Реликварий - Линкольн Чайлд

В конференц-зале повисло гробовое молчание. Д’Агоста потер лоб и полез в карман, чтобы ощутить хотя бы пальцами успокоительную сигару. Несмотря на внутреннее сопротивление, он начинал верить словам Марго.

– Кавакита использовал эти приборы для извлечения генов из вирусов. – Марго положила на стол еще несколько фотографий. – Вот микрофотографии, полученные с электронного микроскопа. Они говорят о том, что Грег изымал гены рептилии. Спросите, с какой целью? Очень просто. Он хотел устранить воздействие наркотика на физическую форму организма.

– И что думает по этому поводу доктор Фрок?

Марго залилась краской.

– Я пока не имела возможности поделиться с ним своими наблюдениями. Однако не сомневаюсь, что доктор отнесется к ним скептически. Он никак не может расстаться со своей теорией фрактальной эволюции. Как бы безумно это ни звучало, лейтенант, но существует масса субстанций, способных вызывать подобные изменения. Гормоны, например. Все это не столь неправдоподобно и ужасно, как может показаться с первого взгляда. Имеется гормон, превращающий гусеницу в бабочку. А другой гормон, именуемый резотропин-х, за несколько дней превращает головастика в лягушку. С точно таким же явлением мы сталкиваемся и здесь. Только на сей раз мы имеем дело с человеческими существами. – Она немного помолчала и добавила: – Есть еще кое-что.

– Неужели этого недостаточно?

Марго порылась в сумочке и извлекла оттуда обожженные обрывки бумаги, вложенные между двумя листами прозрачного пластика.

– В золе я нашла нечто, очень похожее на лабораторный журнал Кавакиты. Только на этих листочках и можно было что-то разобрать. – Она вынула из сумки несколько фотографий. – Я попросила увеличить обрывки. Первый, видимо, из самого начала журнала. Тут какой-то список.

Д’Агоста вгляделся в фотографию. По левому краю сильно обожженного листка столбиком шло несколько слов: виссокан, синька, синяя борода и затем в самом низу страницы: зеленое облако, порох, сердце лотоса .

– Это вам что-нибудь говорит? – спросил д’Агоста.

– Кроме слова «порох» – ничего. Хотя что-то подсказывает, что я могла бы догадаться и о значении других. – Она передала ему следующую фотографию: – Вот еще одна, на ней, кажется, имеются фрагменты кода для его экстраполяционной программы. Здесь текст чуть длиннее.

Д’Агоста пробежал взглядом предложенный ему фрагмент.

…не могу жить с сознанием того, что я… Как мог я, сосредоточившись на… игнорировать влияние на умственные… однако другой с каждым днем становится все более нетерпеливым. Мне нужно время для того…

– Создается впечатление, что к концу у него пробудилась совесть, – сказал д’Агоста, возвращая снимок. – Но что же все-таки он сотворил?

– Как раз к этому я и перехожу, – ответила Марго. – Обратите внимание, что он говорит о том, что не сразу оценил то влияние, которое «глазурь» оказывает на разум. И заметьте, что он говорит о «другом». Я еще не до конца разобралась в значении всех слов. Теперь взгляните на это. – Она передала ему еще один снимок. – Мне кажется, что перед нами последняя страница журнала. Рядом с цифрами и расчетами можно разобрать всего лишь три слова, разделенных точкой: …необратимо. Тиоксин может…

Д’Агоста вопросительно посмотрел на нее.

– Я проверила. Тиоксин – сильнодействующий экспериментальный гербицид. Употребляется для уничтожения водорослей в озерах. Если Грег выращивал это растение, то для чего ему понадобился тиоксин? Или витамин D, который он, видимо, тоже синтезировал? Осталось еще множество вопросов, на которые я пока не нашла ответа.

– Я расскажу об этом Пендергасту. Не исключено, что у него возникнут какие-нибудь соображения. – Д’Агоста некоторое время молча смотрел на снимок, а затем отложил его в сторону. – Итак, доктор Грин, скажите мне, что же все-таки создавал Кавакита на всей своей аппаратуре? Пока это до меня так и не дошло.

– Скорее всего он пытался «укротить» наркотик, устранив гены рептилии из вируса, содержащегося в растении Мбвуна.

– Укротить?

– Да. Полагаю, он хотел создать препарат, не вызывающий чудовищных физических изменений. Препарат, который в то же время позволял бы потребителю стать более энергичным, более сильным и быстрым, открывал бы возможность лучше видеть в темноте. Вы же помните о том, какими свойствами обладал Мбвун? Но Грег хотел избавиться от побочных отрицательных эффектов.

Марго начала скатывать схему в рулон.

