Волонтер: Неблагодарная работа - Александр Владимиров

В следующий раз он появился в середине января, не один, а с солдатами. Парни подняли капитан-командора, и неспешно повели к дверям.

— Государь воеводу Прозоровского приказал арестовать, — проговорил Животовский. — Фёдора Матвеевича Апраксина архангельским воеводой назначили. Вчера в городок прибыл, сегодня капитан-командора к себе требует. Ремизова увели, дверь закрылась.

— Ну, наши мученья закончились, — молвил Иван, но Андрей отрицательно покачал головой.

— Если это дело рук князя Ельчанинова, — проговорил эстонец, — то он вряд ли знает, что мы с тобой арестованы. Даже будет Александр Ремизов настаивать на освобождении, вряд ли Апраксин согласится выполнить его просьбу. Нас освободить сможет только сам Петр.

Сказал и замолчал. Лоцман взглянул на него и понял, что тот был как никогда прав.

Фёдор Матвеевич вот уже час просматривал документы бывшего воеводы Архангельского городка — Прозоровского. Больше всего его интересовало дело капитан-командора. По словам князя Ельчанинова, служаки из Преображенского приказа, арест Александра Ремизова — недоразумение. И сей уважаемый полководец, наоборот сделал все возможное, чтобы спасти город от шведского погрома. Ну, тут все ясно, сделал вывод для себя Апраксин, освобождать капитан-командора так и так придется. Неясность была в отношение неких Золотарева и Рябова. Первый состоял в Преображенском приказе, и числился в записках бывшего воеводы не иначе как шведским шпионом, обманом, втершимся в доверие государя. Ну, тут еще бабка надвое сказала, решил Федор Матвеевич, вон и Лефорт был иноземцем, но это ведь не значит, что он что-то плохое сделал. Сейчас многие шведы на службу к Петру пытались угодить, тот же Паткуль. Второй, некто Рябов, кормщик. Именно он и посадил два шведских корабля на мель, прям напротив строящейся цитадели аккурат под русские пушки. Подвиг, а кто спорит. Наказан был воеводой только за то, что ослушался приказа Прозоровского, а значит и государя, не выходить в открытое море. Но с другой стороны выполнял приказ капитан-командора, который тоже действовал от имени Петра Алексеевича. Вроде обоих отпустить из темницы на свободу можно, да вот только личного распоряжения монарха в отношении их нет. Вот насчет капитан-командора указ существует, а на счет их нет.

— Следовательно, пусть еще посидят, — молвил Федор Матвеевич. Взглянул на дверь, офицер Животовский, что служил еще у прежнего градоначальника, должен был вот-вот доставить арестованного.

Тот что-то задерживался. Причина этой самой заминки выяснилась через пару минут, когда на носилках в потрепанном и испачканном мундире, солдаты внесли капитан-командора. Переложили его с носилок на лавку и ушли. Апраксин встал из-за стола и подошел к Ремизову.

— Что с вами капитан-командор? — поинтересовался Федор Матвеевич.

— Ранение. С прошлого лета. Во время нападения неприятелей в честной баталии получил.

— Что же вы не лечили ее?

— Это вы у Прозоровского поинтересуйтесь, — обиделся Александр.

— А я гляжу, ты Александр Андреевич обидчивый, — проговорил воевода, возвращаясь за стол. — А я ведь тебе радостную весть принес. Государь узнав, про злодейские дела прислал меня освободить тебя. Наслышан он подвигом Новодвинцев. Так и сказал мне, — тут Федор Михайлович на секунду замолчал, пытаясь вспомнить фразу Петра. Припомнил и произнес, — Зело чудесно!.. Сим нечаемым счастьем поздравляю вас. Где чего не чаяли, Бог дал. Капитан-командор закашлял.

— Э да ты совсем плох, — прошептал Апраксин, — Лекаря! Живо! — прокричал он.

— А как же Рябов и Золотарев? — поинтересовался Ремизов, когда кашель утих.

— А вот на них, распоряжения Петра нет. Придется им немного посидеть еще. Государь собирался в Архангельский городок приехать, да и лично посмотреть плоды победы русской.

В комнату зашел военный лекарь, что состоял на службе в солдатском полке Архангельского гарнизона.

— Посмотри раненого! — Приказал Апраксин.

Петр Алексеевич приехал в Архангельский городок тридцатого мая. С собой он взял сына Алексея, большую свиту и пять батальонов гвардии. (Четыре тысячи солдат Семеновского и Преображенского полков). Первыми его распоряжениями по приезду было: во-первых, снять с мели шведские корабли и по возможности отремонтировать, во-вторых, срубить дом на Марковом острове, что находился напротив строящейся цитадели, откуда лично собирался руководить строительством, в-третьих, он хотел увидеть так называемые «Андлары», о которых в Москве ему все время рассказывал князь Ельчанинов. С последним пришлось повременить, Силантий Семенович сообщил, что Рябов Иван Емельянович и Андрей Золотарев, заточены бывшим воеводой в темницу. Петр Алексеевич хотел сначала накричать на Апраксина, что тот ослушался его, да освободил одного лишь капитан-командора, да вовремя сменил гнев на милость, вспомнив, что сам такого приказа воеводе не давал.

