Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэтичен рассказ «Песня о живом кургане Азах» — о кургане, возведенном казахским народом в степи в честь Ленина. Ненавязчиво, всей художественной тканью повествования ведет автор читателя к мысли о неразрывной связи Ленина и народа, к мысли о том, что величие Ленина — это величие народа. «Разве не чудо живорастущая гора?.. Разве не чудо благодарность народная? Степные люди не имеют книг, чтоб записывать. В благодарность они на странице степи ставят точку, и точка эта — большая гора. Вот какой мерою можно измерить благодарность народа…»
Литературная общественность молодой Казахской Советской Республики ценила писательскую работу Антона Сорокина, ценила его рассказы о казахах. Некоторые из них еще в двадцатые годы были переведены на казахский язык. Переводили их один из основоположников казахской советской литературы Ильяс Джансугуров и будущий ученый Бейсембай Кенжебаев.
11
Антон Сорокин больше не устраивает скандалов. И потому что не хочет и потому что не может. Антон Сорокин очень болен.
Он то в тубдиспансере, то дома на кровати, которая в случае нужды может служить и гробом.
Рядом — Валентина Михайловна, жена, верный друг. Никогда не просила она Антона Семеновича свернуть с его трудной, неровной дороги, никогда не взывала к здравому смыслу. Только лечила синяки от ушибов.
На ее руке лежит маленькая желтая высохшая рука мужа. Он говорит шелестящим шепотом:
— Валя, я всегда считал себя великим писателем, а был, может, только хорошим счетоводом.
Оставлены планы, еще недавние. Еще год назад, выступая в военном училище на диспуте о нашумевшей книге Ф. Гладкова, он говорил: «Почему роман „Цемент“ имеет такой успех? Дело в том, что автор „Цемента“ сумел уловить пульс времени, пульс огромной страны». Он хотел сам поймать пульс эпохи. Ходил с записной книжкой на омские заводы.
— Если у нас власть рабочих, то я должен написать о рабочих роман — и написать лучше всех.
Теперь он уже ничего не напишет. Он умирает.
А за окнами, на жарких пыльных улицах живет и не собирается умирать второй Сорокин, Сорокин-легенда, хулиган в пенсне, рыжий городской сумасшедший, достопримечательность Омска.
Маска паяца приросла к лицу. Можно ли ее оторвать?
Даже В. Я. Зазубрин, высоко ценящий рассказы Сорокина, после знакомства с автором недоуменно пожимает плечами:
— Ничего не понимаю… Очень милый, скромный, хороший человек…
Как будто ожидал, что Сорокин при знакомстве станет на руки или будет качаться на трапеции, зацепившись за нее хвостом.
В Новониколаевске — первый съезд сибирских писателей. Сорокин, конечно, не может поехать, но посылает письмо:
«Просьба прочитать съезду. Приветствую съезд сибирских писателей. Я при всем желании не мог приехать на съезд, но все-таки мне хочется сказать несколько слов. Мне в кругу писателей хотелось бы сказать, что черная слава Антона Сорокина не вполне им заслужена. В дореволюционное время работать писателю было нелегко. Его затирали, не давали выдвинуться, а талантливые люди гибли от пьянства и полуголодной жизни. Антон Сорокин, затравленный, искал выхода в рекламе и все-таки не желал писать патриотических военных рассказов. И вот через 10 лет все изменилось. К писателям стали относиться иначе. Легко и радостно работать в великую эпоху переустройства жизни. Я жив еще, и сказать есть что, и это знают все мои читатели. Отношение ко мне самое наилучшее. Из центра за мои произведения мне дали пишущую машинку».
Ранней весной двадцать восьмого состояние больного становится катастрофическим. Близкие предпринимают последнюю попытку спасти Антона Семеновича или хотя бы отсрочить смерть.
