Индейская война в Русской Америке - А. Зорин

С отставкой и смертью А. А. Баранова уходила в прошлое целая эпоха, но отголоски её ощущались ещё долгое время. Одним из таких отголосков была постепенно затухавшая индейская война, отдельные вспышки которой последовали сразу вслед за уходом Баранова. Причиной тому были попытки новых руководителей колоний отойти от курса, принятого Барановым в последние годы его власти, а в первую очередь – попытки возобновления промысла в Проливах.

Ряд стычек с индейцами последовал уже летом 1818 г. В. М. Головнин отмечал, что в июне “колюжи верстах в 3-х или 4-х от крепости убили двух промышленников, которые ходили туда рубить нужное им дерево и были снабжены ружьями.” 105 Вероятно, эти промышленные нарушили границы клановых угодий, зайдя за ту невидимую черту, которая отделяла эти территории от участка, уступленного, по мнению тлинкитов, русским. Тем же летом Л. А. Гагемейстер предоставил артель Алеутов в 44 байдарки французскому судну “Борделе” для совместного ведения промысла. 106 Во главе партовщиков стоял кадьякский тойон Наккан (в крещении Егор). Кадьякцы не хотели идти в опасные воды страны тлинкитов на том основании, что “свирепый народ колоши столь многих из них перебил.” 107 Но компанейские власти и командир “Борделе” лейтенант Камилл де Рокфейль уверили их, будто промысел будет вестись на некоем необитаемом острове. Однако вместо этого кадьякцы были доставлены в окрестности о. Принца Уэльского – “место… называемое американцами по-колошенски Непада… в бухте по южную сторону Cap Pele”. 108 Тут, в “бухте Кутмик”, по просьбе компанейского приказчика партия остановилась на отдых для просушки байдарок и тут же она подверглась внезапному и жестокому нападению тлинкитов. При этой атаке едва не погиб и сам командир французского судна К. де Рокфейль.

Лейтенант позднее вспоминал, что 18 июня, когда он наблюдал за приливом, находясь на берегу близ лагеря партовщиков, до слуха его вдруг донеслись звуки выстрелов: “Сперва я полагал, что Алеуты упражняются в стрельбе в цель из пистолетов, которыми каждый из них был снабжён [для защиты от индейцев], но вскоре я убедился, что это были ружейные залпы… вид бежавших и спасавшихся Алеутов побудил меня… подумать о собственном спасении. Я кричал шлюпке, которая привезла меня на берег и не успела ещё достигнуть судна, чтоб она воротилась. Но мой голос был заглушён в общей суматохе. Я махал платком, но видев, что это тщетно, я разделся, взял часы в зубы и бросился вплавь. Одновременно судно открыло по туземцам огонь и отправило по направлению лагеря баркас… Когда мне удалось взойти на баркас, из семи его гребцов четыре были ранены… Судно между тем продолжало стрелять по туземцам, которые, запрятавшись в кустарники, не переставали стрелять из ружей. В продолжении всей ночи с судна делали по пять-шесть выстрелов в час.” 109 В результате нападения было убито 20 кадьякцев и 3 женщины, несколько партовщиков пропало без вести – вероятно, были захвачены в плен. По словам Наккана, “число убитых составило почти всю их партию”. Промысловикам пришлось “возвратиться назад без всякой пользы.” 110 После возвращения, компанейское начальство хотело предоставить де Рокфейлю новую артель кадьякцев – “к величайшей их горести… совершенно против желания и воли их”. Однако, тут взбунтовались сами французы, наотрез отказавшись возвращаться к столь небезопасному месту. Поход пришлось отменить. 111

На сей раз раненым партовщикам и семьям погибших Компания выплатила компенсацию, что само по себе, как и наличие у кадьякцев большого количества огнестрельного оружия, наглядно показывает, сколь изменились времена в Русской Америке. РАК стремилась как можно крепче привязать к себе враждебных тлинкитам аборигенов и одного насилия тут явно недоставало. По предложению К. Т. Хлебникова компенсация была выплачена товарами, среди которых большое место занимала “медь хилийская” [чилийская]. Родственники убитых получили товаров на сумму в 350 рублей, тяжелораненым выплатили компенсацию в 200 рублей, а для легкораненых сумма возмещения ограничивалась 100 рублями. 112

В том же 1818 г. “в Фридрих-зунде и окрестностях”, то есть в весьма опасном районе куана Кэйк-Кую, промышляла партия Д. Ф. Ерёмина в 100 байдарок. Хотя её действия прикрывали Е. Юнг на “Финляндии” и Лихачёв на “Платове”, правление колоний сочло необходимым выслать для поддержки партовщиков ещё и судно “Открытие” под командованием лейтенанта Я. А. Подушкина. Оно направлялось в Проливы “по причине раздора с колошами”. По прибытии Подушкин должен был передать Юнгу и Ерёмину указание: “Взять все возможные предосторожности против нападений и удерживать тойона Таихту под видом любезного обращения под надзором, чтобы он не бежал, а тем паче чтобы не вошёл в сношения с другими колошами во вред нашим людям.” 113 Лагерь на ночь рекомендовалось обносить рогатками. Упомянутый Таихту, вероятно, содержался русскими в аманатах и использовался в качестве толмача-посредника при переговорах с тлинкитами. Лишь наличие у Ерёмина столь ценных заложников, а также мощное прикрытие со стороны компанейских судов удержало тлинкитов (а в первую очередь кековцев) от нападения на партию. Подобная тактика использовалась компанейскими промышленными и позднее.

