Записки о Пушкине. Письма - Иван Пущин

Марья Петровна благодарит вас за письмо. Старушка, ровесница Louis Philippe, очень довольна, что работа ее вам понравилась, и ей несколько приятно, что в Тобольске умеют ценить наши изделия. Мы необыкновенно ладно живем. Она ко мне привыкла и я к ней. Дети и няньки со мной в дружбе. К счастию, между последними нет красавиц – иначе беда бы моему трепещущему сердцу, которое под холодною моею наружностию имеет свой голос…

Мы с Якушкиным условились, в случае какого-нибудь перемещения, съехаться в Тюмени…

Одна тяжелая для меня весть: Алекс. Поджио хворает больше прежнего. Припадки часто возвращаются, а силы слабеют. Все другие здоровы попрежнему. Там уже узнали о смерти Ивашева, но еще не получили моего письма отсюда. M. H. не пишет, С. Г. говорит, что она уверена, что я еду. Мнения, как видите, разделены.

Сегодня Машенька немного захворала: вчера мы с ней покушали поросенка…

И. П.

54. А. П. Барятинскому[190]

[Туринск], 13 марта [1841 г.].

Спасибо тебе, любезный Александр Петрович, за твое письмо:[191] несколько слов тебе скажу в ответ. Ты меня извинишь, с этой почтой отправляю мильон писем.

Очень рад, что твои финансовые дела пришли в порядок. Желаю, чтобы вперед не нужно было тебе писать в разные стороны о деньгах. Должно быть, неприятно распространяться об этом предмете. Напиши несколько строк Семенову и скажи ему общую нашу признательность за пятьсот рублей, которые ему теперь уже возвращены.

Я имел известие из Иркутска. Меня туда ожидают, и я сижу теперь в Туринске и по совести не могу выехать, пока детям Ивашева не позволят переехать Урал.

Волконский преуморительно говорит о всех наших – между прочим о Горбачевском, что он завел мыльный завод, положил на него все полученное по наследству от брата и что, кажется, выйдут мыльные пузыри. Мыла нет ни куска, а все гуща – ведь не хлебать мыло, а в руки взять нечего. Сквозь пальцы все проходит, как прошли и деньги.

Мы с тобой и без завода пропускаем их. Нам это понятно, но странно, что С. Г. удивляется искусству Горбачевского. Я, напротив, уверен, что Горбачевский чудесно устраивает свои дела, а Волконский из зависти над ним трунит. Завод должен отлично идти, потому что он заведен по моему совету, а советовать я мастер, как ты видишь из начала этого листка.

Францов тебе скажет, как мы здесь живем, – он всех видел. Мы его приняли как верного союзника, испытанного в усердии и ревности.

Между тем прощай – обнимаю тебя.

Истинно преданный тебе И. П.

55. И. Д. Якушкину[192]

16 марта 1841 г., Туринск.

…Вчерашняя почта привезла Марье Петровне письма, где говорят, что дело ее идет хорошо, но еще нет окончательного слова от Медведя, который, вероятно, при свадьбе сделает милость нашим сиротам.

…Хорошо делает М. И., что пишет к Бенкендорфу, – не надобно останавливаться, и все средства должно употребить, когда нужно чего-нибудь достигнуть. Не может быть, что Бенкендорф отказал, – будет только несколько дольше царствовать глист…

56. И. Д. Якушкину[193]

4 апреля 1841 г., Туринск.

…История с Кар. Кар. меня бесит неимоверно, и я не удержался – пустил запрос на Ангару вроде Арбузова абиняка. Очень понимаю, как бы нам нужно было, в некоторых случаях, вместе заглянуть в лавочку, где ночью некстати дурачатся молодые или, лучше сказать, старые люди. Признаюсь вам, во всем этом меня удивляет Никита. Ему бы можно было молвить свое слово – в этом деле его молчание не извинительно. Положим, что К. К. могла не делать сюрприза своим появлением, но когда уже сделаны пять тысяч верст, когда в Ялуторовске были и плен и разные приятные встречи, то уже поздно поддерживать систему острацизма. Никак и ничем не могу себе этого объяснить: разве несчастие подействовало. Ужели К. К. не писала вам с своим вильманстрандским спутником? Прошу, если есть разрешение задачи, сообщить мне его при случае.[194]

Верно, что вам трудно о многом говорить с добрым Матвеем Ивановичем. Он не был в наших сибирских тюрьмах и потому похож на сочинение, изданное без примечаний, – оно не полно. Надеюсь, он найдет способ добраться до Тобольска, пора бы ему уже ходить без солитера…

57. Е. П. Оболенскому

№ 17. 18 апреля 1841 г., Туринск.

Не моя вина, добрый мой друг Евгений, что обычные мои письма не вовремя к тебе доходят, и не твоя вина, что я получил, после листка твоего от 15 декабря, другой от 14 февраля.

Annette теперь ожидает, что сделают твои родные, и между тем все они как-то надеются на предстоящие торжества. Спрашивали они мое мнение на этот счет – я им просто отвечал куплетом из одной тюремной нашей песни: ты, верно, его помнишь и согласишься, что я кстати привел на память эту старину. Пусть они разбирают, как знают, мою мысль и перестанут жить пустыми надеждами: такая жизнь всегда тяжела…

Подчас я думаю, что мне должно было для того здесь остаться, чтоб быть наседкой чужих цыплят. Хотя я не мусульманин, но невольно ощущаю на этот раз какое-то предопределение, которому повинуюсь и жду, когда моих цыплят пустят в родимое гнездо. Видно, и для них надобно ожидать необыкновенного дня. Ничего еще нет верного, хотя уже с лишком два месяца, как донесение о смерти Ивашева дошло до Петербурга; родные его там хлопочут, но не могут нашей старушке дать полной уверенности. Я стараюсь всеми силами убедить ее в несомненном отъезде в Буинск – поистине, не умею себе представить отказа: самое замедление меня удивляет. Благодаря бога, все они здоровы – и я забыл, когда был болен. Приятно мне тебе сказать эту весть…

С Тобольском и Ялуторовском я в частых сношениях. Бобрищев-Пушкин медлит с Паскалем – моя работа давно готова и ему отослана. Жду теперь все целое, чтобы отослать в Петербург, в надежде что это принесет что-нибудь Бобрищеву-Пушкину. За двести рублей я с ним счелся – у нас беспрестанные денежные дела; чтобы избежать пересылки, он платит там за меня, а я здесь за их поручения по части туринских художников. Непременно пришлю тебе образчик их мертвописи, как говорил некогда Бабака, или что-нибудь духовное, или тюремное. Дай только поправиться делам. Я теперь попрежнему хлопочу и, кажется, наверстываю то время, что не мог возиться…

Я сам здесь немного педагогствовал, но это большею частию кончается тем, что ученик получает нанки на шаровары и не новые сведения в грамматике и географии. Вероятно, легче обмундировать юношество, нежели научать. Не убеждают ли тебя твои опыты в той же истине?