Притворись влюбленной - Бэт Риклз

едва ли смогу произвести впечатление, даже если вывернусь наизнанку и, выпив фруктового пунша, буду вести с ними – вне всякого сомнения – интеллигентные, занимательные беседы…

А еще я поедаю собачьи лакомства.

Вряд ли я стану рассказывать об этом друзьям. Во всяком случае, пока точно не стану.

Я сплевываю и полощу рот, вытираю руки о платье и спешу обратно в сад. Беру бокал и присоединяюсь к Гарри: он беседует с Пенни, Амелией и еще какими-то гостями, которых Пенни представляет мне такой скороговоркой, что я не успеваю запомнить их имена. Но я приветливо улыбаюсь, вежливо со всеми здороваюсь и прижимаюсь к Гарри, когда он снова кладет руку мне на талию.

– Не могу поверить, что ему уже десять! – Гость, чьего имени которого я не запомнила, очевидно, продолжает прерванный разговор. – Боже, мне кажется, ты только вчера принесла его домой…

– Точно! Утром мы смотрели старые фотографии – он был таким крошечным, буквально помещался на ладони… Сейчас, конечно, совсем другое дело, – говорит Пенни, посмеиваясь. – Но он все такой же озорник, во все сует свой нос и доставляет нам уйму хлопот!

– Как быстро они растут, – глубокомысленно кивает один из гостей.

– У моей тети как раз пополнение в семье, – выпаливаю я, чувствуя, что пора сгладить конфуз с собачьей едой. – Девочка.

– Ого! Как мило, – говорит Амелия. – Ее взяли из приюта?

Я с удивлением смотрю на нее, затем на Гарри. Вряд ли он так много рассказывал обо мне коллегам, чтобы упоминать еще и подробности личной жизни моей тети.

Хотя… Я даже представить себе не могла, что он общается с «такими людьми». Что я вообще о нем знаю?

– Нет, – говорю я. – Она…

– Сейчас это модно, кстати, – встревает очередной гость. – Наши соседи недавно нашли себе очаровательного малыша в Венгрии. Несколько недель обговаривали все детали.

Мы с Гарри в ужасе переглядываемся, не зная, что на это сказать.

Теперь я понимаю, почему он их не любит. Они что, серьезно?

Совершенно серьезно – и, что еще хуже, никто из них не видит в своих словах ничего ненормального. Я изо всех сил стараюсь не таращиться на них и не толкать Гарри локтем.

– И сколько ей? Ну, малышке твоей тети, – с милой улыбкой спрашивает Амелия. Она так искренне заинтересована, что я теряюсь в догадках, зачем ей это знать.

– Всего пара недель, но…

– О господи! Я помню, как это было у нас, – снова смеется Пенни и откидывает волосы назад. Вблизи заметно, что они выглядят сухими: ей бы хороший кондиционер или что-нибудь вроде того. Темные корни уже отрастают, а под светло-русой краской для волос прячется седина, которую уже видно. – Это такая морока – привыкать к новым обязанностям, подстраивать всех под новый распорядок…

– Да, – киваю я так, словно понимаю ее как никто, хотя просто слышала что-то подобное от Доун. Я здесь для того, чтобы помочь Гарри хорошо выглядеть перед этими людьми, а не чтобы ввязываться с ними в споры. – Все так и есть. Собираюсь навестить их через недельку-другую.

– Будь осторожна, – предупреждает меня один из мужчин. – А то своего захочешь!

Я выдавливаю кривую улыбку, и мне хочется поскорее прекратить этот разговор. Прижимаюсь к Гарри, переминаюсь с ноги на ногу. Держа бокал обеими руками, делаю глоток, чтобы потянуть время.

– Да, сама-то не задумывалась? – спрашивает Пенни, сверля меня немигающим взглядом, и губы ее растягиваются в вежливую неживую улыбку. В ожидании ответа она смотрит то на Гарри, то на меня.

Гарри нерешительно кашляет, уже готовясь сказать вместо меня, но я решаю – хоть раз в жизни – весело отшутиться, когда другие суют нос не в свое дело и лезут с расспросами о детях. Я старательно хихикаю (звук получается именно таким, как я и рассчитывала) и с самым собственническим видом кладу ладонь Гарри на грудь.

– Само собой, нам еще слишком рано об этом думать, – я повторяю то, что он сказал на вечеринке у тети Доун, когда меня начали доставать с тем же вопросом, – но мы с ним обсуждали саму возможность. И поняли, что мы в этом смысле на одной волне.

– Именно так, – подхватывает он. – Нам с самого начала нужна ясность, правда, малышка?

Меня слегка мутит, но не от привкуса собачьей еды во рту, а от обращения «малышка», как к какой-нибудь болонке.

– Совершенно верно, – снова хихикаю я.