В 1819 г. промысел в проливе Кросс вела партия в 80 байдарок под началом Т. Н. Тараканова. Её прикрывали “Финляндия” (капитан Е. Юнг) и “Баранов” (капитан П. С. Туманин). В 1820 г. в проливе Чатам промышляло 80 байдарок Д. Ф. Ерёмина под защитой куттера “Баранов” П. С. Туманина и шхуны “Фортуна”. В 1821 г. в Проливы также было выслано 100 байдарок во главе с Д. Ф. Ерёминым в сопровождении “Фортуны” и “Чирикова”. Однако, несмотря на присутствие хорошо вооружённых судов, партии эти “везде и всегда находили от колош сильное препятствие.” 114 Тлинкиты упорно отстаивали неприкосновенность своих охотничьих угодий. К. Т. Хлебников так описывает действия воинов куана Кэйк-Кую в проливе Фредерик: “И тогда, как наши байдарки пускались гонять бобра, колоши в нескольких батах ехали туда же и в того же бобра стреляли из ружей; часто выходили ссоры, и колошами захвачена была одна байдарка, но по сношениям командира была возвращена.” 115 В целом партия сумела добыть в тот год лишь 47 шкур. 116 Тлинкиты, распугивая каланов стрельбой, избрали тем самым ловкую тактику, позволявшую защищать свои промысловые угодья, формально не открывая враждебных действий против русских. Индейцы напрямую заявляли начальникам партии, “что они никак не отойдут от наших партовщиков и что хотя они не тронут наших людей, но не позволят промышлять нам.” 117 В конечном итоге Компании пришлось ограничить район промысла более спокойными окрестностями Якутата и Льтуа, где жители хотя и выражали своё негодование, но не могли чинить препятствий “по малочисленности”. 118 Неукоснительно сокращалась и численность партий. В 1832 г. партия насчитывала всего 30 байдарок, а в период 1828-1831 гг. вообще “отправлений для промыслов не было.” 119

Неспокойно после ухода Баранова было и на Ситке. Не предпринимая крупных враждебных акций против самого Ново-Архангельска, тлинкиты, тем не менее, не раз обстреливали Озёрский редут, возведение которого, похоже, было расценено, как новое нарушение границ клановых территорий. 120 Катлиан, старый противник русских, нередко посещал Ново-Архангельск, беседовал с В. М. Головниным на борту “Камчатки”, был награждён серебряной медалью, но брат его (Сайгинах?) содержался в крепости аманатом. 121 Сам же капитан В. М. Головнин отмечал в 1818 г., что индейцы “не упускают случая убить русского… и потому здешние промышленники ходят из крепости работать в огородах вооружённые и целыми артелями”; вообще, по его мнению, русским здесь “остаётся одно средство – быть всегда осторожными и вооружёнными и жить, как в осаждённой крепости… жёны и дети их не могут ходить в леса, не подвергаясь опасности быть убитыми или увлечёнными в неволю, да и сами промышленные на большое расстояние от крепости не могут удалиться, иначе как отрядами и вооружённые.” 122

Беспрестанные столкновения побудили правление колоний пойти на формальное примирение с индейцами по индейским же обычаям – не только взяв аманатов от тлинкитов, но и в свою очередь выдав им заложников со своей стороны. Согласно П. А. Тихменеву, взамен родных племянников “ситкинского тойона” индейцы получили двух мальчиков-креолов: “Передача аманатов была произведена с большими церемониями и торжественностию. Следствием сего было прекращение по крайней мере на некоторое время неприязни и увеличение вымена от колошей пушных товаров.” 123 Вскоре, согласно тлинкитскому же обычаю, заложники мира (quwakan) были возвращены обеими сторонами. Таким образом, в 1818 г. произошло событие чрезвычайной важности – официально был положен конец вражде между русскими и киксади. К сожалению, сведения о том сохранились самые скудные. Однако, за прошедшие годы в войну были вовлечены и другие кланы, которые не считали себя обязанными следовать примеру ситкинцев. С ними, похоже, подобной формальной договорённости не заключалось. Поэтому даже официальное примирение с киксади не сразу принесло мир в страну тлинкитов и даже на саму Ситку.