Волки в погонах - Сергей Донской

Отойдя на пару шагов, Громов набрал на трубке мобильного телефона номер дежурного по Управлению. Не тот, который был предназначен для рядовых граждан, обеспокоенных безопасностью государства. Дежурный проверил на компьютере продиктованный ему личный код и немедленно соединил абонента с оперативным отделом.

– Слушаю вас, – пророкотала трубка.

– В северном конце Измайловского парка культуры и отдыха, – сообщил Громов, – мною задержан гражданин Луцкой, представляющий определенный интерес для службы безопасности. Его можно найти сразу за бывшим летним кинотеатром. Документы будут рядом.

– Кому его передать? Как оформить?

– Сегодняшние взрывы на Баррикадной – его рук дело. Но до понедельника пусть он побудет просто подозреваемым.

– Подогревать или заморозить? – Офицер пожелал уточнить, следует ли немедленно приступить к допросу задержанного или оставить его в покое до особых распоряжений от руководства подразделения ЭР.

– Пока что будет достаточно глубокой заморозки, – сказал Громов после короткой паузы. – В понедельник им займутся особо.

Услышанное настолько потрясло пленника, что он завис над землей почти неподвижно, как вывешенный на просушку тюфяк. Похоже, рекомендацию Громова он воспринял буквально и теперь гадал, какое из двух зол хуже: быть разорванным на части прямо сейчас или ждать, пока его запихнут в таинственную морозильную камеру. Вряд ли ему хотелось дожить до понедельника.

Выяснив, что оперативная группа прибудет на место через пятнадцать-двадцать минут, Громов попрощался с дежурным, сунул трубку в чехол на поясе и приблизился к лейтенанту, чтобы сочувственно осведомиться:

– Ну что, слабоватая у вас, особистов, военная подготовка, а? Трудновато растяжку держать?

Пленник что-то промычал. Судя по интонации, не на судьбу свою трудную жаловался, а просил не обращать на него внимания. Скромничал. Готов был еще долго оставаться в подвешенном состоянии, лишь бы его оставили в покое.

– Не тушуйтесь! – подбодрил его Громов. – Тяжело в учении, легко в бою. Так у вас в армии говорят?

– Угум, – невнятно согласился лейтенант.

– Отлично. Тогда переходим ко второму этапу испытания. Готовы?

– НННН!!!

Приглушенный вопль был преисполнен отрицания, но Громов, игнорируя его, нагнулся и выворотил из земли второй кол. Пленника подбросило вверх, как мячик. За мгновение до того, как гибкий березовый ствол хлестко распрямился до конца, в темноте сверкнуло лезвие ножа, перерезав постромку. Человеческую фигуру с одной высвободившейся ногой проволокло по траве, вздернуло, закрутило вокруг собственной оси. Дерево, на котором он повис, склонилось к земле. Шорох его листьев напоминал разочарованное шипение.

– Живи, – буркнул Громов, переходя на «ты», потому что лейтенант Луцкой не заслуживал настоящей ненависти. Одного презрения к врагу было маловато, чтобы расправиться с ним так, как он того заслуживал.

Прежде чем удалиться, Громов развернул висящего вниз головой лейтенанта таким образом, чтобы тот мог видеть его глаза, и посоветовал:

– С каждой минутой кровь будет приливать к твоей голове все сильнее, так что не упусти возможность хорошенько пошевелить мозгами. Задумайся о своем воинском долге и сделай выводы.

Лейтенант Луцкой утвердительно дернул головой, хотя для этого ему потребовались немалые усилия. Его физиономия напоминала цветом уже не бледную луну, а стремительно спеющую свеклу. Можно было подумать, что он действительно созревает для новой жизни. Дабы не мешать ему дойти до полной кондиции, Громов развернулся и зашагал прочь.

Глава 16

Сеанс психотерапии

Некоторое время Регина неподвижно лежала на боку, свыкаясь с мыслью, что она – это она. Поначалу ее неприятно удивил непроглядный мрак, окружавший ее со всех сторон, но постепенно она сообразила, что виной тому ее собственные сомкнутые веки. Нужно было просто открыть глаза. Она сделала это. И тут же пожалела о том, что очнулась.

В темной комнате, где она находилась, имелось всего одно маленькое окошко, за которым беззвучно бесновался оскаленный монстр. Не сводя с Регины пристального взгляда, он усердно двигал челюстями, явно стремясь прогрызть стекло, отделяющее его от девушки. При этом монстр совершал неподражаемые ужимки и угрожающе гримасничал. Белая харя, черный провал рта, желтые зубы. Бр-р!

