Маленькие дети - Том Перротта

А Ларри был. Грудь жены за годы супружества перестала вызывать у него подобный эротический энтузиазм — после беременности и кормления она изменилась как физически, так и концептуально, — а вот ее зад неизменно радовал его, хотя, разумеется, с годами и он не остался прежним. Джоанни постоянно жаловалась на заметное увеличение объема своих ягодиц, но, по мнению Ларри, это увеличение шло им только на пользу: они сделались круглее и мягче, не утратив при этом красивых очертаний. А Джоанни хоть и жаловалась, но все-таки не делала никаких попыток замаскировать эту деталь своей фигуры, как поступали многие женщины ее возраста. Ее брюки всегда были обтягивающими, юбки короткими, а шорты — еще короче. Даже в церкви она не желала скрывать от мира своих прелестей. И мир — и уж во всяком случае Ларри Мун — испытывал к ней за это искреннюю благодарность.

Как ни смешно и ни грустно в этом признаваться, но сейчас, когда они разъехались, Ларри желал свою жену гораздо больше, чем в два последних года супружеской жизни. После того несчастного выстрела, прервавшего жизнь Антуана Харриса, он утратил вкус ко многим удовольствиям, и к сексу в том числе. Последнее время Джоанни всегда первой проявляла инициативу, а Ларри часто оказывался не на высоте. Дошло даже до того, что она начала намекать ему насчет виагры, что, как Ларри сейчас понимал, было неплохой идей, но тогда он воспринял ее как оскорбление. В какой-то момент он стал воспринимать сексуальность жены чуть ли не как угрозу, и, вероятно, именно поэтому его так злила ее чересчур откровенная манера одеваться. Хотя, с другой стороны, он продолжал гордиться этой сексуальностью, свидетельствую — щей, что когда-то он был мужчиной хоть куда, раз сумел покорить такую женщину. Просто теперь он не знал, что с ней делать.

Но когда Джоанни ушла от него и он, не имея больше возможности видеть, как она одевается утром или скидывает измятую униформу по вечерам, Ларри перестал принимать ее тело как должное, желание вернулось, и сейчас он хотел ее не меньше, чем в тот первый вечер в баре «Кахлуа», или в день свадьбы, или в обеденные перерывы, когда он, полицейский-новобранец, на полчаса заскакивал домой и овладевал ею прямо на кухне, спустив до колен брюки и ремень с кобурой. Теперь Ларри был уверен, что прекрасно справился бы и без виагры. Но что толку, если Джоанни все больше отдаляется от него, а он не может ничего изменить и только наблюдает за ней издали, жалея о том, чего не может вернуть.

* * *

Занятый этими мыслями, Ларри пропустил момент, когда в храме появились Рональд Джеймс Макгорви и его мать, хотя они пришли минут через десять после начала мессы и обязательно должны были пройти мимо него.

Для Ларри так и осталось тайной, почему они не устроились в одном из дальних рядов. Если бы они это сделали, возможно, ничего бы не случилось. Но вместо этого они у всех на виду прошествовали по центральному проходу и уселись на скамейку прямо за спиной у Джоанни с близнецами.

Сначала Ларри заметил только какое-то волнение среди прихожан. Без всякой видимой причины впереди вдруг раздался шепот, который становился все громче и наконец почти заглушил голос отца Мугабы (Ларри все-таки выучил его имя). Священник поднес к губам палец и шикнул на паству, точно на расшалившихся школьников. Но сердитый ропот не умолкал, и вскоре прихожане целыми семьями начали подниматься со своих мест и заполнять центральный проход, как будто кто-то бросил в середину храма газовую бомбу.

— Что случилось? — осведомился Ларри у своего соседа.

— Не знаю, — пожал плечами дохляк. Перхоть, как снег, покрывала плечи его синего костюма. — Может, у кого-нибудь стало плохо с сердцем.

К ним обернулся старик-плакса.

— Или кого-нибудь стошнило, — предположил он и высморкался. — Субботний вечер, знаете ли, и все такое.

Ларри вытянул шею, пытаясь понять, что происходит. Вскочившие с места прихожане постепенно занимали места по другую сторону прохода, и те, кто сидел там раньше, пододвигались, чтобы дать им место. Слева образовалась странная дыра из трех опустевших рядов, на которых остались сидеть только пожилая женщина с лысым мужчиной, почти заслонившие от Ларри Джоанни и близнецов.

— Никого не стошнило, — объяснила леди с ингалятором. — Просто пришел этот гадкий человек с Блуберри-Корт. Может, он там забавляется со своим хозяйством.

