Хождение по трупам - Оранская Анна

И только трижды в жизни я отдавалась мужчине, чтобы что-то получить: во-первых, с Крониным, которого мне необходимо было соблазнить, чтобы толкнуть на сделку и уничтожить таким образом. С его телохранителем, чтобы расслабить его и найти способ как-то избавиться от него, что, опять же, удалось. И с Диком — чтобы спас меня от ФБР.

Но если первых двоих я в постель заманивала сама — что бы они там ни думали, — то Дику я отдаваться совсем не хотела и сделала это вынужденно, понимая, что этого он хочет и это лучший способ заручиться его поддержкой. Ни удовольствия не было — какое, к чертовой матери, от него удовольствие?! — ни интереса не было. И одного раза, казалось бы, было достаточно, но он ведь толкнул меня и на второй — заранее зная, что не сделает ничего, и также зная, что шума я поднимать не буду, а если и подниму, кто мне поверит, к тому же мне от этого шума будет только хуже.

Выходило, таким образом, что он использовал меня, — и так как впервые в жизни со мной такое приключилось, чтобы меня использовали, то когда я это осознала, ощутила прилив ярости и ненависти. Он внутри оставался, конечно, хотя распирал меня всю, грозя выплеснуться — потому что ладно бы кто-то использовал Олю Сергееву, юную, наивную развратницу, так нет, использовали Оливию Лански, и этого простить было никак нельзя.

Нет, он за это должен ответить, ублюдок! И даже думать не надо — сегодня же пошлю ему пленку на адрес офиса, чтобы понял все, и сам позвонил, и приполз, гнида, и сделал то, что мне нужно. И, приняв решение, резко стартовала, направляясь домой, и уже минут через сорок, пока видеомагнитофоны производили на свет еще одну копию — оригинал с минимум парой копий надо пока оставить себе, — уточняла у Мартена адрес офиса Дика. Нервными движениями повырывала все ящики из стола в кабинете в поисках большого конверта и, когда один из ящиков вывалился, разбрасывая бумаги, пнула его злобно. И ухватилась за найденный конверт, и начала адрес писать большими дергаными буквами, процарапав и надорвав плотную бумагу, и скомкала его с силой, кинув в сторону, и схватилась за второй. И только тогда спохватилась, сказав, что надо взять себя в руки, что стыдно себя не контролировать, и ящики ни при чем, равно как и конверты, и ломать ручку в тысячу долларов в платиновом корпусе тоже негоже.

Но тем не менее крышку хумидора, ящичка для сигар, откинула резко, выхватила толстую “Дабл Корону”, быстро сорвав обертку и, торопливо щелкая обрезалкой, неровно откусила кончик. И сунула было ее в рот, беря в руки коробок с длинными спичками, но потом вытащила обратно и посмотрела брезгливо — сказав себе, что курить такую сигару все равно что пить коктейль из грязного или надколотого стакана. И это помогло — опустила ее аккуратно в корзину для бумаг, достала другую, неспешно развернув — и закурила, медленно-медленно втягивая в рот дым и выдыхая, не пропуская его в горло и легкие. Когда только начала курить сигары, никак не могла понять, как можно ими не затягиваться, хотя и затягиваться ими могла с трудом, чересчур крепки. Потом уже у тебя узнала, что надо просто ощущать вкус и аромат дыма, пробовать его и отдавать, насыщая им окружающее пространство. Успокаивающий процесс — спокойный, размеренный, расслабляющий. Курить сигару быстро глупо, это как есть деликатес на бегу, не ощущая ничего, уж лучше сломать ее сразу.

“Ну что дергаешься? — спросила себя. — Забыла, что во взвинченном состоянии серьезных шагов делать не стоит? Да и, в конце концов, он тебе не так уж срочно нужен сейчас — не дай бог придет время, когда без него никак не обойтись. Например, если тебя арестуют еще раз, вот тогда и отправишь ему сразу две копии, и в местный офис, и в вашингтонский. А сейчас чего ты этим добьешься? А если секретарша вскроет конверт и посмотрит — так оно и будет, скорей всего, не может же она боссу отдавать конверт бог знает от кого и с непонятным содержимым. Да его еще раньше охрана прощупает, заподозрит, что там взрывчатка: взрывчатое вещество в конверте, срабатывающее в тот момент, когда конверт вскрывают, номер не новый и хорошо известный. А они все должны проверять — мало ли кому придет в голову убрать их босса, да просто идиот какой-нибудь, коих в Америке полным-полно, решит ему сделать вот такой сюрприз безо всяких на то причин. А тебе надо, чтобы это попало лично ему в руки, и только ему, — так что не гони, остынь и подумай лучше, что делать дальше”.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И я остыла, поклявшись себе, что он за это ответит. Конечно, выходит, что слишком многих я собираюсь призвать к ответу — но почему бы нет, с другой стороны? И уж если корабль мой пойдет ко дну, куда приятней забросить абордажные крючья на вражеские корабли и утопнуть спокойно вместе с ними.

