Все романы в одном томе (сборник) - Джордж Оруэлл

Флори спрыгнул, почувствовав удар твердого грунта, и пулей рванул к берегу. Как и предсказывал Эллис, бирманцы на секунду оторопели, затем вслед свистнуло несколько камней, но никто не погнался. Осаждавшие явно приняли это просто за бегство и в лунном свете успели разглядеть, что сбежал не Эллис. Еще мгновение сквозь кусты – и Флори нырнул.

Нырнул он слишком глубоко, увязнув в плотном илистом тесте, но наконец выдрался. Над волной в жадно раскрытые губы хлынула речная пена с какой-то гущей, когда же Флори удалось отхаркнуть забивший горло ошметок водорослей, оказалось, что его уже отнесло течением ярдов на двадцать. По берегу довольно бестолково носились, крича ему вслед, бирманцы; осадившую клуб толпу из воды было не увидеть, зато дьявольский рев звучал здесь еще громче. Однако, доплыв до места почти напротив солдатских казарм, Флори не увидел у реки никого. После борьбы со стремниной пришлось еще побороться с топким дном, пробиваясь сквозь засасывающую ступни густую прибрежную грязь. На берегу ему удалось заметить только двух стариков, сидевших и стругавших колья для забора так мирно, словно никакого бунта в помине не было. Флори вскарабкался на холм, перелез за ограду и, еле передвигая ноги в мокрых сползающих штанах, побежал по залитому лунным светом плацу. Лагерь встретил мертвой тишиной – казармы были совершенно пусты; только на конюшне в нескольких стойлах нервно били копытами пони Веррэлла. Бросившись к дороге, Флори вскоре увидел, что происходит.

Весь наличный состав – сотни полторы вооруженных лишь дубинками военных и гражданских полисменов – бросился атаковать толпу с тыла. Но полицейских тут же затянул, закружил людской водоворот. Облепленные роем тел, они не могли пустить в ход свои дубинки, сражаясь яростно, но бесплодно, оплетая ближайшие фигуры лентами съехавших с голов, размотавшихся пагри, как в известной скульптурной сцене борьбы античного Лаокоона со змеями. Гремела бешеная ругань на четырех языках, облаком висела удушливая смесь пота и умащавшей кожу индусов календулы, вздымались клубы пыли, однако серьезных увечий никто вроде пока не получил. Бирманцы, видимо, не хватались за дахи из опасения спровоцировать ружейный огонь. Флори ринулся в мигом поглотившую его, обдавшую жаром, сдавившую ребра толпу, продираясь с ощущением дикого абсурда и нереальности происходящего. Странный нелепый бунт, где самым странным было, пожалуй, поведение бирманцев. Готовые недавно убить Флори, они теперь, когда он оказался среди них, словно бы растерялись: кто-то бранил его, кто-то толкал, а кто-то даже старался привычно уступить дорогу белому. Довольно долго его просто швыряло из стороны в сторону, потом ему пришлось схватиться с каким-то коренастым, явно более сильным бирманским парнем, потом волной тел его отнесло в самую гущу. Вдруг он почувствовал резкую боль – на ногу кованым башмаком наступил толстый усатый субадар. Бритоголовый (потерявший в давке свою чалму) старшина сипаев, держа за горло одного из бирманцев, занес кулак разбить тому лицо. Обхватив рукой шею свирепого раджпута[46] и оттянув его, Флори, забывший от волнения урду, по-бирмански прокричал ему в ухо:

– Почему не стреляли?

Ответ тонул в реве, не сразу удалось разобрать:

– Хакм ни айа! (Приказа не было!)

– Болван!

В этот момент их стиснула, поволокла очередная людская волна. Флори вспомнил про наверняка имевшийся в кармане сипая свисток и кое-как смог все же вытащить его. Однако призывные свистки прозвучали впустую: собрать отряд в таком месиве было невозможно. Даже слегка передвигаться стоило неимоверных усилий. Время от времени не оставалось ничего другого, как просто расслабить мускулы, позволяя водовороту нести себя вперед, а порой и оттаскивать назад. Наконец, более напором толпы, чем собственным старанием, Флори выкинуло на открытое место, где вскоре появились также субадар, десятка полтора его сипаев и старший констебль-бирманец. Полицейские чуть не падали от усталости, к тому же в толпе им всем порядком оттоптали ноги.

– Бегом, бегом! Быстро в казармы за винтовками!

Хотя измотанный Флори сейчас и по-бирмански не мог толком двух слов связать, сипаи поняли его и, хромая, побежали к баракам. Флори последовал за ними, торопясь убраться, пока отношение толпы к нему не изменилось. Когда он добрался до ворот, сипаи уже вернулись с оружием и готовились открыть огонь.

– Сахиб даст нам приказ! – тяжело дыша, сказал субадар.

– Эй, – окликнул Флори полисмена-бирманца, – на хинди можешь говорить?

– Да, сэр.

– Скажи им стрелять только поверх толпы и только общим залпом. Это они должны точно понять!

– Слушаюсь.

Объяснения старшего констебля, знавшего хинди хуже Флори, свелись в основном к прыжкам и жестам. Шеренга сипаев вскинула ружья, грянул залп. На миг Флори показалось, что приказ его не выполнен, ибо ближайшие ряды бирманцев упали как подкошенные, но люди просто от страха бросились на землю. И когда сипаи пальнули вторично, в этом уже не было необходимости – толпа, отхлынув, быстро потекла вспять. Кое-где по краям драки с армейской и местной полицией еще шли, но вот уже масса бунтовщиков устремилась через плац к лесу, и, продвигаясь по следам отступления, Флори с сипаями вскоре почти достигли клуба. Поодиночке, волоча шлейфы размотавшихся пагри, но с увечьями не серьезнее синяков, подтягивались остальные солдаты. Констебли вели нескольких арестованных. С территории клуба все еще тянулась бесконечная вереница уходивших бирманцев; молодые один за другим перепрыгивали ограду, как испуганное стадо газелей. Из едва различимого в ночи скопища убегающих мятежников вырвалась и подкатилась прямо в объятия Флори маленькая белевшая фигурка. Галстук с доктора Верасвами был сдернут, но очки на носу чудом уцелели.

– Доктор!

– Ахх, друг мой! Я совершенно обессилел!

– Откуда вы здесь? Вы что, были в толпе?

– Пытался оссьтановить их, друг мой, но безнадежно, пока вы не появились. Хотя один, по крайней мере, печать вот этого унес!

Доктор показал боевую ссадину на своем пухлом кулачке; впрочем, ночной сумрак мешал по достоинству оценить его отвагу. Вдруг рядом с ними раздался гнусавый голос:

– Итак, мистер Флори, вот и покончено! Опять у них осечка! Двоих нас с вами даже многовато для усмирения этих блох, кха-ха-ха!

Смеявшийся У По Кин демонстрировал как воинственность (прибыл с огромной дубиной, с револьвером за поясом), так и беззаветную храбрость, подтверждаемую крайне небрежным одеянием (лишь безрукавка и сатиновые штаны) – доказательством поспешности, с коей он ринулся усмирять бунт. На деле судья, естественно, до последнего момента выжидал в укрытии, зато весьма проворно поспел к раздаче лавров.

– Неплохая работа, сэр! – бодро произнес он. – Смотрите, как удирают. Славно, славно мы их распугали!

– Мы! – задыхаясь от возмущения, воскликнул доктор.

– Как, дорогой доктор? Неужели и вы были поблизости? Вы тоже вдруг отважились рискнуть вашей бесценной жизнью? Кто бы мог предположить?

– Зря вы придумали сюда явиться! – сердито оборвал его Флори.

У По Кин не смутился:

– Ну что вы, сэр! Все замечательно, и негодяи бросились наутек. Но есть проблема, – добавил он не без удовольствия (мстя Флори за язвительность). – Меня чрезвычайно беспокоит, как бы они по дороге не разорили, не ограбили дома европейцев!

Невозмутимая наглость судьи просто восхищала. С дубиной под мышкой, он важно, чуть ли не покровительственно, шествовал возле Флори, тогда как доктор в смущении следовал за ними. У ворот клуба все трое остановились. Внезапно стало совсем темно, луну скрыла сплошная пелена тяжелых черных туч. Пронесся порыв почти забытого свежего ветра, и остро дохнуло влагой. Ветер усилился, деревья зашумели, с куста жасмина возле теннисного корта посыпался вихрь лепестков. Судья и доктор устремились под крыши своих домов, а Флори под кров клуба. Хлынул дождь.

23

На следующий день город был тих, как кафедральный собор утром в понедельник. Тишайший покой после бунта. Кроме горстки арестованных на месте преступления, у всех возможных участников осады оказалось незыблемое алиби. Клубный сад, будто истоптанный стадом бизонов, имел плачевный вид, но жилищам белых сахибов не было нанесено никакого ущерба; да и сами они не пострадали, за исключением разве что мистера Лакерстина, который в самом начале событий куда-то пропал вместе с бутылкой виски, а под конец был найден, в стельку пьяный, под бильярдным столом. Вестфилд и Веррэлл успешно вернулись с розысков, доставив двоих убийц Максвелла (или, во всяком случае, пару крестьян, вполне годных для виселицы). Правда, городские новости чрезвычайно опечалили Вестфилда: снова был настоящий бунт, и опять без него! Просто какой-то злой рок – никогда ни единого человека не застрелить! Эх, досада! Отклик Веррэлла на ночные события ограничился репликой о «чертовском нахальстве» этого Флори, штатского, посмевшего отдать приказ военным полицейским.