– Для полной уверенности мне надо будет провести анализ тканей останков Кавакиты. Однако я заранее могу сказать, что мы обнаружим там следы наркотика Мбвуна, но в существенно измененном виде. Кроме того, выяснится, что наркотик имеет серьезные побочные эффекты.

– Вы хотите сказать, что Кавакита сам употреблял его?!

– Уверена. Но он в чем-то ошибся. Возможно, ему не удалось как следует очистить клетки. В результате возникли те скелетные деформации, которые мы могли наблюдать.

Д’Агоста снова вскинул брови; одному только Богу известно, как ему нужна сейчас сигара!

– Постойте! Кавакита был далеко не дурак. Он ни за что не стал бы глотать наркотик, для того чтобы посмотреть, что случится. Ни за что!

– Возможно, вы правы, лейтенант. Но я склонна полагать, что мы здесь столкнулись с одним из проявлений совести. Грег не хотел выпускать улучшенный препарат на улицы, предварительно не испытав его.

– О-о-о… – протянул д’Агоста и тут же добавил: – Ну и дерьмо!

36

Б илл Трамбалл чувствовал себя на седьмом небе. Цены на бирже за день подскочили на шестнадцать пунктов, а за неделю – на добрую сотню. Конца подъему видно не было. В свои двадцать пять он уже делает сто тысяч в год. Однокашники описаются от зависти, когда он скажет им об этом на предстоящей через неделю ежегодной встрече. Большинство из них стали какими-то вшивыми менеджерами и безмерно рады тому, что получают в год свои пятьдесят штук.

Болтая и шумя, Трамбалл и его друзья протиснулись через турникеты и вышли на платформу подземки на станции Фултон-стрит. Хотя было уже за полночь, они только что завершили роскошный ужин в одном из ресторанов Южного порта. Ужин сопровождался большим количеством великолепного пива и несмолкаемыми рассуждениями о том, какими богатыми они скоро станут. Все пребывали в прекрасном настроении и потешались над приятелем, поступившим на курсы переподготовки и через месяц оттуда сбежавшим.

Но вот тоннель дохнул затхлым воздухом, и в его недрах послышался столь знакомый Трамбаллу шум. Вскоре из темноты появились два быстро приближающихся огня. Трамбалл знал, что окажется дома не позже чем через полчаса. На какое-то мгновение он испытал раздражение по поводу того, что живет так далеко к северу – на углу Девяносто восьмой улицы и Третьей авеню – и так много времени тратит на то, чтобы добраться до Уолл-стрит. Может быть, настало время перебраться поближе к деловому центру или снять хорошую трехкомнатную квартирку где-нибудь в районе шестидесятых улиц? Неплохо бы пожить в Сохо, а на Ист-Сайд и того лучше. Квартира на верхнем этаже с балконом. Постель королевских размеров, кремовые ковры, кругом стекло и хром.

– …и она говорит: детка, не могла бы я позаимствовать у тебя семьдесят долларов, чтобы… – Услышав конец фразы, все захохотали, и Трамбалл присоединился к общему веселью.

Шум перерос в оглушительный рев, и экспресс вылетел из тоннеля. Кто-то из приятелей толкнул Трамбалла к краю платформы, и тот инстинктивно попятился назад, подальше от набегающего поезда. Экспресс, завизжав тормозами, остановился, и вся компания гурьбой втиснулась в вагон. Поезд тронулся, и, устроившись на сиденье, Трамбалл недовольно огляделся вокруг. Кондиционер не работал, все окна открыты. В вагон врывался зловонный воздух подземелья, сопровождаемый оглушительным грохотом. Жара стояла как в пекле. Билл еще больше ослабил узел галстука. Как-то вдруг на него накатила усталость, в висках возникла не сильная, но надоедливая боль. Он взглянул на часы. Уже через шесть часов ему предстоит снова быть в конторе. Трамбалл вздохнул и откинулся на спинку сиденья. Поезд, слегка покачиваясь, мчался по тоннелю. Шум стоял такой, что разговаривать не было возможности. Трамбалл закрыл глаза.

На Четырнадцатой улице несколько приятелей вышли, чтобы сделать пересадку в сторону Пенсильванского вокзала. Они пожали ему руку, похлопали по плечу и исчезли. Еще несколько человек сошли на вокзале Гранд-Централ. Теперь в вагоне из всей компании остались лишь Трамбалл и Джим Колб, продававший ценные бумаги. Билл несколько недолюбливал Колба. Он снова закрыл глаза, чувствуя, как поезд пошел под уклон, чтобы встать на путь, отведенный для экспрессов.

Сквозь дрему Трамбалл слышал, как поезд останавливался на Пятьдесят девятой улице. Двери открылись, закрылись, и экспресс помчался вперед, чтобы, проскочив тридцать кварталов, остановиться на Восемьдесят шестой. «Еще одна остановка», – вяло подумал он.