Рояль под елкой - Алиса Лунина

— Слушайте, оставьте ваши идиотские истории, — попросил Дымов. — Вы уже сделали свое черное дело! Сколько вам заплатили, тридцать сребреников?

Митрич виновато заерзал.

— Так зачем же ты, Петя, вернулся? — с иронией поинтересовалась Тамира. — Может, забыл свои носки?

— Издеваешься? Смелая стала? — угрюмо заметил Кабанов. — Зря ты так! Я за тобой пришел! Я полночи думал, места себе не находил, бутылку водки выпил и решил: все, с Ритой развод, с тобой сходимся! Что мне Рита? У меня давно свой бизнес, свои деньги! Так что ты, Тамара, не сомневайся, будешь обеспечена по самое не хочу!

Тамира расхохоталась:

— Да с чего ты взял, что я хочу с тобой сойтись? Фу, слово какое мерзкое! Выпил, говоришь? Ну и иди домой, а то протрезвеешь, жалеть будешь!

В этот момент у Кабанова зазвонил сотовый телефон.

— Але, да, Рита. Ага, ушел! Совсем ушел. С концами ушел. Почему? Потому. Не сошлись характерами, в натуре! Ладно, бывай! Привет Крюкову!

Он нажал отбой.

— Молодец, смело, — усмехнулась Тамира. — Только поздно.

— Почему поздно?

— Потому! Я хочу быть с ним!

Тамира взяла Дымова за руку.

Кабанов с отчаянием закричал:

— Томка, идем отсюда! Я тебе квартиру куплю! Твою собственную! Хочешь, двух… трехкомнатную! Идем?!

— Хоть Версальский дворец. Не пойду!

— Да ты дура, что ли? — не выдержал Кабанов. — Ты ж сейчас свое счастье отметаешь. Сама-то сознаешь?

Митрич назидательно заметил:

— Я ж вам объяснял про Бермудский треугольник. Людям свойственно в таких условиях совершать нелогичные поступки!

— Опомнись, я по-хорошему тебя прошу, — взмолился Кабанов. — Я даже этого пианиста тебе прощу!

Кабанов чувствовал настоящее отчаяние, он был готов на любые жертвы, даже на унижение. В конце концов, сейчас главное вернуть Тамиру. А дурь из ее головы потом можно будет выбить, да и пианисту по шее навалять…

— Нет, Кабанов, я лучше с моста кинусь, чем теперь с тобой пойду.

В ее голосе звенели решительность и гнев, а лицо пылало. Вообще в развернувшейся мелодраматической сцене Тамира себя явно чувствовала как рыба в воде.

— Где-то это уже было, — задумчиво сказал Митрич. — Прямо сюжет из великой литературы. Настасья, значит, Филипповна! Ох, зарежет он тебя, лыбедь белая!

— Зарежу! — пригрозил Кабанов.

Неожиданно Тамира встала и подошла вплотную к Кабанову. В руках у нее оказался нож.

Со словами «На, режь!» она протянула нож бывшему любовнику. Образ гордой Настасьи Филипповны Барашковой замаячил перед присутствующими.

— Тамира, что ты?! — ахнул Дымов.

— Мать честная, кровавый трагический финал! — застонал Митрич.

Дымов хотел броситься к Кабанову и заслонить Тамиру собой, но Кабанов, угадав его порыв, прохрипел:

— Не подходи, не то точно зарежу! Как овцу!

— Да тебе слабо зарезать! — расхохоталась Тамира.

По лицу Кабанова пробегали тени. Казалось, в нем свершается великая борьба, однако трагического финала не случилось.

Кабанов выхватил у Тамиры нож и спрятал его в карман.

— Я всегда знал, что ты психическая, — сказал он.

Тамира вновь расхохоталась.

Кабанов подошел к Дымову и с отчаянием попросил:

— Пианист, ну ты же сам все понимаешь! Больная она. Ее лечить надо. Ну что тебе, поиграешь и бросишь! А у меня все серьезно!

Дымов с сочувствием посмотрел на соперника и виновато ответил:

— У меня тоже серьезно.

Кабанов дернулся, как от удара, и закрыл лицо руками.

— Петя, ты что же, и в самом деле любишь меня? — удивленно спросила Тамира.

— Размечталась, — горько усмехнулся Кабанов.

Тамира изумилась:

— Значит, и впрямь любишь! — И добавила мягко: — Ты не огорчайся… Возвращайся к жене, все будет хорошо!

Кабанов ушел, едва не рыдая, повторяя почему-то «Сука-любовь!».

— Кажись, с концами ушел! — заметил Митрич. — Надо же, с виду медведь медведем, а такой чувствительный оказался! Не иначе Бермуды, психика не выдержала! Бытие, как ни крути, определяет!

Сосед переминался с ноги на ногу, желая развить интересную тему, однако Дымов с Тамирой выразительно молчали.

