Когти Каганата - Константин Жемер

Словно в воду глядел: стоило разведчикам немного отбежать в сторону, как немецкий штаб разнесло снарядом. А дальше снаряды посыпались туда, где находилась миномётная батарея. Фитисов на мгновение остановился и, плюнув себе на указательный палец, скрутил затем крепкий литой кукиш, который направил в сторону вражеских позиций. Очень может быть, что кто-то из гитлеровцев, при вспышке смертельного для себя разрыва, даже узрел невысокую человеческую фигуру, кажущую кукиш, однако, командир разведчиков на это не рассчитывал – он и не думал играть на публику, а полный экспрессии жест был вызван вполне понятным желанием отвести мятущуюся, как штормовое море, душу!

Среди снарядов, летящих на головы врага, несколько оказались начинены листовками. Сгорев на излёте, деревянные агитболванки породили удивительное явление – ночной бумажный дождь. Тысячи маленьких самолётиков с изображёнными на них могильными крестами, планируя и кувыркаясь, опускались туда, где уже не оставалось в живых тех, кто мог бы по достоинству оценить глубину мысли и щедрость обещаний товарища Хрущёва.

Что касается разведчиков, то, ведомые Фитилём и добытой им чудесной картой, они бежали между разрушенных домов, перебирались через завалы, сквозь путаницу сброшенных на землю телеграфных проводов, таились, прижимаясь к стенам. Однажды выскочили прямо на двоих опешивших немцев, что копались в моторном отсеке бронетранспортёра. На бегу пристрелили обоих, и продолжили путь. В другой раз стреляли уже не они, а в них, но мимо.

Герману казалось, будто Фитисов – и не Фитисов вовсе, а Вергилий XX века, что послан провести их группу через ад. И с каждым шагом как-то лучше понималось происходящее вокруг, и как-то отчетливее ощущался пульс войны. Представлялось даже, что им действительно удастся пройти через город, достичь реки Дон и спуститься вниз по её течению, до самой древней крепости Саркел…

«Поживём – увидим, – увещевал себя профессор. – Я иду дальше, и где-то, в конце пути, предстоит встреча с бывшими коллегами по «Анненербе». Может, даже удастся повидать кого-то из давних знакомых…».

Глава 9

О том, как советские политорганы и иностранная разведка, сами того не ведая, пришли к взаимовыгодному соглашению

«Когда новобранец идёт на Восток,

Он глуп, как дитё, а уж пьёт – не дай бог».

Дж. Р. Киплинг «Служба королевы»

21 сентября 1942 года. Хутор Ямы, Сталинград.

– Кстати, в России у меня имеется один хороший знакомый. Может, слыхали – Герман Крыжановский? Высокий такой, сильный с серыми глазами. Хочется обнять его, поговорить по душам. Не слыхали? Нет? А жаль, Герман должен быть где-то здесь, в Сталинграде, он совсем недавно приехал... Может, провидение поможет нам повстречаться…, – выдав столь неосмысленную тираду, Илья Толстой закатил глаза, и невесело вздохнул. Выудить информацию из комиссаров объединённого политотдела Сталинградского и Юго-Восточного фронтов – та ещё задачка. Проще разговорить трактор. Тот трактор, что в десятке метров от их дома зарылся мордой в грязь и, судя по слою ржавчины на кузове, стоит там с прошлой весны.

Зато водку пить русские комиссары горазды – дальше некуда. Одну за одной, одну за одной… А все разговоры у них либо о литературе, либо о сходстве-отличии русской и американской души! Приходится и ему, Толстому, коль назвался журналистом, претендующим на писательские лавры, что называется, держать марку. Тем более, сам в одном лице объединяет как один, так и второй народы, и уж, тем более, что алкоголь практически выветрил из речи иностранный акцент.

– Вот вы и попались, мистер Толстой! – радостно вскричал представившийся при знакомстве Вадимом политрук. Стряхнув хлебную крошку, прилипшую к красной звезде на рукаве кителя, он ещё раз повторил. – Вот и попались!

Американец обмер: о приёмах советской контрразведки слышать доводилось не раз! Вначале с радушными улыбками затащат за стол, напоят под завязку, а потом ловят каждое неосторожное слово! Но в чём же он ошибся? Вроде, следил за собой…

Вадим рассмеялся и объявил:

– Американцы – народ сугубо прагматичный, это всем известно, а вы ищете человека лишь для того, чтобы обнять и поговорить по душам. И где? На передовой! Какой же вы после этого американец? Коренной русак – вот вы кто, и не стоит отрицать! Сидящие за столом дружно рассмеялись.

– Что касается вашего знакомого, то слышать о таком не доводилось. Он кто таков будет? – осведомился Вадим.

– Честно говоря, не знаю, – покривил душой американский «журналист». – Мы не виделись несколько лет, одно могу сказать: мой приятель Герман – не рядовой солдат.

– Не-е, могу сказать определённо: здесь, на хуторе, такого нет, уж я каждую собаку знаю. На том берегу Волги – может быть, а здесь нет, – твёрдо объявил Вадим. А его сосед по столу, Семён Борисович – человек годами немолодой, лысый, но с задорной ребячливостью во взоре, добавил:

– Вроде, до войны слышал такую фамилию… Был один учёный-перебежчик, удравший в Германию, но тот давно сгинул.

– Что за слово такое – «перебежчик»?! – Вадим возмущённо грохнул по столу кулаком. – Так и говори: предатель! Но разве среди знакомых нашего уважаемого гостя могут быть предатели, удравшие в Германию? Да ещё такие, что каким-то непостижимым образом оказались здесь, и разгуливают вокруг штаба фронта, под самым носом у компетентных органов?

– Прости, душа-человек, глупость сморозил! – с умильной слезливостью доложил Семён Борисович, и тут же уронил голову на грудь.

– Вы, русские, слишком эмоциональны! – Толстой перевёл дух, и решил увести разговор от опасной темы. – Вы – народ крайностей… И вы правы, во мне тоже есть подобное качество. Там, на Родине, мне на это не раз пеняли… друзья. Мол, вечно размышляю над вещами, о которых человеку обыкновенно задумываться никакого проку нету… Ведь всё, что нужно обыкновенно человеку – это «право на жизнь, свободу и стремление к счастью».

– Очень правильно, мистер Толстой, – кивнул Вадим, – Всё перечисленное в полной мере содержится в нашей Советской Конституции.

– Предлагаю выпить за Конституцию! – заявил третий собутыльник, Евгений, уже малость заплетающимся языком.

Предложение прошло, и над столом с глухим стуком столкнулись четыре алюминиевые кружки.

Над головами громыхнуло. Вдалеке, будто отзываясь на тост, заревела орудийная канонада. Когда стеклянные бутылки на столе прекратили звенеть, Толстой опять заговорил:

– Люди равны в силу рождения, но не равны по способностям! У вас очень правильная власть, но нужно…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});