Весь Генри Хаггард в одном томе - Генри Райдер Хаггард

настал мой черед спасти жизнь тебе. Иного выбора нет. Может быть, они убьют тебя потом, но даже если так, я буду рада умереть первой и встретить тебя по ту сторону бытия.

Я дала тебе снотворное, Аллан, потом обрезала волосы и переоделась в твою одежду. Затем мы с фру Принслоо и Хансом обрядили тебя в мое платье. Они вывели тебя наружу под тем предлогом, что миссис Квотермейн стало дурно, и охранники пропустили их безо всяких расспросов. А я стояла в дверях, и они приняли меня за тебя.

Не знаю, что будет далее. Я пишу это, расставшись с тобой. Питаю надежду, что ты уцелеешь, вопреки всему, и проживешь долгую и счастливую жизнь, пускай даже ее сладчайшие мгновения будут омрачены воспоминаниями обо мне. Я знаю, ты любишь меня, Аллан, и всегда будешь любить, а я всегда буду любить тебя.

Свеча догорает — вместе со мной. Прощай, прощай, прощай! Все людские истории обречены на завершение, но в конце времен мы непременно увидимся снова. До тех пор — храни тебя Бог! Хотела бы я сделать для тебя больше, ведь умереть за того, кого любишь всем сердцем, кому предана душой и телом, — невеликая заслуга. Я была твоею женой, Аллан, и останусь твоею женой до тех пор, покуда существует этот мир. Небеса же вечны, и там, Аллан, мы встретимся с тобой.

Свеча погасла, но в сердце моем вспыхнул новый свет.

Твоя Мари

Думаю, сказанного достаточно.

Вот история моей первой любви. Те, кто прочел ее, если таковые вообще найдутся, поймут, почему я никогда не рассказывал этого раньше и не хотел, чтобы обо всем этом стало известно прежде, чем я тоже сойду в могилу и воссоединюсь с моей любимой, чистой душою Мари Марэ.

Аллан Квотермейн

ДИТЯ БУРИ

Как греки сражались под Троей из-за Елены Прекрасной, так зулусы сражались из-за Мамины.

Посвящение

Джеймсу Стюарту, эсквайру,

бывшему помощнику государственного секретаря

по вопросам коренных народов в отставке,

Наталь

Дорогой мистер Стюарт![236]

Поскольку Вы состояли в должности помощника государственного секретаря по вопросам коренных народов в Натале в течение двадцати лет, если не ошибаюсь, а также пребывали и на других постах в провинции, то имели возможность довольно близко узнать зулусов. Более того, Вы один из тех немногих, кто предпринял серьезное научное изучение языка, обычаев и истории этого народа. Тем сильнее, признаюсь, была моя радость, когда из Вашего письма мне стало известно: Вы были настолько добры, что прочитали мою книгу — вторую часть эпопеи о мести Зикали, Того, кому не следовало родиться, и о закате рода Сензангаконы[237], — и находите, что в ней мне в полной мере удалось воплотить истинный дух зулусов.

Необходимо упомянуть, что период моего знакомства с этим народом завершился незадолго до начала Вашего. Свои знания о зулусах я почерпнул в то время, когда Кечвайо[238], о котором повествует моя книга, находился в зените славы, предшествовавшей тому злосчастному часу, когда он, руководствуясь возникшим в результате аннексии Трансвааля недовольством большинства притесненных соплеменников, выступил против британских сил. Многое я узнал о зулусах в результате личных наблюдений в семидесятых годах[239], а также из уст великого Шепстона[240], моего босса и друга, и от моих сослуживцев Осборна, Финнея, Кларка и других — всех до единого давно почивших в бозе.

Возможно, это даже к лучшему, что случилось все именно так, во всяком случае для желающего писать о зулусах как о могущественном племени, каковым они ныне перестали быть, и пытающегося изобразить их такими, какими они были, во всем их суеверном безумии и кровавом величии.

Впрочем, порочность уживалась в них с добродетелью. Служить своей стране с оружием в руках, умирать за нее и за своего короля — вот их примитивный идеал. Даже если они и были по природе своей довольно свирепыми, они были верными подданными, не боявшимися ни ран, ни самой смерти; когда они внимали зловещим наставлениям шамана, в ушах их неизменно громко продолжал звучать трубный зов долга; когда, следуя велению своего короля, они с жутким кличем «Ингома!» шли беспощадно убивать, по крайней мере, они не были подлыми или пошлыми. Подлость и пошлость бесконечно далеки от тех, кому день за днем приходится сталкиваться с величайшими вопросами жизни или смерти. Эти качества суть достояние безопасных и перенаселенных обиталищ людей цивилизованных, а не краалей дикарей банту; любые попытки отыскать такие пороки здесь, во всяком случае в прежние времена, оказывались тщетными.

Теперь все изменилось, или, по крайней мере, так я слышал, и разумеется, эти перемены лучше неопределенности. Нам остается только догадываться, какие мысли роятся в голове престарелого воина, чья молодость пришлась на времена Чаки[241] или Дингаана, пока он греется на солнышке, присев на земле, там, где некогда стоял, например, королевский крааль Дугуза, и наблюдает за тем, как мужчины и женщины, в жилах которых течет зулусская кровь, возвращаются домой из городов или шахт, одурманенные контрабандным спиртным белого человека, кутающиеся в нелепые обноски белого человека и, быть может, прячущие в своих одеялах-попонах образчики сомнительных