Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Галдели, как всегда, совершенно как обычно, будто ничего особенного не случилось, — ни о чем и обо всем одновременно. О фигурном катании. О последнем сериале (который никто не смотрел, но почему-то все при этом были в курсе). О ценах на нефть. О литературе, разумеется. И о философии. Мы испокон веков обожаем погалдеть насчет литературы и философии.
— …Изъятие себя извне!
— Это еще что такое?
— Не помню. Вычитал где-то. «Эдипальность как изъятие себя извне».
— Юнг какой-нибудь?
— Очень даже может быть. Там было что-то про ребенка мужского пола, который хочет скомпенсировать каким-то хитрым образом нехватку фаллоса у своей родной матушки.
— Жалко, Винчестера нет — он бы тебе настрогал цитат.
— Ничего, брат. Во-первых, он не столько их строгает, сколько идентифицирует. А во-вторых, мы и без Винчестера обойдемся: «Постмодернизм метафоризировал всеобщую метонимию авангарда-тоталитаризма».
— Круто. Красиво сказано. Сам выдумал?
— Нет. Это оттуда же.
— Бросьте, у каждой науки — свой язык.
— Однако же, есть наука, а есть — «созерцание стены», брат.
— Или еще лучше: есть физика, а все остальное — коллекционирование марок.
— Попрошу не касаться коллекционирования марок! Филателия — это святое.
— …Я давеча полистал Ясперса — «Философскую автобиографию» — и ничего, ну ничегошеньки оттуда полезного не почерпнул. Кроме того, что Хайдеггер был, оказывается, нацистом. Откуда немедленно следует: в каждом море Ума обязательно найдутся острова Глупости. Но это я, положим, знал и раньше…
— Не Глупости, а Гнусности.
— Брось. Какая в данном случае разница?
— Не говори, брат! Еще какая. Как между карьерным дипломатом и карьерным самосвалом.
— Все равно: есть наука, а есть — «созерцание стены».
— …Это Гильберт, кажется, сказал про какого-то бедолагу: «У него не хватило воображения для математики, и он стал поэтом». Погорячился великий человек. Тут дело ведь не в количестве воображения, а в качестве. Это все равно, что сказать про Беккенбауэра: у него не хватило силенок, чтобы стать тяжелоатлетом, и он пошел в футболисты…
— А кто такой Беккенбауэр?
— О боже! С кем мне здесь приходится общаться!
— Я давеча в одном доме уговаривал тараканов. Девчушка. Лет шестнадцати, очаровательная, как умывающийся котенок. Я стал ее клеить. Вижу — не врубается. Я спрашиваю: «Вы что, не знаете, кто такой Брэдбери?» «Знаю, — говорит, — психиатр»…
Галдели, впрочем, не все. Тенгиз по-прежнему оставался мрачен и молчалив. Глотал охлажденную водку, запивал минералкой, совсем не закусывал, только смотрел в пустую тарелку, а когда поднимал глаза, выпуклые, мрачные, с тяжелыми красными веками, мало кто выдерживал этот взгляд — неуютно становилось и зябко и хотелось сделать вид, что никакого этого взгляда не было, просто маленькое недоразумение возникло, а сейчас вот все разрешится и разъяснится наилучшим образом. И красив он был — страшен и великолепен одновременно, словно врубелевский демон. «Красавец и здоровляга, и уж наверное не еврей…» Дрянь дело, думал Богдан, поглядывая на него украдкой. Видимо, совсем ничего не получается. Видимо, кусок этот нам совсем уж не по зубам. А может быть, у него просто что-нибудь опять не ладится с княгиней Ольгой?.. Впрочем, княгиня просто терпеть не может нашу Маришку, вот почему ее здесь нет. И не надо. Господь с ней, без нее даже лучше…
