Трудно быть феей. Адская крёстная (СИ) - Россо Ея

И началось.

Распахнулись ворота тяжелые и двинулись войска богатырские на супостата ледяного. По наущению Февронии у каждого в руках факел и орудие острое. Первые ряды смяли легко. Рассыпались снежные воины под ноги комьями ледяными, радовались нападавшие, пока кто-то в ледяном монстре брата не признал. Не поднялась рука на кровь родную, хоть и заколдованную. Окликнул по имени, да так и замер, остолбенев, посреди поля ратного. Едва увернуться успел от осколка в руках родственника.

Но тревожная весть волной раскатилась по войску: живы, мол, живы деревенские, коих в чудищ бездушных обратила фея леса. Раз на имя откликается, значит, помнит еще себя. И надобно звать-кричать, авось откликнуться снежники, а не топорами рубить и огнем палить. Люди начали оружие бросать и факелами запугивать войско ледяное, отгоняя подальше от стен городских, стараясь огнем не опалить. Кого узнавали, по именам окликали. Некоторые даже отзывались на мгновение. Замирали посреди битвы, на позвавшего оборачивались.

Но морочная магия штука сильная, если захватила в плен, просто так одним окриком не вырвешься. Спустя мгновение снежный человек снова на защитника буром пёр, сосулькой размахивая, в сердце живое угодить норовя. Так и захлебнулась атака. Живые человеки начали к стенам столицы отступать, не желая своих убивать. Как не бились командиры да сотники, все бестолку. Приняли ворота последнего отступавшего и отрезали город от белого безмолвия.

Разъярилась Феврония, глядя на такое неповиновение. Приказала со стен на головы нападавших жидкий огонь из котлов выливать. По взмаху руки городские жители, возмущенные отступлением, разом котлы подняли да и опрокинули на супостатов, кои вслед за сбежавшими к самой крепости подобрались.

Зашипел снег, взорвались комьями тела снежные. И единый вздох ужаса вырвался из людских глоток. Вместо сугробов ледяных растаявших снежное поле покрылось кровью алою. А тут и бойцы с новостями подоспели со своими рассказами. Горожане и вовсе закручинились: как против своих родных оружие поднимать, ежели спасать их надобно от морок ледяного?

Пуще прежнего взъерепенилась Феврония, когда поняла, что жители столичные отказываются воевать с армией зачарованной. Как не уговаривали её полководцы и маги, слушать никого не желала, требуя вновь в атаку идти. Когда осознала, что человечки собрались глухую оборону держать, покуда маги попытаются отыскать способ расколдовать несчастных, взбеленилась еще сильней. В лице потемнела, колдовать начала.

Сгустились тучи свинцовые над градом столичным, ударили молнии. Стоит Феврония на крепостной стене, губами шевелит, руками пассы творит. Попытались было её остановить, да не тут-то было: защитный купол невидимый накинула на себя фея темная, всякого, кто ближе десяти шагов подходит, откидывает далеко и надолго без сознания оставляет. Не отвлечь ведьму, не прорваться, чтобы связать да в темницу кинуть. А тут и первая волна магии от Февронии хлынула.

Горячим южным ветром обдало всех, кто рядом стоял, лица обожгло и дыхание перехватило, кого закружило да с ног опрокинуло. Метнулся южак на противника, в стороны снеговиков расшвыривая, за собой снег загребая, землю обнажая. Гость с юга — опасный противник, его порывы настолько сильны и могучи, что утягивают за собой не только людей и покров снежный, но и постройки разрушает и корабли за собой утаскивает.

Полегли-полетели ледяные воины. Раскидало-растащило их ветруганом далеко от стен столичных. В секунду домчался южак до места, где Темная госпожа в санях разместилась, окруженная слугами верными, зверьем могучим, феями прозрачными с Дубоводом Снежичем во главе. Долетел и… исчез, будто его и не было. Только и успели заметить вспышку ледяную, что мелькнула, вихрь поглощая. Тут-то и осознала Феврония — то не господарь Морок пожаловал, то демон зеркальный пробудился, почуял души живые, эмоции Амбреллы распробовал и задурил-заморочил её голову видениями и мыслями разными.

