Шапка Мономаха - Наталья Иртенина

– Нет. Но я поехал за ней на Русь, чтобы сказать об этом. Я увидел ее в Киеве… она стала еще бледнее… и еще прекрасней.

– Что она ответила тебе?

– Что никто из мужей более не притронется к ней. Что она посвятит остаток жизни молитве за грешную душу короля… Мне кажется, – с затаенной страстью выдохнул княжич, – она все еще считает Генриха своим мужем перед Богом. Она осталась верна ему…

– Найди себе другую жену, – безжалостно посоветовал Владимир.

Он подобрал меч и вышел из шатра в густо синеющие сумерки. Звезды в небе неторопливыми стежками вышивали свой обычный узор. Окликнув сторожевых возле шатра и услышав ответ, князь отправился дальше. Стены и ворота Стародуба охранялись с двух сторон – изнутри, дружиной Олега, и снаружи, дозорными, которых выставляли каждую ночь по приказу Мономаха. Ни скрытно улизнуть по реке, ни совершить внезапную вылазку, напав на спящего противника, осажденные не смогли бы.

С самого первого своего похода Владимир привык лично проверять ночную сторожу. Этому его научил варяг Симон, дружинник отца. И еще многое варяг вбил в голову княжичу-отроку: на войне снимать с себя оружие с оглядкой, не отягощать тело едой, а голову питием, спать помалу и не в княжьем шатре, а вместе с кметями, вставать рано, иногда и ночью обходя дозоры. А пуще всего – не полагаться на чужую исполнительность, ибо и самого преданного может постичь жестокое искушение. Самому во все входить, снаряжать, устраивать, выверять, исчислять, судить, наблюдать.

Вот уже четвертый десяток лет князь следовал этому правилу. А в последние годы перенес его со своего дома и дружины на всю Русь. И тоскливо становилось ему, когда не мог сам устроить ее дела, расставить по ней свою сторожу, выверить ее порядки...

Вернувшись через час, он застал новообретенного братца сладко спящим с поджатыми ногами. Возле сидел, скрючась, слуга-немец. При виде князя латынец в испуге схватил хозяина за ногу в холщовом чулке. Ярослав подскочил, хлопая глазами.

– Спи! – сказал Мономах.

– Я еду к брату, терпящему бедствие, чтобы оказать ему поддержку, – выпалил княжич, одуревши со сна.

– Окажешь. Если он впустит тебя в город.

– Я хотел предупредить тебя, Владимир.

Он толкнул ногой слугу и сказал по-немецки. Тот подал вина. Осушив чашу до дна, Ярослав простосердечно уставился на Мономаха.

– Король Генрих питает к Евпраксии дьявольскую страсть. Он одержим похотью, ревностью и ненавистью и может похитить ее. Он уже посылал за ней своих рыцарей. Лишь по случайности они не схватили ее в Венгрии, по пути на Русь. Им помешала толпа простолюдинов, которых возбудил призыв папы Урбана воевать с неверными. Толпе нужны предводители, и они потребовали от рыцарей Генриха вести их в Святую землю. Когда те поняли, что упустили Евпраксию, они обратили свой гнев и гнев черни на врагов Христовых. Иудеи, которым посчастливилось остаться в живых, бежали из города… – Княжич растер слипавшиеся веки. – Это происходит повсюду… Черни нельзя давать в руки оружие ярости. Это развращает и простолюдинов, и властителей… Но и евреи… они как будто тоже восприняли слова папы… Целыми родами снимаются с мест и направляются к Святой земле. Я видел их скопление на переправе через реку… Они думают, что обретут там своего мессию…

Вновь сложившись калачом, Ярослав заснул. Мономах знаком разрешил слуге остаться в шатре. Сам, завернувшись в мятель, отправился спать к костру, вокруг которого храпели дружинники.

6

Ранним утром к воротам Стародуба двинулся через поле отряд. Он состоял из двух человек – безместного княжича Ярослава Святославича и единственного слуги с белым стягом в руках. Со стены через заборола наблюдали за приближением удивительных послов, но опускать мост и открывать ворота не торопились. Когда рог оттрубил в третий раз, из надвратной бойницы высунулась голова в шлеме – осведомилась, кто такие и чего надо. Услыхав, что безбородый юнец в латынских тряпках набивается в родню к князю Олегу, голова разразилась бранью и велела обоим убираться, пока целы. Юнец не внял и продолжал настаивать, упирая на то, что христианская совесть не позволяет ему бросить терпящего бедствие брата.

– Я тебе сейчас покажу, кто тут терпит бедствие, – пообещала голова и выставила в стрельнице чело лука.

Стрела вонзилась в длинное древко стяга, расщепила его. Ни княжич, ни слуга не дрогнули.

– Так, говоришь, родич? – снова показалась голова. – Ну так скажи, родич, как звали твоего дядьку, который приезжал в Киев к князю Святославу послом от короля Генриха.

