Павана - Кит Робертс

— Миледи, — сказал капитан, — его преосвященство архиепископ лондониумский нынче выехал верхом в Парбек во главе семи десятков солдат в намерении застать вас врасплох, дабы принудить вашу милость передать замок и все ваши владения папе Иоанну.

Эленор побледнела, но на щеках вспыхнули красные пятна гнева.

— Откуда вам это известно, господин капитан? — хладнокровно осведомилась она. — До Лондониума день пути, а семафоры на башнях сегодня молчали. Будь такое сообщение, мне бы непременно доложили.

— Гильдия никого не боится, — сказал сигнальщик после короткой паузы. — Для грамотных наши сообщения понятны. Но случается, а сегодня как раз такой исключительный день, что семафорным крыльям нельзя доверить кое-какую информацию. Тогда приходится прибегать к более быстрым способам передачи сообщений.

Воцарилось всеобщее неловкое молчание, ибо он имел в виду приемы черной магии, а о сем предмете было затруднительно беседовать даже в вольнолюбивой атмосфере замка леди Эленор. Одному лишь сенешалю был до конца понятен смысл слов капитана; ему-то и поклонился сигнальщик, признавая за ним знание — и большее и более древнее. Эленор уловила взгляд, которым обменялись эти двое мужчин, и вздрогнула. Опомнившись, она покачала головой:

— Что ж, любезный капитан, вы и сами понимаете, как мы благодарны вам. Если вы ничего больше не имеете сообщить, то позвольте угостить вас добрым вином. Это была бы большая честь для моего дома.

Он снова поклонился — теперь в знак согласия. Мало кто мог похвастаться, что принимал у себя гильдейцев, ибо они редко посещали дома непосвященных в секреты их ремесла, будь то даже великие мира сего.

Эленор созвала десятка четыре своих вассалов, вооружила их. К моменту своего появления возле корфских башен его преосвященство был уже уведомлен семафорными башнями о том, что кичливую девчонку не удастся захватить врасплох. Он расквартировал солдат в деревне, а сам явился в замок со свитой из шести человек, демонстрируя свое мнимое миролюбие. Через главные ворота мимо нарочито до зубов вооруженных стражников его провели во дворец, в Большой Зал, где просили подождать: леди Эленор сейчас выйдет к нему. Она приняла его лишь спустя час — а до этого времени предоставила архиепископу, не привыкшему ждать ни минуты, кипеть гневом и в бешенстве расхаживать по ковру. Эленор же неспешно, очень неспешно приводила себя в порядок и причесывалась в опочивальне, предварительно вызвав сенешаля и прося его присутствовать при аудиенции.

— Сэр Джон, — сказала она, орудуя булавками и прилаживая в волосах небольшую диадему, — видимо, предстоящая встреча будет во всех отношениях опасна. Мне не верится, что королю Чарлзу известно об этом деле, следовательно, поведение его преосвященства в высшей степени подозрительно. Но не могу же я в лоб обвинить его в государственной измене! Так или иначе, он прибыл сюда требовать от меня невозможного или того, что я… ой!… что я не нахожу разумным отдавать. Однако он выказал такое воинственное миролюбие, что мне теперь неловко и слово поперек сказать. Ах, почему Чарлз не отстаивает свои собственные взгляды и интересы! Замечательно, что народ окрестил его Чарлзом Добрым и усыпает его путь лепестками роз всякий раз, когда он выезжает из Лондониума, но на деле короля хватает только на то, чтобы занимать выжидательную позицию и мирить всех со всеми. Пусть говорить так — ересь, но у меня в печенках сидят управители-чужаки, которые заполонили нашу Англию.

Сенешаль заговорил только после того, как все хорошенько взвесил в уме:

— Если слухи верны, то его преосвященство искусный спорщик, и вам не с руки препираться с ним — тут вы совершенно правы. Но, миледи, вряд ли стоит осыпать упреками Его Величество, ибо на нем лежит нелегкая обязанность управлять пестрым конгломератом англов, саксов и так называемых норманнов, отклонять от них беды и одновременно удовлетворять требования Рима.

Она посмотрела ему прямо в глаза, покусывая зубами нижнюю губу. Давно он не видел такого взгляда — так сматривала на него ее мать, когда или очень гневалась, или была чем-то сильно огорчена.

— Если мы окажем сопротивление, сэр Джон, — сказала Эленор, — если все мы в открытую восстанем — есть ли надежда на победу?

— Против голубых мундиров? — переспросил он, разводя руками.

— Госпожа, тягаться с ними — все равно что вычерпывать кружкой голубой океан, ибо, насколько я знаю, голубое затопляет пространства земли до самого Китая. Никому не дано побороть океан!

— М-да… — произнесла Эленор, — иногда от вас мало проку…

— Она поправила зеркало и занялась бровями, продолжив усталым голосом: — Право же, вот задача… Дайте мне больную собаку или кошку или даже старый драндулет мастера Гвильямса, у которого опять шалит карбюратор — и я буду знать, что мне делать. У меня от природы способность лечить и ремонтировать даже то, в чем я мало разбираюсь. Но духовное лицо, особенно духовное лицо такого ранга, — бр-р… Его нельзя ни вылечить, ни отремонтировать!.. Возможно, церковники вообразили, что после смерти отца я буду в их руках большей игрушкой, нежели прочие владетельные бароны. Дудки. Тем более, что мы свою позицию заявили, отступать некуда — при поражении мы останемся у разбитого корыта, уж они постараются слупить с меня за непослушание побольше!

Эленор встала, наконец довольная своим внешним видом, но у самой двери остановилась и, запрыгав на одной ноге, поправила стрелку на чулке. Потом взглянула на сенешаля — все та же благородная голова и те же неправильные черты лица, что видела она в детстве, будто годы и не изменили их…

— Сэр Джон, — ласково сказала она, — вы столько повидали на своем веку и так скупы на слова… Скажите, в этом случае мой отец поступил бы так же?

Он по привычке дал ответ не сразу.

— Да, так же. Ибо тут замешано и благосостояние его подданных, и его собственное доброе имя.

— Стало быть, вы пойдете со мной до конца?

— Я служил вашему отцу… Теперь я ваш покорный слуга, миледи…

— Сэр Джон, не отходите далеко от меня…

Она нырнула под низкую притолоку и застучала туфельками по ступенькам лесенки — на встречу с архиепископом.

Его преосвященство был настроен дружественно, чтобы не сказать игриво… покуда не была затронута тема невыплаченного налога.

— Поймите, дитя мое, — строго сказал незваный гость из Лондониума, медленно прохаживаясь по залу, — папа Иоанн, ваш духовный отец и повелитель всего известного нам мира, не тот человек, чьей волей позволительно пренебречь, чье одобрение или осуждение можно с легким сердцем оставить без внимания. Что до меня… — Тут он добродушно развел руками. — Я лишь посланец его и советник. Сказанное между нами особого значения не имеет, но выйдя за эти стены — а долг мой ничего не скрывать от меня пославшего — оно способно причинить вред и вам, и вашим подданным, так как папа Иоанн раздавит вас как букашку. Его воля непререкаема — по всему миру.

Его преосвященство подошел вплотную к Эленор и с сердечными нотками в голосе сказал:

— Вы так молоды, у меня невольно пробуждается отеческое чувство по отношению к вам; будь ваш отец жив, он дал бы вам верный совет. — Архиепископ погладил ее по руке, и Эленор вскинула на него возмущенный взгляд. Поняв его по-своему, он покраснел и разозлился и лишь с трудом сохранил прежний тон. — Словом, соберите эту дань, уж я не знаю как, постарайтесь. Даем вам неделю срока, тогда вы успеете к последнему кораблю во Францию. Но если вы промедлите и погода испортится, если ваше зерно застрянет где-нибудь во второстепенном порту или почему-либо не дойдет, тогда не позже весны на вас обрушится папский гнев. Не забывайте, что по закону половина вашего имущества принадлежит ему. Если вы и владеете этим замком, то единственно благодаря его снисходительности.

— Этот замок мне дан сеньором моим — его королевским величеством, — ледяным тоном возразила Эленор. — Сие известно вам, милорд, не хуже, чем мне. Мой отец преклонял колено, клянясь служить Чарлзу, и по древнему обычаю целовал ему руку. Как только я получу свободу передвижения, я сделаю то же. Ему я подчиняюсь, и никому более…

Воцарилась тишина, в которой было слышно лишь лязганье семафорных крыльев на башне Шеллоу. Казалось, что архиепископ под своей сутаной раздувается от гнева, подобно большой жабе.

— Именно ваш сеньор, — сказал он, едва удерживаясь от крика, — повелел вам отослать это зерно. Таким образом, вы нарушаете волю и папы, и короля!

— Я не могу послать то, что мне не принадлежит, — не теряя терпения, заявила Эленор. — Имеющееся зерно мне должно раздать подданным — к Рождеству в крае будет голод. Желает ли папа Иоанн выморить целый край — единственно для демонстрации своего могущества?

Клирик ожег ее яростным взглядом, но больше ничего не сказал; на том они и расстались, оставив вопрос в подвешенном состоянии.