Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Ко мне вчера приехала Соня, а Саша уже уехала к себе в Гурьево: ее Маня выдержал экзамен и переходит третьим учеником. Для начала это очень хорошо.

Не пишу больше, потому что боюсь, чтобы голова опять не заболела. Будьте здоровы, мой милый, бесконечно дорогой мне друг. Всею душою Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

432. Чайковский - Мекк

С. Фроловское,

4 июня 1888 г.

Милый, дорогой друг мой!

Я никак не могу, чтобы от времени до времени не беспокоить Вас денежными просьбами. Конечно, Вам покажется удивительным, что теперь, когда я сделал концертное путешествие по Европе и получил пенсию от царя, я могу всё-таки нуждаться в деньгах. Но дело в том, что путешествие имело в результате, кроме утомления и увеличения известности, страшные, невероятные денежные расходы. Только с будущего года я могу предпринимать поездки за границу для участия в концертах, не иначе как с платой. В нынешний же раз я получил ничтожную плату только в Гамбурге и Лондоне. Это была капля в море в сравнении с тем, что я истратил. Случились и разные другие обстоятельства, весьма невыгодно отозвавшиеся на моих финансах: например, неуспех “Чародейки”, устройство моего нового жилища, ради которого пришлось обзаводиться всем, ибо тут ровно ничего не было и дом был в состоянии необитаемости; ввиду пенсии, о которой все знают, удесятерились обращения ко мне за денежною помощью, и многое, многое другое. В настоящее время истощились на довольно долгий срок все мои ресурсы, и после долгих колебаний я решаюсь, если возможно это, просить Вас вместо 1 октября прислать мне бюджетную третную сумму в настоящее время. Вы оказали бы мне этим огромное удовольствие и облегчение в моем временном стесненном положении. Пожалуйста простите меня, дорогая моя, и, если возможно, в той или другой форме, как Вам удобнее, исполните мою просьбу. Очень совестно и стыдно беспокоить Вас, особенно ввиду того, что теперь, казалось бы, меньше чем когда-либо я имел бы повод беспокоить Вас и злоупотреблять добротой Вашей.

Я уже несколько дней не выхожу вследствие нездоровья. Жестоко страдал я от зубной боли.

Сегодня получил письмо Ваше. Глубоко сожалею, что Вы отказались от мысли о Кавказе. Ради бога, когда я, как в данном случае, вызываю Вас письмом на ответ, не отвечайте мне иначе, как двумя словами, и, во всяком случае, выждав такого момента, когда Вы совсем хорошо себя чувствуете.

Будьте здоровы и, ради бога, простите меня.

Беспредельно преданный

П. Чайковский.

Р. S. Брат Анатолий - прокурор.

433. Мекк - Чайковскому

Плещеево,

8 июня 1888 г.

Дорогой, милый друг мой! Спешу написать Вам только несколько. слов (потому что голова опять угрожает болеть) о том, что посылаю отдельным пакетом третную сумму от срока 1 октября.

Кажется, теперь наступило наконец лето, хотя никак нельзя еще жаловаться на жар, но, бог даст, придет же он наконец.

Как мне жаль бедного германского императора . Так страдал, терпел такие лишения и не выстрадал себе даже и нескольких лет жизни, а в последний год еще имел так много тяжелого горя и разочарования от самых близких людей. Боже мои, от этого никто не избавлен, даже императоры.

Я думаю, теперь Ваши цветы поправятся, милый друг мой. У мен;г в Плещееве также много сделано перемен: цветник переделан, оранжереи расширены и прелестно устроены, вес это сделал мой сын Володя, которому я поручала Плещееве на время моего отсутствия; но так же все растения очень малы и еще не цветут от холода.

Вчера уехала и Соня, а в субботу поедут Юля и Милочка к Саше в Гурьево на несколько дней. У Саши теперь очень оживленно: у нее гостит моя родная племянница, княгиня Урусова, с дочерью лет четырнадцати, а еще товарищ по Училищу и друг моего Макса, князь Ширинский-Шихматов, и все очень живые и веселые люди, и поэтому дом очень оживлен, хотя и хозяин в отсутствии; он, т. е. граф Беннигсен, поехал по моим делам в Берлин.

