Браво_Два_Ноль - Энди Макнаб

Местные части понесли большие потери, и не вызывало сомнений, что эти хорошо одетые офицеры, одни в полевой камуфляжной форме, другие в оливковых мундирах со звездами на погонах, были не в восторге от этого. Мне подняли голову, и один из офицеров ткнул меня кулаком в подбородок. Закрыв глаза, я приготовился к удару, которого так и не последовало.

Другой офицер начал чтото говорить, и я приоткрыл один глаз, чтобы разобраться, в чем дело. Тот офицер, который меня ударил, теперь приближался ко мне с ножом в руке. Ну вот, подумал я, сейчас он продемонстрирует рядовым свою крутость. Засунув лезвие снизу под мою куртку, офицер дернул его вверх. Куртка распахнулась.

Рядовым было приказано меня обыскать, но они понятия не имели, как это делать. Должно быть, они наслушались какихто бредовых историй про взрывные устройства, которые позволяют в случае захвата в плен покончить с собой, убив при этом максимальное количество врагов. Обнаружив у меня в карманах два карандаша, солдаты долго изучали их так, словно те содержали мышьяк или ракетное топливо. Один из них срезал с меня идентификационные бирки. Без них я сразу же почувствовал себя голым. Что хуже, я стал безликим, человеком без имени и фамилии. Забрав мои бирки, солдат словно отнял мою личность.

Двое других солдат сняли шприцтюбики с морфием, висящие у меня на шее, и показали жестами, как вкалывают их себе в вены. Они были рады до смерти. Я заключил, что сегодня вечером они точно «наширяются». В специальном карманчике на рукаве куртки у меня лежала зубная щетка, но ее солдаты не тронули. Вероятно, они не поняли, что она там делает. А может быть, если принять в расчет вонь, исходившую от толпы на улице, они просто не знали, что такое зубная щетка. Так или иначе, солдаты предпочли не рисковать. Они заставили меня достать щетку самому.

Обыскивали меня начиная сверху и вниз, но делалось это плохо. Меня даже не заставили раздеться. С меня стащили ботинки, а затем отобрали все содержимое карманов. Солдаты вели себя, как старушки на распродаже. Мы всегда пользуемся не ручками, а карандашами, потому что карандаш пишет в любых условиях, даже под дождем. У меня было с собой два трехдюймовых огрызка, очиненных с обеих сторон, чтобы, если с одной стороны грифель сломается, можно было просто перевернуть карандаш и продолжать писать. Карандаши забрали у меня в качестве сувениров. То же самое произошло с швейцарским перочинным ножом армейского образца и компасом «Сильва», которые я носил в кармане, привязанными за шнурок. Каждый предмет должен быть надежно прикреплен, чтобы не потеряться. Еще у меня был блокнот, но абсолютно чистый. Все содержимое я уничтожил еще в первом БЛ. Была у меня еще белая пластмассовая «гоночная ложка» из американского сухого пайка, которая также лежала в кармане, привязанная за шнурок. Часы я носил на шнурке на шее, чтобы не выдать себя фосфоресцирующим свечением циферблата, а также ни за что не зацепиться. У меня отобрали даже пустой полиэтиленовый пакет, который я держал на тот случай, если мне придется облегчиться в разведке.

Однако главный приз был у меня на талии: узкий матерчатый поясок с 1700 фунтами стерлингов в форме двадцати золотых соверенов, которые вручили каждому из нас в качестве денег для выкупа. Я закрепил монеты на поясе с помощью скотча, и это явилось крупной драмой. Солдаты дружно отскочили назад, выкрикивая то, что, как я предположил, поарабски должно было означать: «Отойдите от него подальше! Сейчас он взорвется!»

Ко мне приблизился капитан. В нем было не больше пяти футов двух дюймов роста, однако весил он при этом никак не меньше тринадцати стоунов. В целом он напоминал яйцо, сваренное вкрутую. Капитан сразу же набросился на меня, говоря на быстром и довольно приличном английском:

– Итак, как тебя зовут?

– Энди.

– Итак, Энди, я хочу, чтобы ты сообщил мне сведения, которые нас интересуют. Если ты этого не сделаешь, эти солдаты тебя немедленно расстреляют.

Я оглянулся вокруг. Солдаты стояли плотным кольцом; если они начнут стрелять, то перебьют друг друга.

– Что это за оборудование? – спросил капитан, указывая на пояс со скотчем.

– Это золото.

