Джузеппе Бальзамо (Записки врача) - Александр Дюма

— Депеша из Версаля, ваше высочество, — вполголоса сообщил г-н де Стенвиль, подавая принцессе письмо, которое он прятал под украшенной вышивкой шляпой.

Принцесса прочла на конверте:

«Господину барону де Стенвилю, губернатору Страсбура».

— Письмо адресовано не мне, а вам, — заметила она, — прочтите его мне, если там есть что-нибудь, касающееся меня.

— Письмо в самом деле послано на мой адрес, ваше высочество, однако в уголке, взгляните, стоит условный знак моего родственника господина де Шуазёля, который указывает на то, что письмо предназначено лично вашему высочеству.

— Да, да, вы правы, вот крестик, я его не сразу заметила. Дайте мне письмо.

Принцесса распечатала письмо и прочла:

«Вопрос о представлении ко двору госпожи Дюбарри решен при условии, что она найдет «крестную». Нам остается надеяться, что это ей не удастся. Наиболее верный способ помешать назначению — ускорить прибытие Вашего высочества. Как только Ваше высочество будет в Версале, никто не осмелится предлагать подобную нелепость».

— Прекрасно! — воскликнула принцесса, в глазах которой не отразилось ни малейшего волнения. Казалось, письмо нисколько ее не заинтересовало.

— Не желает ли ваше королевское высочество отдохнуть? — робко спросила Андре.

— Нет, благодарю вас, мадемуазель, — отвечала эрцгерцогиня, — свежий воздух придал мне сил. Взгляните, как я бодра и весела.

Она отпустила руку графини и сделала несколько быстрых шагов, будто ничего не произошло.

— Лошадей! — приказала она. — Я еду.

Господин де Роган с удивлением взглянул на г-на де Стенвиля, словно ожидая от него объяснений столь резкой перемене.

— Дофин сгорает от нетерпения, — шепнул губернатор на ухо кардиналу.

Он так ловко это сделал, что г-н де Роган принял ложь за пустую болтовню губернатора и остался весьма этим доволен.

Что же касается Андре, то отец давно приучил ее воспринимать с уважением любые прихоти коронованных особ, и сейчас она тоже отнеслась спокойно к причудам Марии Антуанетты, которая повернулась к ней и, всем своим видом выражая исключительную благосклонность, сказала:

— Благодарю вас, мадемуазель, я очень тронута вашим гостеприимством.

Затем она обратилась к барону:

— Должна вам сообщить, что, покидая Вену, я поклялась осчастливить первого француза, которого встречу, как только окажусь во Франции. Этим французом оказался ваш сын… Но я на этом не остановлюсь: мадемуазель… Как зовут вашу дочь?

— Андре, ваше высочество.

— Мадемуазель Андре не будет забыта…

— О, ваше высочество! — прошептала девушка.

— Да, да, я хочу, чтобы она стала фрейлиной. Таким образом, мы сдержим нашу клятву, не так ли, барон?

— О, ваше высочество! — вскричал барон, чьи самые заветные мечты исполнялись. — Тут нам нечего беспокоиться: наша семья гораздо более знатна, чем богата… хотя… столь высокая честь…

— Вы ее заслужили! Брат будет сражаться за короля на поле брани, сестра будет служить принцессе во дворце; советы отца научат сына верности, а дочь — добродетели… У меня будут достойные слуги, не так ли, сударь? — продолжала Мария Антуанетта, обратившись к молодому человеку, который, преклонив колени, внимал ей затаив дыхание.

— Однако… — пробормотал барон, к которому вернулась способность рассуждать.

— Да, понимаю, — сказала принцесса, — вам необходимо собраться в дорогу.

— Разумеется, ваше высочество, — отвечал Таверне.

— Я с вами согласна, но сборы должны быть скорыми.

Грустная улыбка мелькнула на губах Андре и Филиппа; барон горько усмехнулся, но взял себя в руки, щадя самолюбие семейства Таверне.

— Нет, в самом деле, я сужу по усердию, с каким вы пытались мне услужить, — прибавила принцесса. — Кстати, вот что: я вам оставлю одну из своих карет, и вы меня догоните. Господин губернатор, подойдите.

Губернатор приблизился.

— Я оставляю одну карету господину де Таверне, — я беру его вместе с мадемуазель Андре в Париж, — сказала принцесса. — Назначьте кого-нибудь, кто мог бы сопровождать карету и в случае необходимости подтвердить, что она из моего эскорта.

— Сию минуту, ваше высочество, — отвечал барон де Стенвиль. — Подойдите, господин де Босир.

Молодой человек лет двадцати четырех-двадцати пяти с умными живыми глазами уверенной походкой вышел из рядов сопровождавших и подошел, обнажив голову.

— Вы отвечаете за карету, предназначенную для барона де Таверне, — сказал губернатор. — Вам надлежит сопровождать ее.

— Постарайтесь, чтобы карета как можно скорее нас нагнала, — прибавила принцесса. — Разрешаю вам в случае надобности удвоить прогонные.

Барон и его дети рассыпались в выражениях благодарности.

— Столь поспешный отъезд, надеюсь, не причинит вам слишком много хлопот? — спросила принцесса.

— Мы рады служить вашему высочеству! — отвечал барон.

— Прощайте, прощайте, — с улыбкой сказала дофина. — Едемте, господа!.. Господин Филипп, садитесь на коня!

Филипп поцеловал у отца руку, обнял сестру и вскочил в седло.

Четверть часа спустя кавалькада исчезла из виду. Обычно безлюдная дорога, ведущая из замка Таверне, вновь опустела, если не считать молодого человека, сидевшего у ворот замка. Он жадно ловил взглядом последние клубы пыли, вылетавшие из-под конских копыт.

Этот молодой человек был Жильбер.

Оставшись наедине с Андре, барон некоторое время не мог прийти в себя.

Гостиная Таверне являла собой необычайное зрелище.

Сложив на груди руки, Андре думала о множестве неслыханных событий, неожиданно ворвавшихся в ее тихую жизнь; ей казалось, что все это сон.

Барон пощипывал густые седые брови и безжалостно теребил свое жабо.

Прислонившись к дверному косяку, Николь наблюдала за хозяевами.

Ла Бри уставился на Николь, разинув рот и разведя руки.

Первым пришел в себя барон.

— Скотина! — обращаясь к Ла Бри, взревел он. — Стоишь тут, как истукан, а тот дворянин, офицер его величества, ждет на улице!

Ла Бри отскочил; спотыкаясь, он поспешил к выходу.

Спустя минуту он возвратился.

— Сударь! Господин ждет внизу, — сообщил он.

— Что он делает?

— Скармливает лошади наш синеголовник.

— Пускай делает что хочет. А карета?

— Стоит на дороге.

— Запряжена?

— Четверкой лошадей! Ох, до чего хороши лошади, сударь! Щиплют гранатовую поросль.

— Королевские лошади могут есть все, что пожелают. А где, кстати, колдун?