У нас по-прежнему много музыки. Соня теперь много пела, у нее роскошный голос, глубокий contralto, но еще нет уменья петь; она недавно начала учиться, и всё с перерывами.

Будьте здоровы, мой дорогой, несравненный друг. От всего сердца жму Вашу руку. Всею душою безгранично Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

434. Чайковский - Мекк

С. Фроловское,

10 июня 1888 г.

Милый, дорогой друг мой!

Сейчас получил я письмо Ваше и повестку. Спешу от всей души поблагодарить Вас и еще раз извиниться за беспокойство. Мне очень совестно перед Вами, и хотя я очень рад выйти из временного стеснения, но никак не могу заглушить глухих укоров совести и какого-то неопределенного чувства своей виновности перед Вами. Буду теперь усиленно работать; мне ужасно хочется доказать не только другим, но и самому себе, что я еще не выдохся. Частенько находит на меня сомнение в себе и является вопрос: не пора ли остановиться, не слишком ли напрягал я всегда свою фантазию, не иссяк ли источник? Ведь когда-нибудь должно же это случиться, если мне суждено еще десяток-другой лет прожить, и почему знать, что не пришло уже время слагать оружие? Не знаю, писал ли я Вам, что решился симфонию писать? Сначала шло довольно туго, теперь вдохновение как будто снизошло. Увидим.

Все эти дни я был в состоянии выздоравливанья, и, надеюсь, что теперь, наконец, здоровье совсем восстановилось. Но вообще мое здоровье летом всегда хуже, чем зимой.

Часть моих цветов погибла, а именно все резеды и почти все левкои. Почему это, не знаю; вероятно, от излишней влаги. Очень жаль!

Еще раз благодарю Вас от всей души. Будьте здоровы, дорогой друг мой!

Ваш П. Чайковский.

435. Чайковский - Мекк

С. Фроловское,

22 июня 1888 г.

Милый, дорогой друг мой!

Я так заработался, и притом жизнь моя здесь так однообразна, что сейчас, надписывая наверху число и месяц, я пришел в большое удивление. Уже конец июня! Как быстро пролетел этот месяц! Как скоро кончится лето! А между тем, мои несчастные цветы, за немногими исключениями, идут чрезвычайно тихо и плохо, и вряд ли придется дождаться расцвета. Всё это время я хорошо занимался, у меня готовы уже вчерне симфония и увертюра к трагедии “Гамлет”, которую я давно уже собирался написать. На будущей неделе примусь за инструментовку того и другого. На здоровье должен пожаловаться, т. е. я стал ужасно часто простужаться и, в сущности, уже целый месяц почти не перестаю находиться в болезненном состоянии, однако ж не настолько, чтобы недомогание мешало работе. Трудно сказать теперь, какова вышла моя симфония сравнительно с предыдущими и особенно сравнительно с “нашей”. Как будто бы прежней легкости и постоянной готовности материала нет; припоминается, что прежде утомление бывало к концу дня не так сильно. Теперь я так устаю по вечерам, что даже читать не в состоянии. Про печальную погоду писать Вам не буду, так как у Вас в Плещееве она, наверно, не лучше. Я не помню более ужасного лета, и думаю, что в последний раз в жизни провожу лето на севере. Когда вспомню, какие божественно-чудные дни были в прошлом году в это время на Кавказе, то у меня является страстное стремление к югу. Модест, брат мой, пишет, что в Тифлисе, где он прожил неделю, было изумительно хорошо.

Всё это время я находился в очень оживленной переписке с вел. кн. Конст[антином] Константиновичем, который прислал мне недели три тому назад свою поэму “Св. Севастьян” с просьбой высказать ему свое мнение. Я похвалил в общем, по откровенно раскритиковал некоторые частности. Это ему очень понравилось, но он заступился за себя, и, таким образом, вышла целая переписка, которая рисует этого человека с необычайно симпатичной стороны. Он не только талантлив и умен, но удивительно скромен, полон беззаветной преданности искусству и благородного честолюбия отличиться не по службе, что было бы так легко, а в художественной сфере. Он же и музыкант прекрасный, - вообще, редкостно симпатичная натура.