Вызвав к себе дьячка, он лично написал приказ об освобождении. Бумаги к вечеру самим Ельчаниновым были доставлены в монастырские казематы. И вскоре оба арестованных — освобождены.

— Государь желал обоих вас увидеть, — проговорил Силантий Семенович, когда Рябов и Золотарев ужинали в доме Евдокии. — Пришлось уговорить оставить ему эту затею на завтра. Вам бы в баньке попарится, да побриться. Эка, как обросли.

— Что верно, то верно, — молвил Андрей, поглаживая свою густую бороду.

— Вот и я об этом. А то смотри, царь сам бороду отстрижет.

Утром, когда петух только собирался пропеть свою арию, дверь в дом Евдокии скрипнула. Нагибаясь в горницу, вошел Петр. Громко закашлял, отчего трое мужиков сразу же проснулись, словно это не человек кашлял, а петух прокукарекал. Если Рябов встал как-то вальяжно, то Золотарев и Ельчанинов вскочили.

— Я вот что подумал, — проговорил Петр, пока те одевались. — У тебя ведь Андрей именины были недавно? Золотарев кивнул.

— Вот-вот, — сказал государь, — именины в тюрьме. Не порядок. Знал бы что Прозоровский, собачий сын, тебя в темнице держит, так давно бы вместе с капитан-командором освободил, а так… Кто ж знал, что он дождался, когда князь уедет. Петр приоткрыл дверь и прокричал:

— Дьяк! А ну сюда.

Пока тот пришел, все трое успели одеться. Теперь на Золотареве был новенький мундир, привезенный Ельчаниновым из Москвы.

— Так вот, — продолжал между тем Петр, — пора тебе прекращать сержантом быть. Вот и чин тебе новый, как раз на именины, — протянул грамоту, что только что была в руках у дьячка, — так что владей патентом, — боцманмат[55] Золотарев. Андрей взял бумагу.

— Чин этот во флоте присваивается, — молвил монарх, — да вот мне Ельчанинов все уши прожужжал, что «Андлары» есть воздушный флот. А посему быть ему и в этом флоте. Между тем Петр подошел к лоцману. Обнял его и поцеловал.

— Спасибо тебе родной, — проговорил он, — за подвиг твой спасибо! Взял у дьяка вторую грамоту и протянул Рябову.

— Владей! Отныне ты и дети твои не обязаны платить подати в казну государства, ибо твой подвиг дороже любого золота. Кстати, деньги. Петр протянул руку, и дьяк вложил в нее кошель.

— Держи! — Затем государь посмотрел на Андрея. — А ты веди, боцманмат, показывай свои «Андлары».

Царский кортеж из двух карет остановился перед избушкой авиаторов. Единственный воздушный шар, оставшийся после войны был аккуратно сложен и лежал на специально созданном «ангаре» — небольшом домике. Корзина, в которой когда-то поднимались летчики, была там же.

Государь открыл дверцу кареты и грандиозно вышел из него. За ним выбрались наружу Ельчанинов и Золотарев. Из другой кареты выбрался мальчишка лет двенадцати, точная копия государя и его учитель.

— Алексей иди сюда, — проговорил Петр, подзывая сына. Тот подбежал к родителю и спрятался за его спиной.

— Вот сын, — проговорил монарх, — знакомься — Андрей Золотарев, первый летчик России. Князя Ельчанинова ты знаешь. Андрей это мой сын. Ты о нем был наслышан, но никогда до этого не видел. Пожмите друг другу руки.

Андрей пожал мальчику его маленькую ладонь, и вдруг подумал, что в будущем тот будет казнен, самим же отцом.

— Ну, показывай! — Приказал царь.

Андрей вошел в избушку и нашел спящего Никона. Растолкал его. Бывший монах протер глаза и уставился на Золотарева.

— Освободили, — прошептал он.

— Да, — молвил Андрей, — государь приехал. Хочет видеть воздушный шар. Никон аж с лавки вскочил.

— Государь! Да как же! Да чтобы шар в небо поднять время нужно.

— Знаю. Ты пока подготавливаешь, я чем-нибудь его займу. А где Егор?

— На реку ушел. Ведь как вас арестовали, мы шар в небо больше и не поднимали.

— Будем надеяться, что времена те кончились. А теперь застегивайся, да пошли на улицу. Во дворе Петр чувствовалось, что нервничал. Ходил хаотично, курил.