Детство и юность Катрин Шаррон - Жорж-Эммануэль Клансье

На дворе уже совсем стемнело, когда Катрин услышала приближающиеся к дому голоса. Не в силах сдержать волнения, она кинулась открывать дверь. Но гости были еще далеко.

«Только бы это оказались они!»

Да, это были они. Жюли шла впереди, закутанная в старую черную шаль, с теплой косынкой на голове. Орельен брел следом, запрятав подбородок в поношенный шерстяной шарф и засунув руки в карманы.

Войдя в дом, Жюли сняла косынку, и Катрин увидела, что волосы ее припудрены тонкой белой пылью. Франсуа удивился.

— О! — сказала Жюли. — Я так спешила к вам, что не успела распустить волосы и вычистить их щеткой. На это ушел бы целый час. В карьерах Марлак мы все похожи на старух — такие белые у нас волосы.

— Разве это работа для девушки? — возмутился Франсуа.

— А почему бы нет? Конечно, работа тяжелая, но лучше быть работницей, чем служанкой. Не люблю я заниматься хозяйством, а особенно стряпней…

— Когда-нибудь счастье обернется и в нашу сторону, — сумрачно заметил Франсуа.

— Хорошо бы! — вздохнула Жюли.

У нее было худое, угловатое лицо и живые глаза. Держалась она очень прямо, носила сабо с толстыми каблуками, чтобы казаться выше, и выпячивала вперед свою плоскую, еще мальчишескую грудь.

— Может, и мне наняться на работу в карьеры? — спросила Катрин.

— В карьеры? — Орельен едва не задохнулся. — Нет, нет, ты слишком слаба для этого, Кати, и потом, ты же не хочешь, чтобы твоих сестренок отдали в приют? Что они будут делать весь день без тебя?

Жюли выпрямилась, покачала головой и снисходительно добавила:

— Чтобы работать в карьерах, милочка моя, надо быть двужильной.

«Что это с ними? — подумала Катрин. — Они, верно, воображают, что у меня в жилах не кровь, а свекольный сок? Как будто я стою меньше, чем эта выдра Жюли?» Но слова Орельена насчет сестренок тронули ее, к тому же работа в карьерах была, наверное, не очень-то веселой.

— Кстати, — спросила она, — вы слышали вчера, что болтала Фелиси о сиротском приюте при монастыре Кармелиток? Ерунда какая-то, верно?

— Конечно, ерунда, — заявила Жюли. — Когда у нас умерла мама, тоже были такие разговоры. Все соседи советовали тогда отцу отдать нас в приют. Но мы с Орельеном сказали папе, что не останемся там ни одного дня, что мы убежим и попросим бродячих цыган увезти нас в своем фургоне или станем попрошайками и даже ворами. И видишь, он оставил нас с собой. А ведь у нас не было старшей сестры, вроде тебя, чтобы присматривать за нами.

— Самое трудное, — застенчиво вставил Орельен, — это заработать деньги.

Если Кати не хочет отдавать девчонок в приют, ей придется ходить только на поденную работу.

— Я уже думала об этом и ничего не придумала, — вздохнула Катрин.

— Не забывай, — сказал Франсуа, — что через несколько месяцев я поступлю на фабрику.

Глаза Жюли сверкнули.

— Еще успеешь туда поступить! — торопливо заговорила она. — Лучше сиди дома и вытачивай свои веретена. Потому что, работая учеником…

— Как только я распрощаюсь с костылями, дядюшка Батист возьмет меня к себе в мастерскую. А он, насколько я понимаю, лучший рабочий на фабрике.

Говорят даже, что другого такого мастера нет во всей Франции… Он научит меня своему ремеслу.

— Это верно, — подтвердил Орельен, — старик — король своего дела, и его работа хорошо оплачивается. — Обернувшись к сестре, он спросил: — Почему ты против того, чтоб Франсуа поступил на фабрику?

— Потому что… потому что… — пробормотала Жюли, и по ее блестящим глазам и нахмуренным бровям видно было, что она сильно рассержена. Она кусала свои красиво очерченные губы; верхняя сложилась в капризную гримаску.-…из-за его здоровья, — закончила она.

— Из-за здоровья ли? — усмехнулся Франсуа, почесывая затылок.

— А из-за чего же еще? — вспыхнув, спросила Жюли. Щеки ее пылали, глаза были полны слез. Катрин уже не раз наблюдала эти внезапные вспышки гнева у подруги, когда, например, какая-нибудь девушка, из Ла Ноайли приходила к Франсуа за веретенами, а он, шутки ради, просил заказчицу взять его под руку и прогуляться с ним вокруг дома.

Желая предотвратить надвигавшуюся грозу и досадуя, что они отвлеклись от цели, Катрин громко сказала:

— Но мы так и не решили, как нам быть с Клотильдой и Туанон…

Сестренки, игравшие около станка Франсуа, услышали свои имена и подбежали к Катрин.

Она попробовала отослать их обратно, сказав, что маленьким нечего вмешиваться в разговоры старших, но девочки заупрямились.

