Херсон Византийский - Александр Чернобровкин

28

Стадо паслось на том же месте, только поле рассталось почти со всей пшеницей. Пастухов теперь было четверо. А может, и больше, но мы их не видели. Интересно, насколько больше? А так ли это важно, если дело будет происходить ночью?

Гунимунд стоял неподалеку от меня и тоже смотрел на стадо и пастухов. Он повернулся ко мне, чтобы предложить кое-что интересное, и сразу понял, что у дураков мысли сходятся.

– Возьми ближе к берегу, – приказал я стоявшему на руле Геродору.

Уже начинало смеркаться. Шхуна поджалась к высокому берегу, и теперь не видна пастухам. Я приметил подходящую для высадки бухточку с галечным пляжем, склонами, поросшими кустами и небольшими деревцами, и разделенную почти посередине оврагом с дном без растительности, удобным для прохода. Мы встали на якорь метрах в ста от берега, спустили на воду шлюпку. Пока часть команды возилась с ней, другая – скифы, готы и я – облачилась в шлемы и кольчуги и взяла оружие.

– Ты куда? – испуганно спросила Алена.

– На охоту, – спокойно ответил я. – Давно мяса свежего не ели.

– Только не долго, хорошо? – попросила она. – А то мне страшно одной.

– Как получится, – не стал я врать.

Пора оставлять ее на берегу. И беременную Валю тоже. Бабам в море делать нечего. Тем более, что оно ревниво, не терпит конкуренток.

Когда высадились на берег, было уже темно и безветренно. Галька скрипел под ногами необычайно громко. Мы, спотыкаясь и часто помогая себе руками, поднялись по оврагу наверх. Там было тихо, спокойно. Где-то вдали замычала корова, как бы спрашивая, где все остальные. Никто ей не ответил. Вдали виднелся огонек костра, теплый, мирный, притягивающий. Шхуны была не видна, но море даже в темноте заметно отличалось от суши.

– Если что, бегите к морю и по берегу к шлюпке, – тихо приказал я. – Кто прибежит первым, сталкивает ее в воду и ждет остальных.

Никто ничего не уточнил, не спросил. Стараясь идти бесшумно, мы пошли в направлении примерно посередине между берегом и костром. Жгут его, скорее всего, авары или их пособники, назначенные пастухами. Значит, скот где-то недалеко от костра. Я часто спотыкался и шумел больше всех. Не надо было брать с собой арбалет. Но без него чувствовал себя безоружным. Махать мечом у меня пока плохо получается. Вскоре вышли на траверз костра, а стада не только не было видно, но и слышно. Я надеялся, что хотя бы часть его будет пастись до стоянки пастухов. Если оно дальше, то придется гнать мимо аваров, что чревато.

– Скилур, Палак, – шепотом позвал я, – оставьте луки и посмотрите, сколько их там и что делают.

Скифы отдали луки готам и бесшумно растворились в ночи. Они даже в полной темноте легко ориентировались на открытой местности. Мы сели на землю, ожидая их. Вышла луна, и сразу стало как-то слишком светло. Я увидел стадо – светлые и темные пятна, которые иногда перемещались неторопливо. На ночь стадо отогнали с пшеничного поля в широкую ложбину. Костер аваров горел на склоне, который спускался в эту ложбину, а мы были еще выше.

Скифов я сперва почувствовал, а потом увидел, как они материализовались из темноты метрах в трех от меня. Скилур присел и доложил шепотом:

– Их вот столько, – показал он десять пальцев, – и еще столько, – добавил два.

– Пили вино, сейчас спать ложатся, – дополнил доклад Палак. – Охрану не выставили.

Привыкли авары, что страшнее их нет никого на этой территории, расслабились, забили на службу. А на войне дисциплина – лучшее лекарство от смерти. Но только на войне.

– Подождем, когда заснут, – сказал я.

Мой однокурсник по мореходке служил срочную в Венгрии на радиолокационной станции. Он рассказывал, как в пятьдесят шестом году, во время восстания, несколько венгров вырезали батальон наших, сотни четыре. Дневальный тоже расслабился, заснул на посту, его сняли бесшумно, тихо вошли в спальни и сделали дело. Главное было – разбудить человека перед тем, как зарезать. Спящий обязательно вскрикнет. Что я и приказал делать своему отряду, когда решил, что пора идти к костру. Никто ничего не уточнял, и я понял, что они и сами всё это знали.

Огонь погас, тлело лишь несколько угольков. Авары лежали двумя группами: одна из четырех человек – выше костра, другая из семи – ниже. Я положил арбалет на землю метрах в пяти от верхних, чтобы обе руки были свободны, достал кинжал. Пока делал это (или специально делал медленно, чтобы оттянуть новый этап в своей жизни?), скифы и готы уже будили аваров. Я спустился к нижней группе, слыша по пути чье-то бормотание, сразу стихшее, и негромкое, сдавленное хрипение.

Ближний авар лежал на боку, чуть согнув ноги в коленях. Полностью одетый, только головной убор снял. От него воняло немытым телом, дымом костра и свежим перегаром. Авар тихо сопел. Мне всегда немного совестно будить человека. Наверное, потому, что сам не люблю, когда меня будят. А делать это приходилось часто, потому что не все сами просыпались и приходили на вахту. Некоторых, особенно после стоянки в порту и череды пьянок, никакой будильник не мог поднять. Даже мне удавалось только с помощью холодной воды, вылитой спящему на спину. Но сейчас передо мной убийца и грабитель. Его сюда не звали. Его надо остановить. Я дотронулся до плеча спящего, легонько толкнул. Без результата. Толкнул сильнее, а потом начал трясти. Я скорее догадался, чем увидел, что авар открыл глаза. Зажав левой рукой его нос и рот, мягкий, теплый и обслюнявленный, со всей силы всадил кинжал в шею. Лезвие вошло слишком легко, я чуть не упал вперед. Авар задергался, схватился одной рукой за мою правую. Я испугался, что он высвободит рот и закричит, поэтому сильнее сжал левую руку, собрав его губы и нос в комок, и налег грудью на плечо авара. Правая моя рука пошла вперед и вниз, распанахивая горло, теплая и липкая жидкость залила ее. Запах крови, резкий, дурманящий, ударил по ноздрям с такой силой, что у меня выступили слезы. Но протереть глаза не мог, боялся отпустить жертву, хотя авар уже не дергался. Моя кровь стучала у меня в висках так громко, что я больше ничего не слышал. Губы и нос в моей руке ослабли, между ними потекла кровь. Я выдернул кинжал, тыльной стороной правой руки вытер глаза, осмотрелся. Мой авар лежал с почти отрезанной головой. Рядом Гунимунд вытирал нож о тело другого. Скилур, Палак и Хисарн стояли молча, ждали нас. Я вытер кинжал и руки о тело убитого. Руки все равно липли, что сильно раздражало.

Поскольку я все еще был одурманен запахом крови, попросил:

– Посмотрите, не осталось ли у них вина? Что-то у меня в горле пересохло.

– Вот, есть немного, – обнаружил Палак бурдюк, заполненный на треть.

Мы сели на склоне и пустили бурдюк по кругу, пока не добили. Алкоголь перебил запах крови и размыл жуткие впечатления. Мы собрали оружие и сумки убитых. На шхуне посмотрим, что там внутри.