Балатонский гамбит - Михель Гавен

Та взяла лампу со стола и передала ей.

— Только хирургическая обработка. Очистка, промывание антисептиком, иссечение мертвых тканей, сульфаниламид, если есть, пенициллин. Так, что я вижу? — Маренн наклонилась над раной Иванцова. — Нагноения нет, это хорошо. Хорошо, что его не успели смазать этим дегтем. Сейчас я промою рану и остановлю кровотечение. Потом перевяжу и введу лекарства.

— Он будет жить? — Наталья спросила робко. — Очень бы хотелось. Душевный человек, хороший, столько раз помогал мне.

— Этот будет, — ответила Маренн уверенно. — Воспалительный процесс сильный. Но это нормально, это естественный ответ организма, и хорошо, что никто особенно не мешал. Не знаю, заживет ли первым намерением, но все будет зависеть от того, как хирург сделает иссечение. По мне, так вполне возможно сделать так, чтобы края раны сошлись, и ткань наросла сама. Но как сделают в вашем госпитале, после того, как я познакомилась с их методами? Боюсь, как бы вообще не занесли какой-нибудь заразы. Что ж, ладно, все ясно. Я накладываю повязку и делаю уколы.

— Агнешка, снимите обмундирование со второго офицера, — строго приказал Золтан жене. — Поживее давайте, что уставились без толку? Я закончил, ваше высочество.

— Нет, нет, Золтан, — Маренн покачала головой. — Не торопитесь. Прикройте рану марлей и немного подождите. Если гноя не будет, тогда действительно закончили.

Старуха лесничиха и ее дочь сняли с Аксенова шинель и гимнастерку. Маренн наклонилась, осматривая повреждения.

— Плечо, касательное ранение навылет, — сказала она негромко. — Это заживет быстро. Грудная клетка. Что здесь, — она взяла инструмент. — Непроникающее ранение средней тяжести. Повезло. С проникающим ранением он не продержался бы без кислородной терапии, а в вашем госпитале, как я понимаю, это уже был бы труп. Сейчас я обработаю рану, наложу повязку, введу морфий, сульфаниламид и снотворное. У него болевой шок и от падения есть небольшое сотрясение мозга. Этот тоже выкарабкается. Хотя без физраствора и без антибиотика я бы так уверенно не говорила. Про них обоих. Так что самое главное у нас — женщина.

Перебинтовав Аксенова, она снова вернулась к столу.

— Ну что? — спросила напряженно Золтана.

— Гноя нет, ваше высочество. Сочится вот…

— Это лимфа, это нормально. Промокайте марлей. Сейчас я проверю. Откройте печь, — попросила она хозяйку.

— Зачем? — изумилась Наталья.

— А как, по-твоему, я могу стерилизовать инструмент, — Маренн взяла пинцет, — в этих условиях? Только на открытом огне. Никогда не слышала выражение, — она подошла к очагу и присела перед ним: — жечь каленым железом?

— Слышала, — Наталья кивнула.

— Раньше так часто дезинфицировали раны. Еще в Первую мировую войну я видела, как это делается. Выжигали железом без всякого обезболивания, а потом закладывали мелко нарубленной зеленой травой, если дело было летом. Или луком. Или чесноком. Заживало быстрее, чем от вашей мази, во всяком случае, давало возможность избежать гангрены. А гангрена была бичом Первой мировой войны.

— Товарищ моего отца умер в госпитале от гангрены, — сказала Наталья грустно. — А моя мать умерла, как мне сказали, от обширного некроза, вызванного саркомой прямой кишки. Хотя Лиза, моя сестра, недавно сказала мне, что ее отравили. Она откуда-то узнала.

— От какого некроза? — держа инструмент над огнем, Маренн повернулась и взглянула на него. — Вызванного чем? Я думаю, — она перевернула пинцет, — твоя сестра права. Именно так все и было. Твою маму отравили.

— Почему?

— Потому что, — Маренн снова подошла к Раисе, — такого заболевания, как саркома прямой кишки практически не существует. Оно возможно теоретически, но практически таких описаний нет. Саркомы обычно предпочитают совсем другие места. А такие диагнозы — это для тех, кто вообще ничего не понимает, чтобы голову морочить и снять с себя ответственность.

— Наврали, конечно, наврали, — Наталья горько усмехнулась.

Потом, увидев, как Маренн склонилась над Раисой с раскаленным инструментом, спросила.

— А ей не больно будет?

— Нет, она под морфием. Боль она почувствует, но она не доставит ей никаких страданий.

— Так она потом будет морфинисткой?

— Держи, пожалуйста, капельницу, я ее отключу на время. Почему морфинисткой?

— Мне говорила сама Раиса, она от врачей наших знала, что в СС все наркоманы, потому что немецкие доктора используют морфий.

— Мы все — наркоманы? — Маренн с удивлением качнула головой. — Раз доктора делают такие инъекции, то они тоже наркоманы? Побольше таких впечатляющих слов, чтоб ничего не было понятно. А то ведь если скажешь, что в СС все пьяницы и развратничают с женщинами, то разве русского человека этим удивишь? Особенно тем, что пьяницы. Так это вообще, можно сказать, нормальные люди, свои, значит. А вот наркоман, гомосексуалист, проститутка — такая вот Прохорова под лавку залезет от страха. Нет, Наталья, это все пропаганда, — Маренн приложила инструмент к ране Раисы, и к удивлению Натальи, ни один мускул не дрогнул на лице раненой. — Что ж, как я и предполагала, гноем повреждена лишь поверхностная часть, вглубь он еще не прошел. Это дает нам надежду. Золтан, передайте мне антисептик, вот порошок в той банке, — она показала венгру рукой. — Благодарю. Сейчас мы все это продезинфицируем, и можно закрывать, во всяком случае, до госпиталя она дотянет. В СС, Натали, нет никаких наркоманов, это просто исключено. И пьяниц, кстати, тоже. Наши мужчины умеют обращаться с алкоголем, к тому уже у них у всех устойчивая, здоровая психика, других в СС просто не берут, они проходят очень строгий отбор. Иначе они не смогут выполнять задачи, которые им поручаются. Что же касается морфия, то все зависит от правильной дозировки. Его применяют не только у нас, но и Англии, и в Соединенных Штатах. И везде успешно. Золтан, приподнимите ее чуть-чуть, я наложу повязку, — попросила она венгра. — А что лучше — резать под новокаином, чтобы человек орал от страшной боли, потому что новокаин не обеспечивает ничего, только очень легкие повреждения можно с ним лечить, а потом чтоб у несчастного разорвалось сердце от болевого шока? Это лучше? — она закрепила Раисе повязку. — Готово. Значит, так, — сдернула перчатки с рук, опустила марлевую повязку. — Транспортировать будем с капельницами. Это будет сложно, но я надеюсь, что нам помогут. Все заснули, — она окинула взором раненых. — Ты пока оставайся здесь, — сказала Наталье, собирая саквояж. — Я схожу, узнаю, что там. Золтан, вы нам поможете перенести их, чтобы офицерам не пришлось заходить сюда? — она взглянула на венгра.