Анна Лоуренс (СИ) - Рябченкова Марина

Коротко поприветствовав мужчину, вручаю ему договор. Новак быстро ознакомился с ним.

— Деньги? — спрашивает он.

— Их надо снять со счета.

Счет, с которого я собираюсь снять деньги, благодаря усилиям Джеферсона и возможностям Хэнтона привилегирован, поэтому на первом этаже нам делать нечего и на лифте мы поднялись на третий.

Когда мистеру Новаку стало известно, с какого счета я собираюсь снять деньги, мужчина стал подозрительным.

Служащий банка, седой мужчина с очень внимательными глазами и тихим голосом, назвал допустимый остаток на счету, предоставив мне выписку.

— К снятию сто двадцать тысяч, — едва взглянув на нее, спокойно говорю я. После снятия этой суммы на счету не останется совсем ничего.

Брюс Новак не сводит с меня тревожный взгляд.

— Вы уверены?

— Вполне, — смотрю на него, и уже тихо: — Я могу рассчитывать, что об этом никто не узнает?

— Джеферсон должен знать…

— Не должен, — отрезала я, понимая, что вслед за Джеферсоном обо всем узнает и Хэнтон. Этого не должно произойти! Я твердо решила, что для всех будет лучше, если я вернусь в дом Стоуна: опять попытаюсь поговорить с Томом, уйду с дороги Мелиссы Бауэр. Все не так плохо.

Оптимизм моих размышлений сильно притянут за уши. Я знаю это.

— Подумайте о том, что сделает ваш супруг, когда дверь за вами закроется и в доме с ним останетесь только вы. Без свидетелей.

— Вы ничего не скажете Джеферсону, — упрямо процедила я.

— Вы совершаете ошибку.

— Ваше слово, мистер Новак, — холодно потребовала я. Мужчина, нахмурив взгляд, не сразу и через силу дает утвердительный кивок.

К полудню я покинула толстые величественные стены Центрального банка Данфорда. Я сделала свое дело, остальное за Брюсом Новаком, Клайдом Коллинсом и Евой Нельсон. Больше от меня ничего не зависит в этом вопросе. Теперь мне остается только наблюдать за предстоящим громким процессом Евы Нельсон против Дориана Гордона.

Дело, что имело все шансы развалиться на глазах, теперь в полном ходу. От легкости чувств я словно воспарила в небо, пока не повисло другое ощущение, тяжелое и мрачное, что притянуло меня обратно к земле — уязвимость. Мой счет пуст, а это значит, что угрюмое звено банковской системы уже сейчас передает сведения об этом в социальную службу. Остается только вопросом времени, когда до меня доберутся, чтобы вернуть Томасу Стоуну.

В этот самый миг почувствовала себя вещью. Это отвратительно!

Мне не по себе. В груди все болезненно сжалось и стало тяжело дышать. Тяжело о чем-то размышлять, мысли как в тумане.

Я вернулась в квартиру Джона и лишь там обнаружила, что меня всю трясет от напряжения. Оглядываюсь по сторонам и не знаю, куда деваться.

Приняла прохладный душ — он привел меня в чувство. Горячий кофе помог хоть сколько-нибудь мыслить здраво, вот только трусливая дрожь в руках никак не проходит.

Любой шорох в коридоре или звук за окном — сразу представляются те, кто должен за мной прийти.

И вправду, нет ничего хуже ожидания!

Нервно меряю шагами гостиную.

«Может, будет лучше, если я сама приеду на Солнечную улицу в Гринпарк? — размышляю я. — Как бы там ни было, это будет не так унизительно, как может для меня быть, когда придет социальная служба».

Чему быть, того не миновать. Правильно?

Мне потребовалось всего полчаса, чтобы собрать вещи. Вещей у меня мало. Если быть честной, времени на сборы потребовалось бы меньше, не будь я так рассеяна.

А может, я нарочно все делаю так долго? Похоже, что так. Вещи уже собраны, а я не спешу уходить из квартиры Джона Хэнтона. Я уже давно могла бы выйти за дверь, но всякий раз нахожу повод побыть здесь еще немного.

Вот и теперь, я села на шелковые простыни и думаю…

Дом Стоуна по удобствам и комфорту никогда не сравнится с этой квартирой. Но разве в этом главный недостаток? Тома придется видеть чаще, а мне бы этого не хотелось… Любопытно, с нами снова будет жить его мама? В мои обязанности вновь войдут хлопоты по дому?