Парализующий ужас, охвативший Регину, постепенно сменился облегчением, к которому примешивалось отвращение. Оказывается, ее напугал всего лишь кривляка Мэрлин Мэнсон в обтягивающем комбинезончике телесного цвета. Надежно упрятанный за рамки телевизионного экрана, он был не более опасен, чем любой другой кретин, заключенный в психушку. Регина хотела было облегченно вздохнуть, но воздух застрял у нее в груди холодным комом. Будто невидимый кол туда загнали.

Работающий с выключенным звуком телевизор марки «Филипс» был ей совершенно не знаком. Как и прочая обстановка комнаты. Как и сама комната. Если бы не чудовищная слабость, Регина обязательно вскочила бы и бросилась наутек, словно лежала она не на самом обычном диване, а на эшафоте. Лежала почему-то в старенькой ночной рубашке, которую не надевала с детских лет. А под ней ничего не было, совсем.

Убедившись в этом, Регина все же попыталась подняться. Добрых полминуты она сидела на диване в состоянии очень неустойчивого равновесия, после чего земное притяжение взяло верх над ослабшей девушкой. Опрокинувшись на спину, она едва не застонала от отчаяния, но сдержалась, опасаясь накликать на свою голову беду.

И все же ее возня была услышана. В комнате бесшумно возник мужской силуэт и, молча постояв в темноте, внезапно вскинул руку. Регина вздрогнула, а потом еще и зажмурилась, потому что яркий электрический свет был невыносим для ее глаз. Удивительно, но лишь теперь она сообразила, что за окнами чужой квартиры стоит не просто ночь, а тот беспросветный мрак, какой воцаряется на земле в самые глухие предрассветные часы. Время оживающих призраков и кошмаров.

С замирающим сердцем Регина осторожно разглядывала незнакомца сквозь узенькую щелочку между подрагивающими ресницами. Он был темноволос, светлоглаз и смахивал больше на киноактера, чем на маньяка или насильника. И все же Регина решила притвориться спящей. Сработал детский инстинкт, призывающий закрывать глаза при любой опасности. То, чего ты не видишь, не способно причинить тебе никакого вреда. Главное – не смотреть. Регина надеялась, что незнакомец удалится так же неожиданно, как и появился, но ее наивная хитрость его не обманула. Остановившись прямо над ней, мужчина поинтересовался:

– Как дела, лягушка-путешественница?

Регина не стала возражать ни против «путешественницы», ни даже против «лягушки», хотя в другой обстановке не преминула бы заявить решительный протест по этому поводу. Продолжая разглядывать мужчину сквозь бахрому ресниц, она решила, что опасаться насилия с его стороны едва ли стоит, но и перечить ему лучше не надо. Он вел себя как хозяин положения, да по сути и являлся им. Вот только какого лешего ему от Регины надо? Кто он такой и откуда взялся? Вернее, как она очутилась в квартире, явно принадлежащей ему?

– Руки-ноги на месте? – задал мужчина новый вопрос.

– А куда им деться? – просипела Регина, гортань которой за время беспамятства сузилась до диаметра коктейльной трубочки.

– Не скажи, не скажи, – усмехнулся мужчина. – Про нарколепсию доводилось слышать? Это патологический сон. Случается, идиоты вроде тебя отлеживают конечности до такого состояния, что приходится делать ампутацию.

– Ага, так я вам и поверила, – буркнула Регина, на всякий случай подвигав руками и ногами. Сообразив, что в ее положении нижними конечностями лучше слишком активно не манипулировать, она сердито уставилась на мужчину: – Вы кто?

– Зови меня Громовым.

– Да мне, в общем-то, по барабану, как вас звать. Я спрашиваю: откуда вы взялись?

– Я знакомый твоей мамы. Ты находишься в моем доме под домашним арестом. Устраивает?

– Не-а. – Осваиваясь с каждой минутой все больше, Регина позволила себе первую капризную нотку, внимательно наблюдая при этом за реакцией собеседника.

Если бы это ему не понравилось, она моментально пошла бы на попятную, «съехала с темы», как это называлось на языке Регины. Но на лице мужчины не проявилось неудовольствие. Оно вообще ничего не выражало. Регине вдруг вспомнилась давняя экскурсия в музей восковых фигур. Там она испытывала очень похожее чувство. Ты глядишь на неодушевленную фигуру, но при этом подозреваешь, что она, в свою очередь, всматривается в тебя, причем видит насквозь. То, что глаза у живых людей могут быть устроены подобным непроницаемым образом, оказалось для Регины довольно неприятным открытием.

Она не придумала ничего лучше, чем уставиться в потолок. Долго выдерживать взгляд мужчины, представившегося Громовым, было свыше ее сил. А на его голую выпуклую грудь под распахнутой рубахой смотреть было так же неловко, как пялиться на его узкие голубые джинсы.