли?» Деревенский дом ничем не отличался от соседних, утопал в ранетках и рябине. По двору бегала, как заведенная, знакомая псина, мела ушами пыль. Гудков обложился таблетками, жаловался на горло и усердно хрипел. Возможно, простуда была и невыдуманной.

— Отлыниваем от работы, гражданин Гудков? — нахмурился Туманов. — В то время, когда советские колхозы ударными темпами завершают уборочную кампанию… Да вы не возмущайтесь, это шутка. Прекрасно понимаем, как может привязаться эта хворь. Давно болеете?

— Третий день, — прокряхтел Гудков. — Башка трещит, ребра ломит… Я вас помню, товарищи, вы были тогда… на свиноферме. У вас остались вопросы?

— Хотелось бы вновь услышать, что произошло, Георгий Тимофеевич. Сотрудник, заполнявший протокол, сделал это с нарушением процессуальных норм, приходится за него исправлять.

Мужчина был кряжистый, сильный и выносливый. Колючие глаза настороженно следили за пришельцами. Он стал вспоминать события того тяжелого дня — как отправился на рыбалку и дернул же черт выбрать короткую дорогу мимо свинофермы! Поводок Гудков использует только при людях, не хочется держать псину на привязи. Алмаз безвредный, на людей не бросается, бегает, где вздумается, роется в мусоре, но не было еще случая, чтобы не вернулся по первому зову. А тут сорвался, как бешеный, припустил к заброшенным постройкам. На грозные крики не реагировал. Пришлось бежать за ним — ну и чем эта гонка закончилась, все уже знают. «Пес Барбос и необычный кросс», — подумал Туманов. Фигурант нервничал, в какой-то момент даже забыл, что надо кашлянуть — впоследствии наверстал. Горбанюк с непроницаемой миной заполнял протокол. Гудков чувствовал себя не в своей тарелке, с тоской поглядывал за окно. Там жила своей жизнью рядовая советская деревня — кудахтали куры, мычали коровы, буксовал в грязи старенький «газик», а местные силачи с помощью грубой физической силы и такой-то матери пытались его вытащить.

— Семья у вас есть, Георгий Тимофеевич? — спросил Михаил.

— Если вы про жену и детей, то уже нет, — сокрушенно вздохнул Гудков. — С женой прожили в мире и согласии много лет, есть сын Сережка, уже большой, пятнадцать лет мужику… Полгода назад спуталась, зараза, с приезжим агрономом — мы тогда теплицы под присмотром городских шефов строили — и умотала с ним в город, а на суде сказала, что я ее поколачивал — и отсудила, сволочь, сына…

— Но вы ее не поколачивали?

— Нет, конечно, — вспыхнул Гудков. — Ни разу за все годы руку не поднял. Пусть не свистит, дрянь этакая. Хитрая стала, хорошо, что дом не ее, а моей матери…

— Понятно, — вздохнул Туманов. — Женщины — они такие — палец покажешь, а они уже руку откусывают. То есть уже полгода вы проживаете без семьи — с мамой.

— А что не так? — насторожился Гудков. — Проживаю, представьте себе. За мамой уход и присмотр нужен, на мусорку не выкинешь. Есть еще старший брат Иван — пятьдесят три года мужику, в Грибове проживает, по медицинской линии трудится — фельдшером на станции скорой помощи. Тоже мужику с семьей не повезло… Приезжает в гости пару раз в месяц — мать проведать, водочки со мной накатить…

Офицеры переглянулись. Старший брат, проживающий в городе — это неожиданно. Гудков как-то стушевался — не ляпнул ли чего ненужного?

— В каком году вы начали совместную жизнь со своей женой?

— А какое это имеет…

— Ответьте, пожалуйста.

— Да мне все равно, — Гудков махнул рукой. — В начале шестидесятого и начали встречаться с Людмилой… Ну, как начали? — Гудков усмехнулся: — На конфеты и букеты времени не было, работы в колхозе невпроворот — вещи перевезла, и жить стали.

— В начале шестидесятого? — уточнил Михаил.

— Ну да… — глаза у Гудкова стали воровато бегать, изменился цвет лица — определенно не от болезни. — В январе шестидесятого, сразу после елочки… Послушайте, товарищи, к чему все эти вопросы?

— Все в порядке, Георгий Тимофеевич, — уверил Туманов. — Стандартные вопросы, нет повода беспокоиться. Вы отвечаете — мы записываем и уходим. Вы владеете личным автотранспортом?

— Владею, — проворчал Гудков. — Но почти не езжу. «Москвич‐408» у меня, стоит в гараже, постоянно ломается. Даже бывшая на него не покусилась