Проклятые шторы!

Подавив мрачный смешок, поднимаюсь с постели и иду к входной двери. Еще раз осмотрела породнившуюся мне квартиру и, наконец опустив ручку, открыла дверь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Кто вы? — удивилась я мужчине, что расселся на стуле по правую сторону от двери. Этот человек разгадывает в газете кроссворд.

— Вы не можете покинуть квартиру. Распоряжение Хэнтона, — скучным рабочим тоном произнес он, не подняв на меня глаз.

В кроссворде разгадано только четыре позиции, судя по всему, этот человек свой пост занял только что. Не задаю больше вопросов и закрываю дверь. Сумка упала в ноги, а пальто небрежно свалено поверх нее.

Может, я пропустила телефонный звонок, когда была в душе? Проверяю автоответчик — сообщений от Хэнтона нет. Подняла телефонную трубку и начала набор хорошо знакомых цифр, но остановилась, не завершив комбинацию…

Положила трубку на место. Дрожь в руках повторилась, но источником напряжения стало иное беспокойство, ведь теперь я жду визита Джона Хэнтона.

Но как он узнал? Новак не сдержал слова или Хэнтону все стало известно как-то иначе?

Впрочем, имеет ли это значение теперь?

Солнце уходит в закат, на Данфорд опускаются тени. В пять часов я готовила для себя ужин, когда за дверью послышались голоса. Я подошла к двери и прислушалась.

Представители социальной службы явились за мной. Я не открываю дверь, но продолжаю слушать разговор, из которого понимаю, что приставленный к двери человек предъявил доказательство возобновления моей платежеспособности — счет пополнен. Один из представителей службы изъявляет желание увидеть меня лично, на что получает решительный отказ. В конце концов, удовлетворившись врученной бумагой, представители социальной службы покинули этаж.

Я трусливо открыла дверь, встретившись с неодобрительным взглядом своего стража.

— Вернитесь в квартиру, — сказал он. — Мистер Хэнтон скоро будет.

Приказ как лезвие ножа у горла — холодное и опасное. Я незамедлительно сделала так, как было велено.

Если Джон хотел, чтобы я ни при каких обстоятельствах не покинула квартиру — ни сама, ни по воле социальной службы или кого-то еще — что ж, человек за дверью это может гарантировать.

Ждать долго и вправду не пришлось.

На город опустился легкий сумрак, когда в квартиру вошел Джон Хэнтон. Не снимая темного пальто, хмурый и мрачный, мужчина прошел вглубь гостиной и взял с шахматной доски две фигуры. С замиранием сердца слежу за тем, как он неспешно подходит ко мне.

Когда у Хэнтона вот такой тяжелый взгляд как сейчас — это беда; и я приготовилась…

Джон обходит стол и ставит передо мной одну из черных фигур — пешку. Осторожно заглядываю в холодный взгляд серых глаз и в тот же миг на гладкую поверхность стола опускается лист бумаги, испачканный чернилами печатной машинки.

— Отказ от распоряжения счетом в пользу Джеферсона, — непререкаемым тоном проговорил Хэнтон. Двумя пальцами подводит лист ко мне. — Подписывай.

Проскользив взглядом по машинописным строчкам, с презрением смотрю на мужчину.

— Но ведь речь не идет об одном только счете, я права?

Джон не изменился в лице.

— Подписывай, Анна.

Хэнтон собирается сделать то же, что и Стоун. Он намерен отобрать у меня все права на банковские счета — счета существующие и новые. Если Стоун готовится сделать это через суд, то Джон намерен получить желаемое прямо здесь и сейчас — от меня только требуется подписать бумагу, ту, что лежит сейчас передо мной.

Я не могу этого сделать, поэтому уверенно заявляю:

— Нет.

— Брюс Новак уволен с завтрашнего дня, — вдруг сказал Хэнтон, и у меня подкосились ноги.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Уперев руки о край стола, требую:

— Измени решение.

— Еще не поняла, Анна? — ставит вторую пешку на стол.

Взгляд у мужчины очень решительный. Ничто не заставляет меня думать, что Хэнтон может поступить как-то иначе, чем обещает.

Кто мог быть второй пешкой?