Своё зеркало темная фея несильно пищей баловала, в узде держала. Подношения редко делала, боялась переборщить и власть над ним потерять. А теперь по всему выходит, что Зеркалица — душа зеркальная — морока хлебнула, власти глотнула, сила-то в неё и взыграла волшебная. А ну-ка сколько народу под её дудку заплясало магического.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Растерялась Феврония: одно дело фею добродушную зачаровать, к рукам прибрать вместе с Вечным лесом и его жителями, совсем другое — потустороннюю силу покорить, которая не на шутку расходилась, в душу феи глубоко проникал и управляет теперь её разумом и сердцем. Беды хуже не придумаешь. Тем более, ни в одной книге о таком колдовстве не сказано, как с ним бороться — неведомо. То, что Зеркалица жаждет к рукам все прибрать, ясно и без слов. Вон как стремится всех околдовать магией морока — единственной, которая иллюзию управляет, марионетками все живое делает, души отбирая.

Против союза Зеркалицы, поселившейся в теле зачарованной королевы Вечного леса с её природной магией, пропитанной нынче магией морока ледяного мало кто из живущих сумеет справится. А ей, двоедушнице, такое не под силу. Нет в ней любви и нежности, одна месть в сердце живет и ненависть к тем, кто матушку погубил.

С этими мыслями Феврония собралась было исчезнуть из града столичного, бросив всех на произвол судьбы, себя спасая. Судьба крестницы и человеков её не волновала. самой бы ноги унести. Если Зеркалица до нее доберется — не сдобровать темной фее: сколько лет в путах часть души зеркальной держала, приказы приказывала, силы собственные подпитывая магией стеклянной да в ящик после запирала волшебный. Стены короба, тьмой пропитаные, не давали зеркалу по мирам гулять, эмоциями напиться.

Крутанулась Феврония на месте, юбками взмахнула, хотела было в ворона обернуться да улететь подальше от крепостных стен, во дворец, в комнату гостевую: вещи собрать и скрыться с глаз долой. Месть свершилась, все виновные наказаны. А то, что до конца план свой не довела — не беда. Утихомириться в государстве беда негаданная, тогда и вернется. Может быть. Если понадобится — Зинаида из её рук и власти никуда не денется. Зря что ли столько лет она ее к волшбе своей незаметно приучала, чарами опутывала, паутиной привязывала. Глядишь и придет время крестницу свою за ниточки подергать.

Взметнулись юбки раз, другой, а перьями-то и не обросли. Занервничала Феврония, слова колдовские вслух зашептала, руки в стороны развела, желая крылья обрести. И вдруг ощутила страшное: магия темная живым клубком ворочается в ней, зов её слышит, а откликнуться не может. Страх острыми когтями сжал сердце Февронии, тисками тугими голову опоясал, отшибая напрочь мысли разумные. Выхватила из потайного кармана темная фея мешочек заветный, трясущимися пальцами развязала двоедушница тесёмки, вытряхнула на ладонь камушки, украденные из ларца в покоях Амбреллы. Стиснула бусины отчаянно, глаза зажмурив, птицей себя представляя. Взлетела было вороном свободным над городской стеной, да тут же в сетях запуталась.

— Ну, здравствуй, сестрица, — услыхала Феврония голос ненавистный, и обмякла птицей вороном в незнакомых мужских руках.

ГЛАВА 22. Баба Яга и Серый волк

Сильные руки крепко удерживали ворона, голову в груди широкой прижимая — не вырваться. Да и вырываться уже некому: птичий разум не сопротивлялся, сразу уснул.

— Тише, тише, глупая, — мужской голос успокаивал, продираясь сквозь пелену злости и ненависти, но тут же слепая ярость волной накатывала: узнала Феврония и ладони, и говор, и забилась бешено пуще прежнего.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

«Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!» — билось в висках, покуда прохладные женские пальцы не легли на вороний лоб, ветерок легкий в разгоряченный разум ворвался, сон навевая. Обмякло птичье тело, отключилась Феврония в обличье ворона на руках Сириуса. Осторожно Ягиня спящую птицу перехватила, в клетку золоченую умостила, платок темный на прутья накинула и на плиты каменные ловушку волшебную поставила.

Закончив, развернулась в сторону войска ледяного и зычным голосом крикнула: