Терновая цепь - Клэр Кассандра

Кристофер нахмурился.

– А Джессу известно о Корделии и Лилит? Я спрашиваю потому, что Люси наверняка захочет, чтобы он присутствовал на всех наших собраниях.

– Конечно, он должен присутствовать, – сказал Джеймс. – Он знаком с Велиалом, можно сказать, ближе любого из нас. Включая меня. – Он потер глаза. Он чувствовал упадок сил, как будто приехал из Парижа на поезде и на пароме, а не перешагнул порог Портала. – Я сам расскажу ему.

– А я разошлю приглашения на собрание при помощи своих новых огненных сообщений, – обрадованно воскликнул Кристофер.

– Нет! – вырвалось у Джеймса, и когда друг озадаченно захлопал ресницами, спокойнее добавил: – Мы можем просто отправить к остальным рассыльных.

– И огненные сообщения, – упорствовал Кристофер.

Джеймс вздохнул.

– Ну хорошо. Я свяжусь с нашими мальчишками. И с пожарной командой.

Томас без труда нашел квартиру Мэтью. Он бывал здесь прежде; впрочем, любой, кто знал Мэтью, сразу догадался бы, в каком доме тот живет. Из всех зданий в Мэрилебоне только он мог выбрать розовый архитектурный кошмар в стиле барокко на углу Уимпол-стрит.

Швейцар впустил Томаса и сказал, что мистер Фэйрчайлд у себя, но что тревожить его не велено. Томас продемонстрировал имевшийся у него запасной ключ, и ему позволили подняться на лифте, напоминавшем позолоченную птичью клетку. Юноша несколько раз постучал и, не получив ответа, открыл дверь.

В квартире было холодно – так холодно, что руки покрылись гусиной кожей. В холле горела всего одна тусклая лампа, и Томас едва не упал, споткнувшись о чемодан Мэтью, стоявший на дороге.

Войдя в гостиную, он не сразу заметил друга. Тот сидел на полу перед камином, без шляпы, без ботинок, привалившись спиной к дивану, и смотрел на кучку серого пепла за решеткой.

Мэтью прижимал к груди бутылку с вином, как мать младенца; Оскар лежал рядом, негромко подвывал и лизал свободную руку хозяина, как будто понимал, что стряслась беда.

Томас пересек комнату, взял с подставки несколько поленьев, открыл решетку и начал разводить огонь в камине. Когда пламя загудело, он обернулся и взглянул на Мэтью, который по-прежнему сидел на полу. В свете пламени он видел, что одежда на нем измята; алый бархатный жилет был расстегнут, а рубашка покрыта бурыми пятнами. Томас сначала испугался, решил, что друг ранен, но потом догадался, что это вино.

Глаза у Мэтью налились кровью, зеленые радужные оболочки казались черными. Вторая винная бутылка, пустая, торчала из-под диванной подушки. Он был довольно сильно пьян.

– Ну, – начал Томас после продолжительной паузы. – Как ты провел время в Париже?

Мэтью молчал.

– Мне лично всегда нравилось в Париже, – продолжал Томас как ни в чем не бывало. – Милый старый город. Я не скоро забуду обед в ресторане «У курящей собаки». Никогда не ел такой утятины.

Не отводя взгляда от огня в камине, Мэтью медленно произнес:

– Я не хочу говорить об утках, черт побери. – Он закрыл глаза. – Но в следующий раз, когда ты туда поедешь, если ты любишь уток – я имею в виду, если ты любишь их есть, – ты должен пойти в «Серебряную башню». Мне кажется, там утку еще лучше готовят. Тебе выдают карточку в память о той утке, которую ты поглотил. Такой вот черный юмор. Восхитительно.

Он открыл глаза и пробормотал:

– Давай я сам догадаюсь. Кристофера ты отправил к Джеймсу, а сам пришел ко мне.

– Ничего подобного, – возразил Томас.

Мэтью прищурился.

– Ну хорошо, так и было. – Он сел на пол рядом. – Мы тянули жребий.

– И, насколько я понимаю, ты проиграл. – Мэтью сделал долгий, глубокий вдох. – Люси говорила с тобой?

Томас ответил:

– Она сообщила нам, что вы вернулись. Допустим, она намекнула, что озабочена твоим состоянием, но идея поговорить с вами обоими принадлежала нам с Кристофером.

Мэтью откинул голову назад и отхлебнул вина из горлышка. Бутылка была наполовину пуста. Томас поморщился от резкого запаха.

– Послушай, – сказал он, – я не знаю, что ты чувствуешь, Мэт, но я хочу тебе помочь. Я хочу понять. Но, прежде всего, ты должен сохранить дружбу с Джеймсом. Или восстановить ее, в общем, сделать то, что необходимо сделать. Ты его парабатай, а мне этого до конца никогда не понять. Если вы потеряете друг друга, эту потерю нельзя будет восполнить. Это непоправимо.

– «Не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя»[30], – усталым голосом процитировал Мэтью. – Том, я не злюсь на Джеймса. – Он протянул руку и несколько секунд чесал Оскару загривок. – Я влюблен в Корделию. Уже давно. И я считал – поверь мне, я искренне считал, да и ты тоже, наверное, – что она состоит в фиктивном браке, что Джеймс всегда любил и будет любить только Грейс Блэкторн.

– Э-э, да, – пробормотал Томас. – А что, разве это не так?

Мэтью коротко усмехнулся.

– Корделия пришла ко мне и сказала, что с нее хватит, что она больше не может поддерживать эту ложь, притворяться, что это стало невыносимо для нее. И я подумал… – Он выдавил саркастический смешок. – Я подумал, что, может быть, это шанс для нас, шанс обрести счастье. Для всех нас. Джеймс мог быть с Грейс, как он всегда хотел, а мы с Корделией могли поехать в Париж и радоваться жизни. Но потом в Париже появился Джеймс, – продолжал Мэтью, – и, как обычно, оказалось, что я все неправильно понял. Он говорит, что не любит Грейс. Никогда не любил. Он любит Корделию и не хочет отказываться от нее.

– Он так сказал? – произнес Томас. Он старался говорить спокойно, но эта новость поразила его, словно гром средь ясного неба. Подумать только, какие вещи люди могут скрывать друг от друга, даже от своих ближайших друзей. – А Корделия знала об этом?

– По-видимому, нет, – сказал Мэтью. – Мне кажется, она удивилась не меньше меня. Когда Джеймс нас увидел, мы с ней как раз…

– Не уверен, что мне хочется это знать, – перебил его Томас.

– Мы целовались, – объяснил Мэтью. – И все. Но это было настоящее волшебство, алхимия, только не свинец превращался в золото, а страдание – в счастье.

Томас очень хорошо понимал Мэтью, но, к сожалению, не мог сообщить ему об этом.

– Я успел неплохо изучить Корделию, – ответил он, – и знаю, что она не стала бы целовать тебя, если бы ей этого не хотелось. Так что мне кажется, что если вы оба ее любите…

– Мы договорились, что подчинимся ее воле, какое бы решение она ни приняла, – глухо произнес Мэтью. – В настоящий момент ее решение таково: она не хочет видеть ни меня, ни Джеймса.

Он поставил бутылку на пол и посмотрел на свою руку. Рука заметно дрожала. Это от вина, но еще и от эмоций, подумал Томас, охваченный состраданием. Он сам на месте друга задушил бы такую любовь, но Мэтью никогда не был способен сдерживать свои чувства. Он слишком легко поддавался человеческим страстям.

– Я все разрушил, – горько усмехнулся он. – Я действительно считал, что Джеймс ее не любит. Я верил, что предложил наилучший выход для всех нас, но лишь заставил их обоих страдать. Я до сих пор вижу лицо Корделии, когда она заметила его в гостиной нашего номера…

Он поморщился, как от физической боли.

– Как я мог так ошибиться?

Томас подвинулся к Мэтью вплотную.

– Мы все время от времени совершаем ошибки, – сказал он.

– По-моему, я совершаю особенно ужасные и непоправимые.

– А по-моему, – возразил Томас, – вы с Джеймсом уже довольно давно скрываете друг от друга свои чувства и мысли. Вы оба. И мы с тобой должны это обсудить. Это даже серьезнее, чем ваши отношения с Корделией.

Мэтью, не глядя, потянулся за бутылкой, но Оскар громко тявкнул, и он отдернул руку.

– Дело в том, что ты никогда не знаешь, что произойдет после того, как ты поделишься с кем-то своей тайной… поможет ли это исцелиться? Или тебе станет хуже? Может быть, это проявление эгоизма, взвалить свое бремя на друга?

Томас хотел возразить. «Нет, конечно же, нет». Но прикусил губу. В конце концов, у него самого имелся секрет, о котором он не заикался ни Мэтью, ни Джеймсу, ни Кристоферу. Если он сейчас откроет Мэтью свой секрет, станет ли ему легче? Или Мэтью вспомнит все страдания, которые Алистер причинил ему, его друзьям, и решит, что Томас его предал?