Остаток дня занималась тем, что размножала пленку и упаковывала кассеты в конверты — и надписала адреса двух офисов Дика, и двух лос-анджелесских телекомпаний, и двух газет, чтобы хоть где-то да заинтересовались в случае чего полученной информацией. И все это аккуратно запихнула в секретный сейф. Вместе с еще одним конвертом, содержащим предоставленный мне Ханли список Ленчиковых людей, с указанием имен, фамилий и нью-йоркских адресов, копии документов, врученных мне Виктором для перевода денег, и кассету с совсем другим содержанием. Ее я записала чуть раньше, установив камеру на треногу, поправив парик, подкрасив губы и сев в кресло, полагая, что должна выглядеть не хуже телеведущих, которые читают новости. И так же по-деловому, официально начала рассказ — о том, кто убил Яшу и кто его сдал убийцам — при этом не обговаривая, каков был мотив убийства, упоминая лишь банальный рэкет. И как эти убийцы вышли на меня, и как убили Стэйси и Джима Ханли. И — заключая — что, находясь под подозрением ФБР, не могу обратиться к правоохранительным органам за помощью, и короткая обвинительная речь в адрес хваленой американской демократии, и вывод — в случае моей смерти или исчезновения прошу винить во всем тех-то и тех-то. Фак ю, Америка, — примерно так, только чуть посдержанней.

Так что вот такой день выдался — сильное разочарование сначала, продуманная и серьезная работа потом. Дала видеомагнитофонам отдохнуть, убрала подальше видеокамеру с треногой и долго-долго лежала в ванной, размышляя над тем, что, может быть, стоит несколько оттянуть начало операции в надежде, что ФБР меня в течение марта не примет и подписку не продлит. А десятого сказать Ленчику, что опять вызывали меня туда — могу, кстати, встретиться с Бейли у него на глазах, пусть понаблюдает сбоку, как я демонстративно беру у Бейли визитку, и увидит, кто это такой. И потому до конца марта следует выждать — и вот тогда…

— Ну, как дела?

Я вздрогнула даже, настолько ушла в собственные мысли и, признаться, едва не заснула в горячей воде.

— Опять подглядываешь, Рэй? — улыбнулась, едва не нахлебавшись от неожиданности воды. И, не раздумывая, выложила ему все, что было со мной за этот день — потому что любая мелочь могла сыграть роль. И про моего партнера Боба Мартена, и про конгрессмена Дика, которого записала на камеру в той самой комнате, в которую Мэттьюз ворвался с пистолетом, заслышав мой оргазменный крик.

— Ты опасный человек, Олли. — Он улыбнулся в ответ, и я впервые заметила, что улыбка у него очень приятная. И что он вообще мне нравится — потому что та грусть, которая звучала в его голосе, когда он рассказывал мне о семье, больше не являлась никогда, и никогда больше он не был так печально многословен, и вел себя он как уверенный в себе и нашей победе человек. И эта уверенность — в сочетании с его наглостью, при мне проскальзывавшей очень редко, потому что он понял, что со мной не надо так, — притягивала меня, равно как и его понимание.

И еще нравилось чувствовать на себе его взгляд, пытающийся прорваться сквозь взбитые сливки пены, которые обволакивали меня, делая похожей на вкуснейший десерт. Так, наверное, смотрит ребенок, у которого нет с собой денег на пирожное, выставленное в витрине кондитерской: он говорит себе, что завтра должен захватить несколько монеток. И мечтает, как медленно и со вкусом будет есть — сначала аккуратно слизывая крем, а потом не спеша надкусывая то, что под ним, — и картина такая яркая, что у него даже кончики пальцев становятся липкими, словно он и в самом деле только что насладился десертом его мечты.