Керенский. Вождь революции (СИ) - Птица Алексей

— Так, значит, у вас всё хорошо? — заложив правую руку за отворот пальто на груди, спросил его Алекс, не понимая всех этих военных слов.

— Так точно!

— Прекрасно! — Алекс продолжил осматриваться по сторонам, с любопытством разглядывая внутренний двор и здания, расположенные на территории Петропавловской крепости.

— У вас находятся арестованные царедворцы?

— Так точно! Арестованные министры царского правительства, а также жандармские и полицейские чины находятся в тюрьме Трубецкого бастиона.

— Прекрасно. Значит нам туда. Соблаговолите проводить меня лично или дайте пару сопровождающих, я хочу тет-а-тет побеседовать с каждым из заключённых. Естественно, по мере возможности и своих сил.

— Там много заключённых.

— Ничего, предоставьте мне, пожалуйста, их список и комнату, где возможно с ними спокойно переговорить без ненужных свидетелей и лишних ушей. Мне предстоит, помимо специально назначенной для этого комиссии, определить степень их вины. Это нелегкое, но весьма нужное дело.

— Как вам будет угодно.

— Да, чувствую, что здесь я проведу весь день, но это того стоит.

— Тогда прошу вас, товарищ министр.

Вместе с комендантом Петропавловки они бодро зашагали по территории, пока не прибыли к входу в Трубецкой бастион. Войдя в него и перемещаясь по подземным казематам, Алекс невольно насыщался мрачностью помещений политической тюрьмы. Сумрачные тюремные коридоры, ряды многочисленных камер с железными дверями и закрытые глазки навевали очень нехорошие мысли.

Он невольно поёжился. Страшно хотелось сбежать отсюда, лишь бы не видеть тусклого света электрических лампочек, холодной темноты стен, покрытых вечной плесенью, каменного пола, на который стекали капли тёмной воды, не чувствовать во рту затхлый привкус безысходности и отчаяния.

Было очень холодно, на полу отсвечивали потусторонним блеском лужи воды. Из маленьких окошек, расположенных под потолком камер, едва пробивался тусклый солнечный цвет. Обстановка в тюрьме была удручающая, пахло смертью.

Разместившись в комнате для следователей, Керенский стал изучать предоставленный список арестованных, содержащихся в Петропавловской крепости. Перечень был весьма обширным. Здесь были многие царские министры, а также лица из числа аристократии, тем или иным образом связанные с Распутиным. Были и женщины, в частности, фрейлина императрицы графиня Вырубова.

Но его интересовали лишь некоторые из этих узников. Остальные шли постольку поскольку. Судьба заключённых не сильно заботила Керенского, однако и оставлять этих людей в тюрьме для него не было никакого смысла. В конечном итоге он собирался выпустить их всех, но условия освобождения должны были быть для каждого свои.

Ещё раз внимательно просмотрев список, он остановил свой выбор на генерал-майоре Секретёве Павле Ивановиче, бывшем начальнике автомобильных частей императорской армии. Вскоре узника доставили к Керенскому.

Это был крепко сбитый человек, носивший усы вразлёт по последней моде. Вообще, большинство мужчин дореволюционной России имели усы и очень многие бороды. Особенно, если были уже в преклонном или зрелом возрасте. Весь остальной облик генерала не сильно отличался от других представителей военной элиты.

— Присаживайтесь, Павел Иванович, — поприветствовал генерала Алекс Кей.

— Спасибо, я уже и так сижу, — скаламбурил тот.

— Гм, — Александр Федорович не стал поддерживать мрачную шутку, а сразу перешёл к делу.

— Читаю вот ваше личное дело и не совсем понимаю, почему вас арестовали и сопроводили в тюрьму? Вы отказались передавать генералу Хабалову броневики для подавления Февральской революции, что весьма похвально и является неоценимым вкладом в дело революции. Но уже шестнадцатого марта вас арестовали и сопроводили в тюрьму, как же так?

— Ммм, вот и я, сидя в тюрьме, так же как и вы, гадаю, а почему меня господин Керенский, будучи уже министром юстиции, упёк в тюрьму.

Алекс пожал плечами.

— Керенский, с вашего позволения, ещё не пароход, а всего лишь человек, и за всем не уследишь. К тому же, лично я не давал распоряжения о вашем аресте. Помимо меня есть ещё много людей, которые, судя по вашей карьере, хотели бы вам навредить. А у вас всё же были причины отказать генералу Хабалову и, судя по всему, этими причинами было свержение самодержавия. Или я ошибаюсь?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Нет, вы правы. И как человек, и как министр юстиции. С законом не поспоришь, особенно с тем, который в народе ассоциируют с дышлом.

— Прекрасно! Стало быть, вы признаёте свою вину и связь с Распутиным?

— Стало быть, вы смогли внимательно изучить моё дело?

— Не надо ёрничать, господин генерал. Без сомнения, тут не очень много написано, а я обладаю навыком скорочтения, если это вам о чём-то говорит. Так что мне не составило большого труда почитать про ваши перипетии служебной деятельности. Вас же арестовали за растрату?

— Моей вины ни в чём нет.

— А как же злоупотребления служебным положением?

— А есть доказательства?

— Пока нет, но обязательно будут. Обязательно, Павел Иванович.

Секретёв, не отвечая, натужно закашлялся, захлёбываясь мокротой.

— Камеры Трубецкого бастиона не очень хорошо влияют на здоровье, — заметил Алекс, — Особенно, если в них провести довольно продолжительное время. А кстати, что за конфликт у вас случился с Климентом Ефремовичем Ворошиловым? Что вы не смогли поделить с членом Петросовета и большевиком Ворошиловым?

— Вам это сильно интересно?

— Ну, как вам сказать, не то, чтобы очень сильно, но интересно. Он обратился к Чхеидзе и попросил вас арестовать, как царского ставленника, интригана, растратчика, и человека, активно общавшегося с Распутиным.

— Это частности, вас они не касаются.

— Угу! Да, это частности, но в данный момент они меня касаются.

— Он требовал для себя автомобиль.

— И вы отказали?

— Я не рожаю автомобили, у меня ограниченный парк. Автомобили требуют ухода, и очень дороги в содержании, чтобы возить на них всякую шваль, — вспылил генерал. — Простите, всяких, всплывших на фоне революции негодяев. Социалистов полный Таврический дворец, а машин у меня всего восемь. На всех не напасёшься. Я отказывал людям гораздо выше положения, чем он. Автомобиль предназначен для дела, а не для катаний.

— Вот видите, обстоятельства изменились, и вы теперь сидите не за рулём автомобиля, которым по слухам вы виртуозно владеете, а в камере. Как вам перспектива?

Секретёв промолчал.

— Ясно, я слышал, что арестовывать вас во главе семи солдат вашей же автошколы пришёл писарь Владимир Маяковский.

— Да, — нехотя признал очевидное генерал. — Только не писарь, а чертёжник. Незадолго до этого я вручал ему серебряную медаль «За усердие». В автошколу его просил устроить Максим Горький, я не смог отказать. Что же, поделом мне дураку.

— Да, революция творит чудеса. И вы, выпускник инженерного училища, участник русско-японской, основатель автомобильных войск империи сидите в камере, а ваши бывшие подчинённые с удовольствием вас арестовывают и подхохатывая от осознания своей силы и безнаказанности ведут в тюрьму.

Секретёв, побелел лицом, его глаза с яростью уставились на Керенского.

— Чего вы хотите?

— Я хочу справедливости!

— Это смешно слышать мне, которого несправедливо упекли в тюрьму. Это пафос и больше ничего. Что на самом деле вы хотите?

— Спасти Россию.

Генерал от души рассмеялся. Когда под сводами комнаты дознания утих его громкий смех, Алекс продолжил.

— Не верите? Ваше право. Я не заставляю вас мне верить. Скажем так, в определённый момент интересы Российской империи как государства совпали с моими сугубо личными интересами. В связи с этим, у вас есть шанс освободиться довольно скоро. Освободиться, сбросив с себя эти нелепые и глупые обвинения. Заняться прежней деятельностью на благо своего Отечества. Подумайте!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— С чего бы такая милость?

— Рано или поздно вас всех отсюда освободят, если вы не умрёте от плохого содержания, или к вам не ворвутся пьяные солдаты или матросы и случайно не забьют вас. Потом будет раскаяние, но человека уже не вернуть.