Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима - Лидия Винничук

Хотя и во времена республики законы отстраняли женщин от участия в делах государства, матери, жены и сестры римских граждан все же хорошо ориентировались в политике, о многом узнавали от своих мужей или отцов, и известны случаи, когда они даже помогали своим родным или знакомым, вмешиваясь в государственные дела — иногда с самыми благими намерениями, а иногда и действуя во вред Римской республике. В самом деле, мы знаем, как активно втягивал женщин в свои политические замыслы Катилина, рассчитывая использовать их при осуществлении своих заговорщицких планов. В письмах Цицерона содержится великое множество упоминаний о том, как римским политическим деятелям приходилось считаться с вмешательством в государственные дела женщин, связанных с влиятельными людьми, и даже нередко прибегать к помощи этих энергичных и решительных римских матрон. «Узнав, что твой брат, — пишет он Цецилию Метеллу Целеру, — задумал и готовится обратить всю свою власть трибуна на мою погибель, я вступил в переговоры с твоей женой Клавдией и вашей сестрой Муцией, приязнь которой ко мне… я давно усмотрел во многом, — о том, чтобы они удержали его от нанесения мне этой обиды» (Письма Марка Туллия Цицерона, XIV, 6).

Часто нарушения брачных обещаний, разводы и повторные браки бывали связаны с политической деятельностью, расчетами римских граждан на успешную государственную карьеру. Использовал эти «семейные» средства и великий Цезарь. Плутарх не скрывает, чему был обязан будущий диктатор Рима своим быстрым продвижением к высшей власти. «Чтобы еще свободнее использовать в своих целях могущество Помпея, Цезарь выдал за него свою дочь Юлию, хотя она и была уже помолвлена с Сервилием Цепионом, последнему же он обещал дочь Помпея, которая также не была свободна, ибо была обручена с Фавстом, сыном Суллы. Немного позже сам Цезарь женился на Кальпурнии, дочери Пизона, которого он провел в консулы на следующий год. Это вызвало сильное негодование Катона (Младшего. — Прим. пер.), заявлявшего, что нет сил терпеть этих людей, которые брачными союзами добывают себе высшую власть в государстве и с помощью женщин передают друг другу войска, провинции и должности» (Плутарх. Цезарь, XIV).

И в эпоху империи бывало немало примеров, когда высокое положение в государстве обретали люди, которым покровительствовали влиятельные женщины. Так, некий грек из окружения Нерона Гессий Флор был назначен прокуратором Иудеи благодаря дружбе своей жены с императрицей Поппеей Сабиной. Другой, не известный нам по имени житель Рима получил доступ в сенаторское сословие, так как за него усердно хлопотала влиятельная весталка Кампия Северина: об этом говорит статуя, которую воздвиг жрице Весты ее признательный подопечный.

Отзывчивые, готовые хлопотать за других и даже жертвовать собой ради тех, кто им дорог, римлянки времен республики способны были и энергично защищать свои права и привилегии. Легко общаясь между собой, завязывая приятельские связи, римские женщины могли в случае необходимости выступить как сплоченная общественная сила. Больше всего мы знаем о выступлении римских матрон после 2-й Пунической войны — это событие подробно изложено в «Римской истории от основания города» Тита Ливия. В 215 г. до н. э., когда война еще шла и положение Рима было весьма затруднительным, был принят закон, по которому во имя сосредоточения всех сил и средств в государстве на ведении войны ограничивались права женщин в сфере их личной жизни. Им не разрешалось иметь для украшений больше чем пол-унции золота, запрещалось носить одежды из крашеных тканей, пользоваться повозками в пределах городской территории и т. п. Хорошо понимая, с какими трудностями сталкивалась тогда их родина, римлянки подчинились строгому закону. Когда же война окончилась победой Рима, а закон 215 г. до н. э. продолжал оставаться в силе, женщины поднялись на борьбу с властями, добиваясь восстановления прежнего положения вещей. Ливий описывает в деталях различные перипетии этой борьбы в 195 г. до н. э., приводя даже обширные речи как тех, кто выступал за сохранение закона против расточительства, так и тех, кто решительно требовал его отмены:

«Ни одну из матрон не могли удержать дома ни чей-либо авторитет, ни чувство приличия, ни власть мужа; они занимали все улицы города и входы на форум и умоляли шедших туда мужей… позволить и женщинам вернуть себе прежние украшения. Толпа женщин росла с каждым днем; они приходили даже из других городов и торговых мест. Женщины осмеливались уже обращаться к консулам, преторам и другим должностным лицам и упрашивать их. Но совершенно неумолимым оказался консул Марк Порций Катон, так говоривший в пользу оспаривавшегося закона:

„Если бы каждый из нас, сограждане, взял себе за правило поддерживать свое право и высокое значение мужа по отношению к матери семейства, то меньше было бы нам хлопот со всеми женщинами; а теперь свобода наша, потерпев поражение дома от женского своеволия, и здесь, на форуме, попирается и втаптывается в грязь, и так как мы не могли справиться каждый с одной только женой, теперь трепещем перед всеми женщинами вместе (…)

Не без краски стыда в лице недавно пробирался я на форум среди толпы женщин. Если бы чувство уважения к высокому положению и целомудрию скорее некоторых матрон, чем всех их, не удержало меня, чтобы не казалось, будто они получили порицание от консула, то я бы сказал: „Что это за обычай выбегать на публичное место, толпиться по улицам и обращаться к чужим мужьям? Разве каждая из вас не могла просить о том же самом своего мужа дома? Или вы любезнее на улице, чем дома, и притом с посторонними мужчинами больше, чем со своими мужьями? Впрочем, и дома вам было бы неприлично заботиться о том, какие законы здесь предлагаются или отменяются, если бы чувство стыда сдерживало матрон в границах принадлежащего им права“.

Наши предки постановили, чтобы ни одно дело, даже частное, женщины не вели без одобрения своего опекуна, чтобы они были во власти родителей, братьев, мужей; …мы же позволяем им браться уже за государственные дела, врываться на форум, на народные собрания. (…) Дайте волю слабому существу или неукротимому животному и надейтесь, что они сами положат предел своей вольности. (…) Женщины желают во всем свободы, или, лучше сказать, своеволия, если мы хотим говорить правду. (…)

Пересмотрите все законы, касающиеся женщин, которыми наши предки ограничили их вольность и подчинили их мужьям; однако, хотя они и связаны всеми этими законами, вы едва можете сдерживать их. И теперь неужели вы думаете, что с женщинами легче будет справиться, если вы позволите им нападать на отдельные постановления, силой добиваться прав и равняться, наконец, с мужами? Как только они сделаются равными, они тотчас станут выше нас. (…)

При всем том я готов выслушать причину, по которой матроны в смятении прибежали в публичное место и едва не врываются на форум… „Чтобы блистать нам золотом и пурпуром, — говорят они, — чтобы разъезжать по городу в колесницах в праздники и в будни, как бы в знак триумфа над побежденным и отмененным законом…; чтобы не было никакого предела расточительности и роскоши“ …Неужели вы, граждане, хотите вызвать между своими женами такое соревнование, чтобы богатые стремились к приобретению того, чего никакая другая приобрести не сможет, а бедные выбивались из сил, чтобы не навлекать на себя презрения за свою бедность? Поистине, они начнут стыдиться того, чего не нужно, и перестанут стыдиться того, чего должно стыдиться. Что она сможет, то жена будет приобретать на свои средства, а чего не в состоянии будет купить, о том станет просить мужа. Несчастный муж и тот, который уступит просьбам жены, и тот, который не уступит, а затем увидит, как другой дает то, чего он сам не дал. Теперь уже они просят чужих мужей… и у некоторых добиваются просимого. Тебя легко умолить во всем, что касается тебя, твоих дел и детей твоих, и потому, как только закон перестанет ставить предел расточительности твоей жены, ты сам никогда его не положишь“» (Ливий. От основания города, XXXIV, 1–4).

Так говорил строгий Катон. Но и женщины имели своих защитников и ораторов. Народный трибун Луций Валерий выступил против обидного для римских матрон закона, отметив, какие огромные жертвы понесли женщины во время войны и как охотно помогли они государству, отказавшись от дорогих нарядов и украшений. Теперь женщин следовало вознаградить. «Мы, мужи, будем наряжаться в пурпур… при занятии государственных должностей и жреческих мест; дети наши будут одеваться в тоги, окаймленные пурпуром;…неужели только женщинам запретим мы ношение пурпура?» Речь Валерия еще больше воодушевила римских женщин, и они, окружив дома должностных лиц, наконец, добились победы (Там же, XXXIV, 7–8).

В эпоху империи, отмеченную большей свободой нравов и разложением древних обычаев, права и возможности женщин в Риме значительно расширились. Жизнь женщин стала излюбленной темой для сатириков, да и многие другие писатели с беспокойством наблюдали, как распространяются в римском обществе легкомыслие, распущенность, разврат, причем средоточием многих зол выступали в глазах римлян двор и семья самого императора. Резко очерченную, впечатляющую картину нравов, не уступающую по силе выразительности лучшим сатирам Ювенала, рисует в одном из своих писем к Луцилию Сенека: «Величайший врач (Гиппократ. — Прим. пер.)…говорил, что у женщин не выпадают волосы и не болят ноги. Но вот они и волосы теряют, и ноги у них больные. Изменилась не природа женщин, а жизнь: уравнявшись с мужчинами распущенностью, они уравнялись с ними и болезнями. Женщины и полуночничают, и пьют столько же, состязаясь с мужчинами в количестве… вина, так же изрыгают из утробы проглоченное насильно… и так же грызут снег, чтобы успокоить разбушевавшийся желудок. И в похоти они не уступают другому полу:…придумали такой извращенный род распутства, что сами спят с мужчинами, как мужчины.