Наверное, это слово является таким же интернациональным, как слова «джинсы» и «пепсикола». Во всех армиях мира солдаты не прочь немного подзаработать. У всех зажглись глаза – даже у рядовых. Им подвернулся шанс одним ударом заработать больше, чем, вероятно, они получают за целый год. Я буквально увидел, как все они уже планируют свой отпуск и покупку новой машины. Вдруг мне вспомнился рассказ об одном американском солдате, бывшем в составе частей, осуществивших вторжение в Панаму. В кабинете свергнутого президента Норьеги он обнаружил три миллиона долларов наличными – и у болвана хватило ума связаться по рации со своим начальством и доложить о находке. Парень, рассказавший мне об этом, признался, что он не смог заснуть несколько ночей подряд, размышляя о такой упущенной возможности.

Офицеры не собирались рисковать. Затащив меня в свой кабинет, они приказали снять пояс и положить его на стол.

– Зачем тебе нужно золото?! – рявкнул толстяк.

– Для того чтобы расплачиваться с местными жителями, если у нас закончится продовольствие, – ответил я. – Красть плохо.

– Открывай!

Офицеры оставили со мной двух рядовых, а сами ушли, на тот случай, если я солгал и на самом деле здесь сейчас взорвется зажигательная бомба. Оторвав скотч, я достал первый соверен, и солдаты тотчас же позвали офицеров. Те, выставив рядовых за дверь, разделили золотые между собой. При этом они старались сохранить строгий, официальный вид, однако их намерения не вызывали никаких сомнений.

Вероятно, благодаря жадности офицеров во время обыска у меня не обнаружили тонкую шелковую карту, предназначенную для ориентирования на местности во время отхода, и крошечный компас. И то, и другое было спрятано в форме, и при тщательном обыске их бы обязательно нашли. Я был рад тому, что карта и компас остались у меня. Это было восхитительное чувство: «Ты об этом не догадываешься, ублюдок, но у меня есть карта и компас, так что еще посмотрим, кто кого». Бежать лучше всего как можно раньше, сразу же после взятия в плен. Чем дальше по цепочке тебя передадут, тем сложнее станет побег, потому что за пленником будут присматривать все строже и строже. У передовых частей и своих забот хватает, но чем дальше от линии боевых действий, тем жестче меры безопасности, и, вполне вероятно, у меня вообще отнимут мою форму. С того самого момента, как меня схватили, я пытался сориентироваться на местности, чтобы в любой момент знать, в какой стороне находится запад. Если мне подвернется шанс бежать, карта и компас станут мне жизненно необходимы.

Мне завязали глаза и отвели в другое помещение. Я почувствовал, что оно более просторное, поскольку дышалось в нем легче. В нем находилось много человек, которые переговаривались между собой вполголоса. В целом атмосфера была натянутая. Я рассудил, что это кабинет главного шишки. Мне стало удивительно спокойно. Казалось, все опасности остались гдето далеко, вместе с бушующей толпой, хотя я и подозревал, что сейчас произойдет. Вдруг до меня дошло, что хотя эти люди, похоже, и ведут себя сдержанно, если они начнут меня бить, делать они это будут более профессионально.

В воздухе стоял сильный аромат кофе, французских сигарет «Житан» и дешевого лосьона после бритья. Меня усадили на стул с мягким сиденьем и высокой спинкой. Какойто части моего сознания казалось, что меня здесь нет. Мой рассудок пытался укрыться в фантастических грезах, отгородившись от реальности. Я никогда даже подумать не мог о том, что подобное произойдет со мной. У меня было такое чувство, будто я ехал на машине и сбил ребенка: я просто категорически, абсолютно не мог поверить в то, что подобное случилось. Я отчетливо слышал все, что происходило вокруг, но при этом оставался отгорожен от окружающего, замкнут в своем собственном мирке. Вырвавшись из него, я подумал о том, чтобы вызвать у иракцев сострадание, заставить их предложить чашку кофе или поесть. Однако я не собирался ни хрена у них просить. Если они сами чемлибо меня угостят – хорошо и отлично, но умолять я не буду.

Я напряг все мышцы, опустил голову, сдвинул ноги вместе. Несомненно, перед тем как приступить собственно к допросу, иракцы выместят на мне свою злобу. Они о чемто переговаривались между собой.

«Так что же это будет? – гадал я. – Мучительная пытка? Или меня оттрахают?»

Вокруг меня ходили люди, перешептываясь друг с другом. Самый слабый звук усиливается многократно, если слух напряжен до предела. Скрипнул стул. Ктото встал и направился ко мне.

Я попытался собраться. «Ну, вот оно». Я притворился, будто дрожу. Мне очень хотелось вызвать у этих людей чувство жалости.

Две секунды показались мне двумя минутами. Невозможно себе представить, какая же это невыносимая мука – не видеть, что происходит вокруг. Я снова поежился – жалкое, избитое существо, человек, который ничего не знает, на которого не имеет смысла тратить время. Но я понимал, что цепляюсь за соломинку. Опустив голову, я ждал приближающегося человека, стараясь скрыть свои чувства.