Я встаю на цыпочки, чтобы поцеловать Гарри: у меня на ногах балетки, а он такой высокий, что мне приходится тянуться, чтобы достать до его губ. Гарри с улыбкой наклоняется, стараясь сдержать смех.

Мы почти соприкасаемся губами, но он отшатывается, закашлявшись, и неожиданно пихает меня в грудь ладонью:

– Боже, Соф, прости. Просто… у тебя изо рта воняет. Это, наверное, из-за собачьего кекса.

Я прикрываю рот ладонью и дышу в нее, чтобы принюхаться. Пахнет и правда странно, но, наверное, это потому, что палец не лучшая замена щетке.

– Я же чистила зубы, – оправдываюсь я, забыв, что мне должно быть стыдно. Из-за вонючего дыхания Гарри при всех отказался со мной целоваться.

– Нет, не чистила.

– Чистила. В туалете на первом этаже есть паста, и я…

Пенни противно и заливисто хихикает, и мы все оборачиваемся к ней. Она так же противно покашливает и одаривает меня такой покровительственной улыбкой, какой я ни у кого не видела за всю свою жизнь.

А это что-нибудь да значит – уж я-то привыкла к снисходительным вопросам о моей несуществующей личной жизни.

– Ох, милая, – тянет она, кладя руку с наманикюренными пальчиками мне на плечо. – Это собачья зубная паста.

– Что… Простите, что?

– Это паста Энтони. Наверное, Иэн забыл ее убрать после того, как почистил ему зубы. Паста со вкусом печенки.

Гарри фыркает, пытаясь не заржать, и тут начинают смеяться все остальные. Ни капли жалости, ни намека на сочувствие.

Мне хочется то ли свирепо посмотреть на Гарри, то ли разрыдаться, но слишком уж удивительно то, что сказала Пенни.

– Простите, – говорю я чуть громче, чтобы перекричать смех гостей. – Вы сказали, что это паста Энтони? Собачья паста?

– Ну да. Само собой. Ты разве не видела этикетку?

Боже мой.

Боже ты мой.

Я оглядываюсь на баннер и на шарики, на странное печенье и странные же капкейки, которые пекли не для людей, на собак, скачущих по саду…

Боже. Ты. Мой.

Я еще не совсем оправилась от потрясения, когда Пенни, очевидно сжалившись надо мной, сказала:

– Поднимись на третий этаж. В конце коридора, справа, есть гостевая комната, в ванной ты найдешь пасту и новую зубную щетку.

– Спасибо, – отвечаю я, не приходя в сознание, и хватаю Гарри за рукав. – Простите. Мы выйдем на минуточку?

Позволения я не дожидаюсь – просто впиваюсь ногтями в рукав Гарри и тащу его за собой. Вслед нам раздаются шепотки и смех.

– Ты же не собираешься показать мне большие утягивающие трусы, правда? – спрашивает меня Гарри, когда мы подходим к двери и оказываемся вне пределов слышимости. Он смеется, а я набрасываюсь на него, тут же позабыв про пасту.

– Ты это серьезно?

– Я пошутил! Просто пошутил! Боже, Софи, за кого ты меня держишь? Не собираюсь я перепихнуться с тобой в гостевой ванной в доме моих друзей на…

– На дне рождения их собаки, – перебиваю я и сжимаю дрожащие от злости руки в кулаки. – Гарри, это день рождения долбаной собаки.

– Да ну, не может…

Но тут до него начинает доходить. Я смотрю, как у него меняется выражение лица: он явно вспоминает слова Пенни. Он оглядывается на сад в поисках хоть каких-то признаков наличия в доме десятилетнего ребенка, а потом, не сомневаюсь, у него в голове проносятся прежние рассказы Пенни и Иэна про Энтони.

Это их собака.

– О боже, – бормочет он. – Боже мой. У них долбаная собака.

– Да как ты мог этого не знать? – шиплю я. От злости у меня сводит плечи, и я стискиваю зубы.

– Ты же слышала, как они о нем говорят, Соф! – шипит он в ответ, жестикулируя так неистово, что пунш расплескивается на пол. – У него есть любимый фильм! Они покупают ему одежду! Галстучки! Башмачки!

– И он любит гулять, Гарри. Гулять! Потому что он – собака.

– Но…

– Как ты не догадался, что они говорят о собаке? Ты же их сто лет знаешь!

– Ну да, просто они, понимаешь… друзья по работе. Мы же с тобой это обсуждали. Я не знаю. Они всегда рассказывают, как ходят с ним гулять, как он играет с друзьями… И потом, ну кто называет собаку Энтони? Это человеческое имя. А собачьи клички… Фентон! Скаут, Булочка, Сэндвич… или там, не знаю, Бутербродик…

– Кто называет собаку «Бутербродик»?!

Я возмущаюсь чуть громче, чем рассчитывала. К нам поворачиваются несколько голов. Люди в открытую на нас таращатся, наблюдая, как мы препираемся. Не сомневаюсь, им