О, Путник! - Александр Арбеков

— Да, именно, Король, моей хандре причина он, — раздражённо пробрюзжал я в ответ. — Именно он! Не пишется, мерзавец! Нет этого самого, как его?

— Вдохновения, экстаза, огня?

— Да нет, всё не то!!!

— Может быть просто нет желания? Заела лень? Отсутствуют идеи? — ОН вдруг бесцеремонно выхватил из моих рук фляжку с текилой и сделал из неё большой глоток, поморщился. — Какая гадость! Ну почему не купить качественный напиток? Это же явная подделка!

— На какие шиши? На эту дрянь я потратил последние евро? — огрызнулся я и тут меня озарило. — Чёрт возьми! Нашёл то слово, самое уместное, ясное и понятное!

— Какое слово? — недоумённо поморщился ОН.

— Ну, то, которое объясняет, почему РОМАН не пишется!

— И какое же это слово?

— Нет КУРАЖА! — заметался я по обзорной площадке. — Нет КУРАЖА, понимаешь?!

— Понимаю, — усмехнулся БОГ. — Я сам такой. Без куража — ни куда!

— Пошёл к чёрту! — завопил я. — Не потерплю больше твоих дурацких издевательств! А, завершая нашу содержательную беседу на этой железяке, могу сказать, что мне всё один чёрт, — что Монте-Карло, что Париж, что Венеция, что Берлин, что Милан, что Прага, а тем более Варшава. Мерзкий отвратительный город. Везде мне одинаково скучно, неинтересно и одиноко. К чёрту всё, к чёрту!

— Не упоминай так часто ЧЁРТА по поводу и без оного! — буркнул мой собеседник. — Ты делаешь это и к месту и ни к месту. Всё-таки это мой родственник!

— Вот как!? — искренне удивился я, а потом, не выдержав копившегося внутри меня весь вечер какого-то странного напряжения, заорал. — Мне плевать и на чёрта, и на Париж, и на Эйфелеву башню и на всё другое!!! И даже на Монте-Карло!!! И на Вселенную!!! И на тебя!!! Надоело! В деревню, в глушь, в Саратов! К чёрту всё!!!

— Исполнено! — пророкотал ОН и исчез.

А с ним исчез и Париж. Я, мрачный, стоял на главной площади Саратова. Промозглый мерзкий ветер пронзал меня, как марлю на форточке. Ну, надо же, какой, однако, обидчивый, этот тип!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. «ПОСОХ»

Самое трудное — познать самого себя…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Оборваны корниПлавучей, плакучей травы.Так и я бесприютен!С лёгкой душой поплыву по теченью!Лишь только услышу: «Плыви!».

Мне снился странный сон. Я стою на краю высокого обрыва. Передо мною до горизонта раскинулось море, его штормит. Рядом стоит женщина. Я вижу её чётко, ясно, ощущаю её волнующий запах. Чёрные густые волосы, раскосые тёмные глаза, маленькая, но очень красивая грудь, словно выточенная из мягкого камня. Изящная тонкая талия и стройные ноги.

Совершеннейшая из совершенных, неотделимая от меня, вечная моя любовь. Радость, восторг, грусть, сожаление переполняют меня. Я пытаюсь обнять женщину, но она почему-то смотрит на меня с укоризной, ускользает в сторону, а потом вдруг делает шаг вперёд, к краю обрыва, бросает на меня печальный прощальный взгляд, и я понимаю, что он — последний. Я кричу: «Не надо!». Но ничего уже нельзя изменить. Женщина делает еще один шаг и молча прыгает вниз.

Боже! Я стою в страшном оцепенении, ужас захлёстывает мой разум, я пытаюсь что-то сделать, но ничего не получается. Моя голова, распираемая изнутри какой-то непонятной и злой силой, вот-вот взорвётся! Как тяжело! О, как невыносимо печально и горько!

— Ваше Величество, Ваше Величество!!! — неожиданно вторгся в мой сон или скорее всего в бред женский крик откуда-то извне, безжалостно развеивая волнующие и грустные видения в прах, неся облегчение, сожаление и освобождение.

Я с трудом открыл глаза. Ослепительный солнечный свет резанул по ним, словно остро заточенным лезвием. Я застонал, заморгал, попытался пошевелиться. С третьей попытки это у меня получилось. Я увидел над собою одно из самых совершеннейших и прекраснейших женских лиц из всех, которые мне довелось созерцать доныне. В первое мгновение мне показалось, что та самая женщина из сна чудесным образом последовала за мною в реальность, но потом я то ли с горечью, то ли с радостью, понял, что это совсем не она.

Надо мною склонилась моя милая ГРАФИНЯ. Её распущенные волосы, невесомо парящие в ореоле нестерпимо яркого солнечного света, защекотали мне нос и лоб. Я счастливо и легко засмеялся, чихнул. Как хорошо, всё-таки, жить на этом свете!

— Слава богу, он жив, жив! Будьте здоровы, Сир!

— А как же иначе, Миледи, ведь он бессмертен.

— КХА, КХА, КХА….

Первый голос принадлежал ГРАФИНЕ, второй — ПОЭТУ. Пса ни с кем не спутаешь. Я полежал, приходя в себя. Слабость, сковывающая меня невидимыми и прочными путами, с каждым мгновением стала отступать, и скоро я почувствовал себя намного лучше. Неведомое мною ранее ощущение неожиданного и сладостного прилива сил затопило меня, стало всё больше и больше нарастать. Я приподнялся, сел, опёрся на правую руку, тряхнул головой.

ЗВЕРЬ мгновенно оказался рядом, внимательно и пристально посмотрел на меня, приблизил свою тяжёлую башку к моей голове, глухо и довольно заурчал. Я ласково потрепал его по шее. Он, как всегда в таких случаях, удивленно выпучил янтарные глаза, потоптался на месте, поворчал о чём то о своём, не торопясь, отошёл в сторону и растворился, исчез во влажной траве, окатив её перед этим фонтаном мелких огненных брызг, слетевших с его густой шерсти.

ГРАФИНЯ стояла на коленях рядом со мною. Волосы растрёпаны, глаза мокрые, опухшие от слез, одежда в грязи. Тонкие руки нервно и хаотично мечутся перед моим лицом. Ах, ты моё солнце, радость моя, девочка моя! Я улыбнулся, пристально посмотрел ГРАФИНЕ в глаза. Она замерла. Свободной левой рукой я решительно притянул её к себе и скрепил наши уста страстным и долгим поцелуем. Аллилуйя любви, аллилуйя!!!

Сначала девушка вроде бы сделала какие-то нерешительные, робкие и протестующие движения, но потом расслабилась, замерла, затихла. Её губы были волнующе податливы, сладки, как тысяча бочек самого отборного и целебного весеннего мёда. Мы потерялись во времени и пространстве, вернее, полностью растворились в них. Какая-то полузабытая, скрытая до сего момента, неведомая, бурлящая, кипящая и могучая энергия вдруг стала переполнять меня, рваться наружу. Кровь мощно потекла по жилам, заиграла во мне, как добрая застоявшаяся брага, мышцы наливались силой и постепенно превращались в стальные канаты.

Я с некоторым трудом, но решительно оторвался от только что раскрытых передо мною врат рая, чуть отстранил девушку от себя, встал во весь рост, вдохнул полной грудью густой и чистый, как горный родник, воздух, галантно подал руку ГРАФИНЕ, в растерянности оставшейся сидеть на мокрой земле: