Николайо Андретти (ЛП) - Хантингтон Паркер С.

И я бы солгал, если бы сказал, что моя реакция не была более сильной, более жестокой, потому что в дело была вовлечена Минка. Потому что я подверг ее опасности, и я скорее выйду из себя, чем смирюсь с этим. Тем не менее Винсент слил мое местоположение, и за это придется заплатить.

— Зачем ты это сделал? — спрашиваю я его.

— Что сделал? — смело спрашивает он, и в его глазах появляется жалость, которую я не понимаю.

С чего бы ему меня жалеть?

Возможно, именно так Винсент стал главой отдела исполнения наказаний. Играя в такие долбаные игры разума, как эта.

— Рассказал информацию о местонахождении убежища.

— Где на тебя напали? — спрашивает он с убедительной долей беспокойства в голосе. — Ты в порядке? Минка?

Кто-нибудь, дайте этому человеку гребаный "Оскар".

— Мы в порядке. — В моем голосе звучит яд. — Не благодаря тебе.

Винсент вздыхает, на его лице появляется покорное выражение.

— Знаешь, в чем твоя проблема, сынок?

— Я не знал, что у меня есть проблемы.

Он игнорирует мое отношение.

— Ты слишком осторожен.

— И у меня есть на это причины. — Я пристально смотрю на связанных мужчин, окружающих Винсента, — все они готовы и рады отдать за него свои жизни.

Лицемерие, на мой взгляд, очевидно.

Он снова игнорирует меня.

— И все же в самые странные моменты ты готов пожертвовать многим ради людей.

— Возможно, именно поэтому я осторожен. Я слишком многим пожертвовал ради других. Может, я устал от того, что меня сжигают? — говорю я, имея в виду жертвы, которые я принес ради брата и даже Наца.

— Возможно, — соглашается он. — Но это грустный способ прожить жизнь, не так ли?

Я хмыкаю в знак согласия, потому что как я могу с этим спорить?

— Послушай, Винсент. Прекрати нести чушь. Мы можем простоять весь день, а можем покончить с этим сейчас. Ты должен знать, что я не отстану. Почему ты выдал наше местоположение?

— Я этого не делал, сынок, — говорит он, и в его голосе столько чертовской искренности, что я на секунду ему верю.

Но кто еще мог? Кроме моих охранников, за которыми я слежу без их ведома, никто другой, ни один человек, не знает местоположение убежища. Никто. Только Винсент, мать его, Романо, и вот он говорит мне, что не делал этого?

Ебаный бык.

— Не надоело врать? — спрашиваю я.

— Я не знаю. А тебе?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты лжешь себе каждый день, Николайо Кристиано Андретти. Ты скучаешь по брату, но прячешься за своей злостью на него. — Я резко вдыхаю, но он не успокаивается. — Тебе одиноко, но ты отказываешься проводить время со мной или Ашером, когда мы предлагаем. А мы предлагаем. Часто. Ты смотришь на меня как на отца, но отталкиваешь каждый раз, когда мы разговариваем. Черт, держу пари, ты делаешь то же самое с этой своей девчонкой. Минка. Ты ведь любишь ее, не так ли? И что ты там делаешь? Плетешь грандиозную сказку о бедах и опасностях? Говоришь себе, что не можешь быть с ней, что один из вас не подходит другому?

Господи. Винсент Романо разрывает меня на части. Он берет мужчину, которым я себя считаю, и разрушает его. Я хочу, чтобы он остановился, но у меня нет слов, чтобы высказаться. Почему он это говорит? Почему ему вообще интересно это говорить? Это что, какая-то тактика обратного допроса, которую мне и в голову не приходило применять?

И эта история с Минкой. Господи. Я не люблю ее. Не могу. И я плохо к ней отношусь.

Когда я замолчал, он сделал паузу и посмотрел мне в глаза.

— Когда ты позволишь себе быть счастливым, сынок?

— Как я могу быть счастлив, когда у меня на голове чертов удар? Меня ударил мой собственный брат.

— Перестань жалеть себя, Николайо. Ты зол. Я это понимаю. Но в какой-то момент жизни ты должен научиться прощать. Иначе твой гнев будет разъедать тебя до тех пор, пока не останется только твоя гордость, которая все равно ничего хорошего тебе не принесла.

— Прекрати, — требую я. — Прекрати и просто ответь на мой гребаный вопрос. Почему ты сообщил адрес?