А Маришка была, как всегда, очаровательна (словно умывающийся котенок). Васильковые глаза. Грудной, с хрипотцой голос. И чудный смех, которым она награждала, словно орденской лентой. Своих дорогих паршивцев. Своих любимых мальчиков. Она точно знала, что мальчики не подведут. Никогда не подводили и теперь не подведут. А если кто-то дрогнет, она тут же окажется рядом и подставит плечо. Или улыбнется ему. Или просто скажет: я здесь… Откуда в ней эта непостижимая вера в нас? Ведь мы же, на самом деле, абсолютно бессильны перед мерзостью, перед любой злобной силой. Я не говорю уж про гангстеров и про сексотов — перед обыкновенным хулиганьем бессильны! Вот ты, Благоносец хренов, — можешь ты отбиться от пары гопников? Дать в рыло? Заехать гаду по яйцам? Зла ведь никогда у меня на это не хватает. А она все равно в нас верит. И эта вера, она так дорого стоит, что ее почти уже невозможно приобрести. Как любовь. Как здоровье. Как талант. Неужели мы и в самом деле лучше, чем выглядим?.. «В конце концов, все зависит только от нас самих!..» Увы. В том-то и дело. Я бы предпочел, чтобы все зависело от кого-нибудь ненадежнее…
…А герой дня Вадим был изжелта-бледен и дурен, глаза красные и заплыли, рот кривой, словно его непрестанно тошнит и вот-вот вырвет прямо на скатерть. («Так вот ты какой — человек третьего тысячелетия!..») Хлопотливый Матвей очень нежно его опекал, настоятельно пододвигал закуску, бегал в кухню за минералкой, подбирал за ним падающие на пол вилки-ножики — видимо, фундаментально и основательно напугал его Вадим своими бабскими фокусами, и Великий Математик уже и не знал теперь, чего еще ему следует опасаться. Зрелище это было, скорее, тошнотворное, но к своему удивлению Богдан испытал по этому поводу что-то вроде укола ревности: никогда не видел он Велмата таким заботливым и таким внимательным, он даже представить его не мог таким — этого ядовито-ехидного умника, всегда совершенно беспощадного и к себе, и к другим, и ко всему нашему нелепо-идиотскому миру. Да-а, а Вадим вот оказался сущей размазней. Сопля зеленая. Тьфу… Или он все-таки актерствует? Быть того не может. А впрочем… Ничего мы друг о друге не знаем, да и знать не умеем, и так — всю жизнь. Открытие за открытием, и все открытия почему-то поганые. Открываются расписные ворота души, и несет оттуда вдруг такой тухлятиной, что хоть святых выноси…
— М-м-м! Маришка! (Хрум-хрум.) Какие гренки! Божественно!..
— А это что такое? Бифштексы?
— Не тормози! Бифштексни!
— Это не бифштексы, брат. Это ГОВНАТРУБ.
— Чево-о-о!
— Говядина натуральная рубленая, брат. Извини, брат.
— Слушайте! Прекратите жрать. Боба еще нет!
— Боба ждать — знаешь… Боб — человек подневольный: когда отпустят, тогда и придет. И ни минутой раньше…
— Ты только закусывай, пожалуйста. Я тебя умоляю, Вадим, не надирайся. Подожди…
Дзынь-дзынь-дзынь — ножом по краю рюмки. Тенгиз. Решил, что пора, и возбудился к действию.
— Господа! Леди и джентльмены! Внимание! Вы что сюда — жрать пришли? Прекратите обжираловку, блин! Сначала — дело!
— Вот именно! (Это Вадим. Уже на взводе и уже даже с перебором.) Объявляется дело Вадима Христофорова, погоняло — «Резалтинг-форс»! Пр-рашу! Вот стою я п'р'д вами, словно голенький…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Улитка на склоне - Аркадий и Борис Стругацкие - Научная Фантастика
- Улитка на склоне - Аркадий Натанович Стругацкий - Научная Фантастика
- Машина желаний (сценарий). Вариант 2 - Аркадий и Борис Стругацкие - Научная Фантастика
- ВТОРОЕ НАШЕСТВИЕ МАРСИАН - Аркадий и Борис Стругацкие - Научная Фантастика
- Далекая радуга - Аркадий и Борис Стругацкие - Научная Фантастика
- Отягощенные злом, или Сорок лет спустя - Аркадий и Борис Стругацкие - Научная Фантастика
- За миллиард лет до конца света - Аркадий Стругацкий - Научная Фантастика
- Пять ложек эликсира - Аркадий и Борис Стругацкие - Научная Фантастика
- Ползи, тень ! - Абрахам Меррит - Научная Фантастика
- Млечный Путь №2 (2) 2012 - Коллектив авторов - Научная Фантастика