Орельен состроил им уморительную гримасу. Он умел, как никто, в мгновение ока преобразиться в чудовище, в страшилище, в петрушку. Девчонки прыснули со смеху и тоже принялись показывать друг другу языки, косить глазами и расплющивать пальцами носы.

А Орельен, перестав дурачиться, предложил:

— Пусть остаются здесь: надо рассказать им, в чем дело.

— Рассказать им?! — воскликнула ошеломленная Катрин. Орельен нагнулся к девочкам.

— Слушайте меня внимательно, — сказал он.

Клотильда и Туанон думали, что он снова начнет показывать им что-то смешное, и были весьма разочарованы его серьезным видом.

— Слушайте меня внимательно, девочки, — повторил Орельен. — Вы ведь всегда ласковы с вашим папой, верно?

— Угу, — ответила Клотильда.

— Угу, — повторила, как эхо, Туанон.

— Так вот: надо быть с ним еще ласковее. У вашего папы большое горе. Он очень обрадуется, если вы будете его целовать, когда он возвращается с работы; если будете называть его «папочкой»; если скажете, что не хотите с ним расставаться.

Все глядели на девочек. Туанон, по-видимому, находила все это очень смешным, но Клотильда беспокойно озиралась по сторонам.

— Вы поняли, что сказал вам Орельен? — спросила Катрин. — Вы должны быть очень ласковыми с отцом, почаще целовать его и говорить: «Мы не хотим расставаться с вами, папочка!»

Клотильда глубоко вздохнула и спросила:

— А какое у папы горе?

Т уанон, уже усевшаяся, по своему обыкновению, на пол, заявила:

— Мы не станем называть его папочкой, потому что он уже большой.

Орельен был явно раздосадован. Жюли пожимала плечами. Франсуа растерянно раскрывал и закрывал свой нож. Катрин нагнулась, взяла Туанон на руки, притянула к себе Клотильду.

— У папы большое горе, потому что мама была больна, очень больна, вы сами видели. Пришлось унести ее далеко, так далеко, что мы больше ее никогда не увидим…

— Никогда не увидим?! — вскрикнула Клотильда. Катрин вздрогнула, как от удара. Франсуа поспешил к ней на выручку.

— В общем, понимаешь, Клотильда… мы ее, может, и увидим, но только не скоро… И потому, если вы будете чаще целовать отца и говорить ему, что хотите остаться с ним, вы его утешите…

— Только не говорите ему, что это мы научили вас, — добавила Жюли, — а то он перестанет вас любить…

— Ну конечно, мы не хотим расставаться ни с папой, ни с Кати, ни с Франсуа, — серьезно сказала Клотильда. — Да и куда мы денемся?

— Бедняжки, — пробормотала Жюли.

— Значит, вы думаете, что отец не будет упорствовать? — с тревогой спросила Катрин.

— Будь спокойна, — ответил Орельен.

— Но если у нас не хватит денег, чтобы прокормить их, то виновата буду я!..

— Да нет, Кати, не бойся, — продолжал Орельен. — А деньги… если надо, я всегда раздобуду немного…

— Вот еще новости! — удивилась Жюли. — Обещания давать легко, а вот попробуй их выполнить! Где ты их возьмешь, деньги? Твой и мой заработок хозяин отдает на руки отцу. Значит…

— Ну что ж! Буду искать разную случайную работу — собирать одуванчики, грибы, ягоды, колоть дрова соседям — мало ли что! Несколько су всегда можно заработать…

Жюли нахмурила брови: ей, видимо, стало неловко, что она подвергла сомнению слова брата. Желая выглядеть не менее великодушной в глазах Франсуа, она поспешила заявить:

— Это верно! Орельен прав. Я тоже могу подрабатывать: шить, собирать грибы… Мы вдвоем будем помогать вам.

— Так, словно мы с вами братья и сестры, — сказал Франсуа.

— Верно, — подтвердила Жюли.

— И еще раз спасибо за яйца, — добавила Катрин.

— Какие яйца? — удивилась Жюли.

Она внимательно посмотрела на смутившегося брата.

— Орельен принес вам яиц?

— Да, и самых свежих! — ответил Франсуа.

— Ну ладно тебе… пойдем… — пробормотал Орельен, вставая и торопливо направляясь к двери, словно хотел любой ценой прервать неприятный для него разговор. — Нам давно пора идти ужинать…

Вслед за ним поднялась с места и Жюли. Она поцеловала Катрин, затем Франсуа. Орельен отвернулся и поднял щеколду.

Не успели брат и сестра Лартиги уйти, как вернулся с работы отец.

Когда все сели ужинать, Клотильда слезла со своего стула, подошла к отцу, вскарабкалась на лавку рядом с ним, обвила ручонками его худую морщинистую шею и звонко поцеловала в щеку. Жан Шаррон, удивившись, обернулся к дочери и посмотрел на нее с улыбкой. Сколько месяцев Катрин не видела улыбки на его усталом лице!