— Я этого не делал. И если бы ты остановился, то понял бы, что ты мне слишком дорог, чтобы так поступать. Просто посмотри на меня.

— Что?

— Действительно посмотри на меня, и что ты увидишь?

Я вижу… человека, который силен духом, но не телом. Как, черт возьми, это произошло?

— Что… что ты пытаешься мне сказать, Винс?

Винс.

Не Винсент.

Что со мной не так?

— Посмотри на меня, а потом посмотри на ту картину на стене, — говорит он, имея в виду большой холст, на котором он изображен в рамке вместе со своей семьей.

И я смотрю на нее, но на самом деле не смотрю. Вместо этого у меня в голове все перевернулось, потому что я идиот. Я вспыльчивый идиот, который разозлился и не подумал. Не остановился, чтобы понять, что есть и другие способы выследить меня, не следуя за мной. Камеры. Такие, как у Декса, Джона и меня.

И это точно не Декс.

Как я мог так ошибиться?

Сожаление яростно бурлит в моем животе, и я заставляю себя посмотреть на фотографию, потому что это меньшее, что я могу сделать. На ней Винс яркий. Он полон жизни. Здоров. Человек передо мной не хрупкий — не думаю, что Винс когда-либо мог быть хрупким, — но он определенно не похож на того, кто изображен на фотографии.

Не знаю, как я раньше этого не замечал. Изменения происходили так постепенно, такими маленькими, крошечными шажками, что после одного изменения я привыкал к нему, а затем к следующему, и следующему, и следующему, и так далее. И вот теперь я здесь. Чувствую себя самым большим идиотом в мире.

Самым большим засранцем.

— Ты болен? — спрашиваю я Винса, наклоняясь вперед, чтобы разрезать его путы.

Я вручаю ему запасной нож, и мы вместе пробираемся к охранникам, но как только я разрезаю путы Серджио, он пытается удержать меня. Поскольку я заслуживаю этого и даже хуже, я даже не сопротивляюсь, хотя мы оба знаем, что я легко могу его одолеть.

— Отпусти его, — приказывает Винс, и после минутного колебания Серджио соглашается.

— Ты болен? — снова спрашиваю я. — Что с тобой? Почему ты никому не сказал?

Он вздыхает.

— У меня рак. Это поздняя стадия, и она не проходит. У меня осталось время, но его не так много. Я не хочу подвергать себя химиотерапии, и я хотел дать Ашеру и Люси время насладиться медовым месяцем, прежде чем я кому-то скажу. — Он выжидающе смотрит на меня.

— Я не скажу Ашеру, пока ты не будешь готов, — обещаю я, хотя обещание заставляет меня волноваться.

Ашер захочет знать. Сразу же.

— И ты никому не расскажешь о том, что ты сделал сегодня вечером, — приказывает он.

— Но…

— Ты будешь нужен Ашеру, когда он узнает. Он ничего тебе не скажет, но ты будешь ему нужен. Если нужно, ты можешь рассказать ему позже. Намного позже.

— Мне так… — Я начинаю извиняться, но слова застревают в горле, захлебываясь от нахлынувших эмоций.

— Все нормально, — настаивает Винс. — Ты не знал.

Но это не нормально.

Потому что Винсент Романо всегда был добр ко мне. Он всегда относился ко мне как к сыну, и с тех пор, как я его встретил, он заботился о моих интересах.

И вот как я ему за это отплатил.

Черт, я чудовище.

36

Обижаться и негодовать, это все равно,

что выпить яд в надежде,

что он убьет твоих врагов.

Нельсон Мандела,

МИНКА РЕЙНОЛЬДС

Николайо не приходит домой к тому времени, когда я уже засыпаю. Но где-то ночью я просыпаюсь от звука ударов. По крыше склада льет дождь, но помимо этого звука, мне кажется, я слышу еще один.

Я вскакиваю с постели, опасаясь идти куда-либо. Выйдя из спальни, я следую за звуком к открытой двери в конце коридора. Там повсюду расставлены тренажеры, но когда мой взгляд падает на центр комнаты, я останавливаюсь, пораженная царящим здесь беспорядком.

Из изуродованной черной кожаной штуковины в центре комнаты сыплется какой-то песок. Рядом с ним стоит без рубашки Николайо, в одной руке нож, в другой — сжатый кулак.