Будто для того, чтобы облегчить идентификацию, Макгорви в этот момент обернулся и, словно позируя полицейскому фотографу, продемонстрировал Ларри свой профиль. На нем был ужасный костюм — какой-то бежевый полиэстеровый кошмар с большими отворотами и строчкой, как на джинсах. Когда Макгорви опять устремил взгляд на отца Мутабу, как ни в чем не бывало продолжающего службу, сын Ларри Филипп повернулся к отцу и помахал ему рукой, продемонстрировав извращенцу свое прекрасное, невинное личико.

Вместо того чтобы, как обычно, поднять кверху большой палец, Ларри сердитым жестом приказал мальчику отвернуться. Филипп сначала растерялся, а потом немного обиделся, но все-таки послушался. Он прошептал что-то Грегори, и тот тоже посмотрел на отца с выражением изумления на широкой мордахе. Всего четыре года, а насколько же он самостоятельнее и сильнее брата! Ларри покачал головой и помахал обоими мальчикам руками, словно подавая сигнал вертолету.

— Что-то случилось? — спросил дохлый парень.

— Мои дети там. В метре от этого говнюка.

— Простите? — повернулась к нему леди с ингалятором. — Мне послышалось или вы действительно произнесли в храме это слово?

— Извините.

Он никак не мог понять, почему Джоанни не ушла вместе с остальными. Почему она осталась и теперь позволяет этому преступному извращенцу любоваться на сыновей — на его сыновей? Чтобы потом, придя домой, он стал ублажать себя, представляя двух его мальчиков, с отвращением подумал Ларри. Она будто делает это назло ему, специально, чтобы напомнить о том, что никогда не одобряла его, как она выражалась, «помешательства на Макгорви».

— Оставь его в покое, — говорила она. — Ты ведешь себя как ненормальный.

— Я просто стараюсь защитить наших детей.

— А ты уверен? Потому что мне кажется, что ты стараешься не столько для них, сколько для себя.

— И как это понимать?

— Не знаю, Лар. Возможно, если бы ты не болтался без дела…

— Может, мне стоит привести в порядок двор? — язвительно предложил он. — Тогда газон будет радовать глаз, пока наших мальчиков станут насиловать и убивать.

— Забудь, — сказала она. — Забудь, что я вообще об этом заговорила.

Во время проповеди Ларри изо всех сил старался сдерживаться, повторяя про себя, что он не станет устраивать скандала в церкви на глазах у детей. Но потом священник заговорил об Иисусе и о том, как Он любит всех, даже худших из худших, прокаженных и проституток, преступников и негодяев, одиноких и проклинаемых. Слушая отца Мугабу, можно было заключить, что Макгорви — это какой-то библейский персонаж вроде Вараввы или Марии Магдалины.

«А как же Холли Колаптино? — хотелось спросить Ларри. — Иисус выбрал довольно странный способ, чтобы доказать свою любовь к ней».

Он попытался отвлечься, рассматривая витражи, и скоро нашел изображение сцены крестных мук, на котором Иисуса, согнувшегося вдвое под тяжестью креста, били солдаты. Вот в чем проблема всех этих людей, подумал Ларри. Они поклоняются страданию. Они хотят, чтобы совершилось худшее.

— Итак, спросите себя, — вещал отец Мугаба, — люблю ли я своего соседа так же, как самого себя? Открыто ли мое сердце милости Господней или запечатано завистью, злобой и жаждой мести?

Ларри не мог больше выносить этого и встал, собираясь уйти. Филипп опять обернулся к нему и улыбнулся так ласково, что Ларри не мог не улыбнуться в ответ. И все бы ничего, но в тот же самый момент назад повернулся и Ронни Макгорви, и в результате полная любви улыбка Ларри досталась этому ублюдку. И словно для того, чтобы еще больше разозлить Ларри, педофил тоже улыбнулся.

«Не смей! — подумал Ларри и, вместо того чтобы выйти в вестибюль, направился к алтарю, к своей семье и к ухмыляющемуся извращенцу. — Не смей, твою мать, улыбаться мне!»

* * *

Ларри совсем не хотел, чтобы случилось то, что произошло вслед за этим. Он собирался просто вежливо попросить Макгорви удалиться, но негодяй отказался. Потом вмешалась старая леди и сказала, что Ларри должно быть стыдно за то, как он ведет себя в святом храме. А потом к ним присоединилась Джоанни, умоляя его остановиться и не делать глупостей на глазах у мальчиков. «Как будто вся проблема во мне», — с горечью подумал Ларри. Он схватил Макгорви за руку, но сукин сын вырвался, плюхнулся на пол и спрятался за ногами своей матери, вцепившись в подставку для коленопреклонения.