«Антон Семенович, немедленно напишите, куда вы хотите ехать? Сколько Вам нужно денег? Мой совет ехать на время таянья снега в Сухум. В Сибкурупре будем хлопотать, но для хлопот необходимо знать, куда Вы хотите ехать.
Для того, чтобы выехать и поправиться, необходимо не падать духом. Я думаю, уверенность в том, что Вы не одинок, что у Вас есть Союз[9], есть друзья, которые Вам помогут, должна помочь Вам перенести стойко обычный недуг русского писателя.
Желаю бодрости и здоровья. Привет жене. Жду ответа. Жму руку.
В. Зазубрин.
РS. После Сухума (летом) по-моему, необходимо переехать в Боровое».
Наконец получена путевка в один из крымских санаториев. Валентина Михайловна отправляется с почти беспомощным мужем в непривычный для нее, закоренелой провинциалки и домоседки, долгий путь.
Медленно идет поезд, подолгу стоит на частых станциях. В душном купе обычного плацкартного вагона шумят детишки. Взрослые пьют водку и чай, играют в подкидного дурака. Сорокин лежит неподвижно, прикрыв глаза тонкой ладонью. Сквозь полудрему, сквозь голоса играющих, сквозь слабость, охватывающую все тело, он вспоминает, какие красивые, выразительные названия он умел находить для каждого из двух тысяч своих опусов: «Корабли, затонувшие ночью», «Чаша крови», «Записки Врубеля», «Гвардия слез предместья Мораль…»
После тяжелой пересадки в Москве Сорокин еле жив. Собрав последние силы, он сходит на перрон в Севастополе. Пролетка трясется по каменистой дороге и в такт ей прыгает в груди боль.
Но оказывается, чиновник, выписывавший путевку, был не очень внимателен: санаторий не принимает больных с открытой формой да еще в третьей стадии. Что же делать? Директор санатория пожимает плечами.
Растерянная, испуганная, измученная женщина мечется по улицам Ялты, по учреждениям и квартирам, сдающимся внаймы. Никто не хочет принимать больного, харкающего кровью. Денег почти нет. Остается одно — отправляться в обратную дорогу. И это уже верная смерть.
Где-то под Харьковым Сорокин, задыхаясь, шепчет жене:
— Валя, я хочу, чтобы меня похоронили в красном гробу… Дело маленькое…
Всеволод Вячеславович Иванов, один из самых популярных и признанных писателей страны Советов, собирался на заседание правления издательства «Круг», когда в его квартире раздался телефонный звонок. Женский голос произнес:
— Это говорит жена Антона Сорокина. Антон Семенович умирает. Он лежит в приемном покое на вокзале. Больных много, коек не хватает, и он лежит на полу. Пожалуйста, помогите ему.
Иванов связался со знакомым журналистом из «Известий», попросил его немедленно устроить Сорокина в хорошую больницу и уехал заседать, намереваясь заехать к больному на обратной дороге. Но с середины заседания его вызвали к телефону.
— Говорят из больницы. К нам
- Мой дед расстрелял бы меня. История внучки Амона Гёта, коменданта концлагеря Плашов - Дженнифер Тиге - Биографии и Мемуары / Военная документалистика / История
- Гражданская Оборона (Омск) (1982-1990) - Юрий Лобанов - Биографии и Мемуары
- Освоение Сибири в XVII веке - Николай Никитин - Биографии и Мемуары
- На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937—1950 - Ханс Беккер - Биографии и Мемуары
- Полет к солнцу - Михаил Девятаев - Биографии и Мемуары
- Зеркало моей души.Том 1.Хорошо в стране советской жить... - Николай Левашов - Биографии и Мемуары
- Аввакум Петрович (Биографическая заметка) - Павел Мельников-Печерский - Биографии и Мемуары
- Путинбург - Дмитрий Николаевич Запольский - Биографии и Мемуары / Политика / Публицистика
- Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков - Биографии и Мемуары / История
- Московские встречи - Иван Рахилло - Биографии и Мемуары