– Бурхард, епископ Трира.

– Верно, – удивилась голова. – А теперь вот что скажи: куда твоя мать подевала казну князя Святослава после его смерти?

– Об этом я скажу только брату Олегу.

Бойница опустела. Заскрежетали вороты, разматывая цепи, через ров перекинулся мост. За открывшимися створами поехала вверх железная решетка, открывая въезд. Ярослав вошел в крепость. Железо снова загрохотало, запирая город.

Перед княжичем стоял, уперев руки в бока, пеший воин в шлеме, но без брони, в нестираной рубахе. Давешняя голова из бойницы принадлежала ему. Еще несколько кметей окружили пришлецов.

– Так это тебя, заморыш, мой отец собирался посадить после себя на киевский стол в обход старших?

– Ты Олег? – заулыбался Ярослав и спрыгнул с коня. – Здравствуй, брат!

– Ну, здорово, поскребыш. – Олег дружески притянул его к себе, звонко хлопнул по спине. – На Русь прискакал стол добывать? В немцах тебе, выходит, ничего не отломилось. Да Русь-то – она хоть и отчина, а хуже мачехи. Сам, видишь, едва добыл себе стол – уже потерял. Дружина твоя где?

– Нет у меня дружины.

– Э-э, – почесал в затылке Олег. – Худо дело. Так ты, видать, решил, что стол тебе я доставать буду?

– Я могу и в Смоленске жить, мне мало надо, – простодушно сказал Ярослав.

– Зато мне надо много. И ты останешься у меня, – заявил Олег. – Под рукой. Авось, пригодишься где ни то.

– Хорошо, брат, – снова улыбнулся младший.

– Ну пошли в хоромы. Угощу тебя медовой водой с сухарем. Разносолов и пирогов, прости, не держим. За коней не тревожься – их съедят. А тороки у тебя чем набиты?

– Окороками, хлебом. Закатим пир, брат, – смеясь, сказал Ярослав. – Твои братья дали мне все это.

– Эй, тащите все на поварню, – радостно закричал Олег парубкам, жадно глазевшим на диво – русского латынца. – Небось, брат Володьша прислал? Хочет задавить меня своей щедростью. От Святополка таких поминок вовек не дождешься.

Княжий двор стоял неподалеку. Ввалившись в трапезную, Олег стянул с головы шлем, весело гаркнул холопам, чтоб пошевеливались – дорогого гостя потчевать. Мигом стол уставили дареными яствами – копченым, печеным и жареным мясом, ветчинами, языками, лепешками, пирогами и караваями.

Вонзив зубы в первый попавшийся кус, Олег заговорил с набитым ртом:

– Брат Володьша весь в этом. Ще-едрый! Триста гривен серебра давал своему отцу за меня, чтоб мы помирились. Только мне его щедрость – что лишний мешок вьючному коню.

– Братья велели спросить тебя, не желаешь ли мира, – молвил Ярослав, не притрагиваясь к снеди. – Они дают тебе в княжение Муромскую землю.

– Я же сказал – не нужна мне их щедрость, – осклабился Олег, раздирая зубами жилистое мясо. – Что мое – сам возьму. Мне бы только отсюда выбраться. А ты мне поможешь… Так куда, говоришь, твоя матушка задевала отцову казну?

Ярослав попросил удалить холопов. Олег шевельнул рукой, дверь затворилась.

– Эту тайну моя мать открыла мне перед смертью. Все сокровища остались на Руси, она не смогла их вывезти – казна князя Святослава была слишком велика.

– Так велика, что даже у немецких послов глаза на лоб вылезали, – мрачно ухмыльнулся Олег. – А нам ни крошечки не досталось.

– Перед отъездом с Руси мать повелела отвезти все в монастырь возле Киева. Его называют пещерным.

– Печерским? – алчно переспросил Олег.

– Да, да. Все спрятано там, в какой-то из пещер под землей. И только несколько монахов знали о том.

– Плохо, – задумался старший брат.

– Почему?

– Потому что Киев не мой. А Святополк скорее удавится, чем отдаст мне казну отца. Да и как найти тех знающих чернецов… столько лет прошло… В общем так, – сказал Олег, разглядывая блюдо с костями. – Завтра поедешь договариваться о мире. Ври что хочешь, только чтобы мне с дружиной дали уйти отсюда. Невмоготу уже сидеть тут. – Олег стукнул кулаком по столу, так что кости на блюде подпрыгнули. – Жена над дитем ревмя ревет, молоко у нее в титьках пересохло.

– Я не хочу ничего врать, – удивился предложению Ярослав.

– Тогда соглашайся на все, что скажут. Обещай и клянись.

– Ты все это исполнишь?

– А как же, – заверил Олег.

…Тем временем в стан осаждающих спешно прибыл гонец из Киева. Задыхаясь от быстрой езды, кинулся к Святополку. Шатаясь, доложил: