История Спарты (период архаики и классики) - Печатнова Лариса

Даже если предположить, что царь Клеомен лично был за оказание помощи ионийским грекам[008_144], он не мог быть уверен в том, что члены Пелопоннесского союза Коринф и Эгина, обладающие флотом, последуют примеру Спарты. Флоты этих государств (хотя они и считались значительными в Греции) никак не могли равняться с финикийским флотом, который специально предназначался Великим царем для охраны малоазийского побережья. Момент для вмешательства в восточные дела был неудачен еще и потому, что именно тогда Спарта стояла на пороге военного конфликта со своим старым наследственным врагом Аргосом. Для войны же на два фронта Спарта не имела необходимых материальных и людских ресурсов.

Спарту уже в древности не раз обвиняли в отсутствии патриотизма и предательстве дела восточных эллинов. Однако Геродот, прекрасно знавший все перипетии Ионийского восстания, полностью оправдывает поведение Спарты. При этом позицию же Афин он, наоборот, считает весьма неразумной и недальновидной, ибо их двадцать кораблей, посланных в Малую Азию, не могли принести реальной пользы, но зато в дальнейшем послужили прекрасным поводом для нападения персов на материковую Грецию. По данному поводу Геродот заявляет: "А эти корабли стали началом всех бед для эллинов и варваров" (V, 97).

Персидская держава после подавления Ионийского восстания уже была готова начать экспансию на Запад. Генеральная репетиция в Ионии показала, что партикуляризм отдельных полисов - чрезвычайно удобная среда для завоевания всей Греции. Дальнейшие события не раз подтверждали верность этого положения. И если бы не Афины, которые сумели объединить Грецию в единый военный лагерь, будущая судьба греческого мира могла бы быть иной. Выдающаяся роль Афин в деле спасения Эллады ни в античной, ни в современной историографии не вызывает сомнений.

Не таков взгляд на участие Спарты в войне с персами. Эта первенствующая в военном отношении держава далеко не сразу включилась в общеэллинское дело. Только когда ее государственные мужи поняли, что война одинаково грозит эллинам по обе стороны Истма, спартанцы приняли решение принять активное участие в военной кампании. До 477 г. верховное командование объединенной армией принадлежало Спарте. Но по целому ряду причин, главным образом благодаря активной позиции Афин, верховенство Спарты в войне к 477 г. стало уже анахронизмом. Эта метаморфоза во многом объясняется как негибкой политикой спартанских властей, так и грубыми просчетами спартанских командующих. Как известно, после взятия Византия союзники отказались подчиняться спартанскому руководству и предложили начальство в морской войне афинянам.

Спарта приняла данное решение союзников без всяких возражений[008_145]. Такая странная уступчивость Спарты не может не вызывать удивления. Ведь в это время она еще оставалась, по мнению не только греков, но и персов, самым сильным в военном отношении государством. Недаром в битве при Платеях Мардоний поставил против спартанцев самую сильную часть своего многонационального войска - персов (Her. IX, 31). Таким образом, не военная слабость была причиной столь удивительной уступчивости Спарты в вопросе военной гегемонии. Фукидид так объясняет этот акт миролюбия: спартанские власти боялись, что "посланные за рубеж полководцы могут быть подкуплены (как это они уже испытали на примере Павсания)" (I, 96, 7). Ту же причину отказа Спарты от гегемонии приводит и Плутарх (Arist. 23).

Какова же роль в этом деле спартанского наварха Павсания? Ведь именно его поведение послужило формальным предлогом для замены спартанских адмиралов афинскими. Незаменимым источником в данном вопросе является Фукидид (I, 128-134)[008_146]. Очевидно, в распоряжении Фукидида имелись бумаги из архива Павсания. Во всяком случае, он цитирует два письма из переписки Павсания с Ксерксом. Г. Шефер усматривает стилистическое сходство писем с текстами спартано-персидских договоров 413-411 гг., приводимых Фукидидом (VIII, 18; 37; 58)[008_147]. Комментатор Фукидида А. Гомм, отказываясь судить о том, как сохранились эти письма, считает их подлинными, основываясь на некоторых текстуальных совпадениях писем с сохранившимися надписями[008_148]. М. А. Дандамаев, оценивая, в частности, письмо Ксеркса к Павсанию (Thuc. I, 129, 3), отмечает, что по стилю оно напоминает ахеменидские надписи и, бесспорно, является подлинным. Он полагает, что Фукидид имел копию с греческого перевода персидского оригинала[008_149].

Эта переписка между спартанским навархом и персидским царем - весьма знаменательное явление. Судьба Греко-персидских войн к 479-478 гг. была решена, и Персия, проиграв их в военном отношении, по-видимому, решила исправить дело путем дипломатических интриг. Уже первые контакты с греками показали персам, что греческие государственные деятели, как правило, не могут устоять перед взятками. Именно поэтому Ксеркс после серии военных неудач решил обратиться к подкупу. Случай скоро представился. Павсаний, опекун малолетнего царя Плистарха, а тогда главнокомандующий объединенным греческим флотом в Геллеспонте, сам шел на сближение с Персией[008_150]. Он, пользуясь своим положением, сумел оказать ряд важных услуг персидскому царю и благодаря этому наладить личные контакты с Ксерксом. Так, он тайно вернул царю нескольких его родственников, которые попали в плен после взятия греками Византия. Данная акция была его личной инициативой, осуществленной втайне от прочих греков (Thuc. I, 128, 5-6).

Вопрос заключается в том, действовал ли Павсаний полностью на свой страх и риск или за ним стояли какие-то заинтересованные круги в самой Спарте, желающие заключения союза с Персией в качестве противовеса все возрастающей мощи Афин. Детальный рассказ Фукидида об аресте Павсания наводит на мысль, что, по крайней мере, часть эфоров сочувствовала регенту (I, 128-134, особенно 134, 1). Так что имеет под собой некоторое основание взгляд Ф. Г. Мищенко, что "дружественные отношения его с персидским царем не только не осуждались, но до известного предела даже поощрялись сильной политической партией в Лакедемоне"[008_151]. Во всяком случае, только при наличии сторонников в Спарте Павсаний мог безнаказанно в течение долгого времени проводить более чем странную для спартанского царя политику. Общая вражда к Афинам часто будет соединять Спарту с Персией и впоследствии.

Конечно, вряд ли стоит полностью согласиться с мнением Геродота, который даже употребляет в отношении Павсания термин tuvranno" (V, 32), и Фукидида, что Павсаний стремился "к владычеству над всей Элладой" (I, 128, 3; см. также: Dem. LIX, 97-98). Его амбиции, возможно, так далеко не простирались. Но Фукидид верно передает то общее впечатление, которое сложилось в обществе о неприемлемом для грека поведении спартанского лидера. Не могла не возмущать, например, вызывающая надпись, которую после битвы при Платеях Павсаний приказал начертать на треножнике, посвященном в Дельфы (Thuc. I, 132, 2). В ней он объявлял лично себя победителем при Платеях. Спартанские власти замяли скандал, приказав выскоблить с треножника имя Павсания и "взамен вырезать имена всех городов", участвовавших в битве. В высокомерии и спеси обвиняли Павсания также и за посвятительную надпись, которую он поместил на медном кратере, поставленном на морском побережье вблизи Византия. В эпиграмме, цитируемой Афинеем, Павсаний называет себя "начальником (архонтом) обширной Эллады" (XII, 536 a; cp.: Her. IV, 81). Разумеется, подобные факты и легли в основу представления (впрочем, вполне справедливого) о Павсании как о непомерном честолюбце.