— Ну ладно, пойду я, — вздохнул Митрич. — У вас дела знамо какие. Не успеет за мной дверь закрыться, начнете миловаться. Ну и правильно! Пока молодые, развлекайтесь!

Он направился к балкону, но был тут же остановлен строгим возгласом Дымова:

— Через дверь! Извольте выйти через дверь! А про балкон и прочие тайные ходы забудьте!

Ни слова не говоря, Митрич поплелся в коридор.

Глава 24

Она ехала по новогоднему праздничному городу — сверкали гирлянды, гремели фейерверки. У Леры это почему-то вызывало раздражение. Она чувствовала себя чужой среди праздника.

Какие-то люди голосовали (понятное дело, в новогоднюю ночь — всегда проблемы с транспортом), она проезжала мимо. Некогда, надо успеть в аэропорт.

Огни, дворцы, мосты…

И вдруг посреди проспекта какой-то придурок прет, как танк, на красный свет.

Идиот, кретин, а чтоб тебя — вжах по тормозам! Машину занесло.

— Урод! — крикнула Лера, открыв дверцу.

Он подошел к машине и виновато сказал:

— Извини.

— И это все? — возмутилась Лера.

Конечно, она испугалась не на шутку. Кстати, «урод» при ближайшем рассмотрении оказался довольно симпатичным.

— Куда прешь? — все еще продолжала злиться Лера.

Ответ поразил ее своей искренностью и обреченностью.

— Не знаю.

— Пьяный, что ли?

Он махнул рукой и рассмеялся:

— Какое там! Ни в одном глазу.

Лера растерялась: странный какой-то. И печальный.

— На дорогу смотреть надо! Ты ворон ловишь, а мне потом за тебя в тюрьме сидеть!

Но сказано это было уже без злости, миролюбиво.

— Извини, — еще раз повторил незнакомец, — просто так хреново на душе, что вообще ни до чего.

— Бывает, — кивнула с пониманием Лера. — А как же праздник, снегурочки и веселье?

Он развел руками:

— Выходит, что не для меня. Подкинешь до Петроградки?

— Нет. Извини, мне надо в аэропорт.

— Ну ладно, — кивнул он. — С Новым годом!

— С Новым годом!

Она поехала вперед, он зашагал по проспекту в противоположном направлении.

Разошлись? Нет, так не будет! Все-таки Новый год. Да и вернуться недолго, Лера отъехала всего метров двести.

— Эй! Давай залезай, подвезу!

— Тебя как зовут?

— Олег!

— Разве правильно, Олег, в Новый год быть одному?

Он усмехнулся (красивая улыбка, отметила Лера):

— А ты сама?

— Так сложились обстоятельства.

— Вот и у меня они так сложились.

Когда проезжали мимо Троицкого моста, он предложил остановиться, выйти покурить. Неожиданно для себя Лера согласилась.

…Шпиль Петропавловки, снежное молчание Невы… Только теперь Лера была не одна.

— Знаешь, я сегодня третий раз оказываюсь на этом месте, заколдованное оно, что ли?

Олег кивнул.

— Я сегодня здесь тоже страдал.

Лера внимательно посмотрела на Олега. Печальный и надломленный, как демон на картине. Поинтересовалась, что же такое должно было случиться, чтобы в новогоднюю ночь человек вместо того, чтобы храпеть под елкой, приятно подкрепившись закусками, шляется по городу в одиночестве, не соблюдая правил дорожного движения.

Олег усмехнулся (обаятельный, в очередной раз отметила Лера).

— То и случилось. Встретил сегодня бывшую любовь.

— Ну и как?

— Да никак! Чужие люди. У нее своя жизнь, у меня тоже. Странно, когда мы были вместе, она говорила, что любит меня и готова ради меня на все, повторяла, что если разлюблю ее, порежет вены. А потом собралась и ушла. Наверное, надоела голодная жизнь.

Лера посмотрела на Олега: а ради такого можно и вены резать.

— А ты ее любил?

Ответа не последовало.

— А я не верю в любовь! — серьезно заявила Лера.

— Бывает, — рассмеялся Олег. — Ты поэтому в новогоднюю ночь оказалась одна?

— Может, и поэтому. Кстати, у меня тоже проблемы.

Лера осеклась. Говорить о проблемах не хотелось, да и вообще они начали тускнеть, скукоживаться, во всяком случае, казаться не такими серьезными.

— А куда ты сейчас?

Олег пожал плечами:

— Ввиду отсутствия иных вариантов — домой. В мерзость запустения своей холостяцкой квартиры.

— Значит, ты свободен? — спросила Лера и сама над собой рассмеялась, настолько глупо прозвучал вопрос.

Но Олег серьезно ответил:

— Абсолютно. Ни долговых, ни супружеских, ни прочих обязательств. Считай, я полностью к твоим услугам.

Лера почему-то смутилась.

— Кстати, хочешь выпить? У меня в машине коньяк.

…Они расположились на заднем сиденье. Включили музыку, достали коньяк.

— Ну, за Новый год? Тем более что он уже как тридцать минут наступил!