Нариманов - Илья Дубинский-Мухадзе

Сказано вполне ясно и определенно. Или-или…

Баку — остров среди мутного моря закавказской действительности.

В понедельник, 26 мая, Нариман Нариманов открывает крестьянский съезд в Баку:

— В сей исторический день возложена на меня трудная, но благодарная задача, задача облегчить путь к созданию того органа, без которого ныне власть не может быть жизнеспособной.

Я говорю о союзе с крестьянством, о Совете рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Я надеюсь, что этот съезд даст нам возможность укрепить местную власть — единственную в Закавказье власть, которая прокладывает путь к той светлой поре, когда не будет мусульманина, армянина, русского, когда, встретившись, все без различия национальности и религии будут товарищами и братьями.

Он же делает доклад «О власти». Съезд шлет телеграмму Ленину: «…В переживаемый тяжелый момент борьбы за Советскую власть в Закавказье мы, крестьянские делегаты, влившись в Бакинский Совет рабочих и солдатских депутатов и сплотившись с ними, закрепили крепкими узами братский союз крестьян и рабочих, умножили ряды смелых борцов…»

На такое значительное событие откликается «Правда»:

«МУСУЛЬМАНСКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО ПРОБУЖДАЕТСЯ

Знаменательное явление. Мусульманское крестьянство становится на самостоятельный путь борьбы против своих эксплуататоров. Рушится под ударами жизни традиционная идеология «священного единства нации». Просачивается сквозь толщу темной, веками угнетаемой мусульманской крестьянской массы идея интернациональной классовой борьбы».

Съезд работает до субботы. До той субботы продержится и Нариманов. Какой ценой, знает он один, больной и врач одновременно. Годами он самый старший из всех комиссаров Коммуны. Недавно ему исполнилось сорок восемь лет. Уже сорок восемь!

Десятого июня в газете «Гуммет» успокаивающее по замыслу сообщение: «Наш уважаемый товарищ Нариман Нариманов… из больницы доставлен в свою квартиру и, как нам известно, скоро будет отправлен в Астрахань».

На пристань общества «Кавказ и Меркурий» его доставляют на носилках. Боли в сердце почти не отпускают. Непосильная тяжесть давит на голову, зажимает ее в тиски. Отнялись ноги.

Плохо. Угрожающе плохо! Приходится с настояниями Нариманова «Я обязан оставаться в Баку… Я еще могу быть полезен…» не посчитаться. Его голос впервые за многие годы намеренно не услышат. Все заботы берет на себя Шаумян. Убеждает Нариманова, хлопочет, сносится с Москвой…

Время прощаться. С кем на месяцы, с кем навсегда. Осенью, едва Нариманов чуть станет поправляться, обрушатся на него вести одна другой страшнее, мучительнее.

Пала Коммуна!..

Захлестнувшие Баку орды «оттоманской Кавказской армии» зверствами превосходят завоевателей времен средневековья. Вырезают население, грабят, жгут. Астраханью принято радио: «На Чемберекенде уже находятся турки, так что уже ходят по домам, устраивают разбой, а в Черном городе горят резервуары. Если посмотрели бы, что сейчас делается, это ужасно». В астраханской же газете «Коммунист» 17 сентября: «По приказанию Нури-паши на телеграфных столбах повешены 62 большевика». Что пять лет спустя журнал давненько ютящихся на задворках Константинополя мусаватистов «Ени Кавкасия» — «Новый Кавказ» пресерьезно назовет «великими днями тюркизма».

Пароход «Севан», отряженный Астраханским Совдепом за комиссарами Коммуны, вернулся без них…

Что со Степаном, Мешади, Алешей, Иваном, Мир-Гасаном?.. С друзьями, бесконечно дорогими Нариманову? Случалось, спорили, в чем-то временами расходились — так в том и сила подлинной дружбы, что дает она право высказать всю правду до конца, как бы сурова, тяжела она ни была. И человек есть человек, каждый имеет свой характер.

Последняя правительственная депеша комиссаров в Москву, по слухам, дошедшим до все еще болевшего Нариманова, будто гласила: «Совнарком не мог быть ни в числе тех, кто сдавался на милость турецких пашей, ни в числе тех, кто за приход англичан». После того ничего обнадеживающего об их участи. Позже станет известна нота Чичерина посланнику Нидерландов Удендику. Она тревоги еще добавит: «При эвакуации Баку англичане[62] увели с собой членов бывшего Советского Бакинского Правительства Шаумяна, Джапаридзе, главнокомандующего Петрова и других. Решительно протестуем. Требуем их репатриации одновременно с репатриацией Литвинова. Надеемся на Ваше посредничество».

На документе дата: «19 сентября». Четверг. Последний день их жизни. В ночь на пятницу временщики из красноводских и асхабадских эсеров, крадучись, уведут их в бурые зыбучие пески Закаспия. «Убийство происходило разными средствами», — укажут впоследствии медицинские эксперты.

В ночь на 20 сентября. На перегоне между станциями Ахча-Куйма и Перевальная. На 207-й версте, между столбами 116 и 117. Под присмотром строжайшим помощника командующего британскими силами в Закаспии капитана Реджинальда Тиг-Джонса и главы Закаспийского правительства эсера Фунтикова.

До Нариманова правда дойдет лишь в следующем, для него особо значительном, девятьсот девятнадцатом году. До того слухи… Всплески надежды…

19

В правительстве Фатали Хан-Хойского, едва оправившегося от ухода из Баку турок (по условиям перемирия с Антантой) и теперь состоящего под рукой английского генерала Томсона, снова переполох. Трагикомический. Не хуже того, что описан Гоголем в «Ревизоре».

Из сверхсекретных и в такой же степени надежных источников военному министру стало известно, что «большевик Нариманов, прибыв в Баку, имел там свидание с членами парламента партии «Гуммет»[63], а главное, с Саниевым и Караевым, затем выехал в Шушинский и Казахский уезды для пропаганды большевизма среди населения, а также, по мере возможности, среди войск».

Министр удостоверил: «Благодаря такой пропаганде, исходящей от указанного Нариманова, приток новобранцев в настоящее время сильно сократился и вовсе может прекратиться».

По обстоятельствам столь чрезвычайным правительство воззвало к генерал-губернаторам Шуши и Гянджи: «К Вам тайно направился известный большевик Нариман Наджаф оглы Нариманов для поднятия восстания против правительства, агитации и пропаганды. Строжайше предписывается означенного Нариманова незамедлительно обнаружить, арестовать и представить для суда. Ответственность за предписываемое возлагается лично на Вас».

В начале вторых суток поступила телеграмма из Гянджи. Она значительно расширяла масштабы опасности. «Образовалась большая шайка под предводительством Кербалая Алескера и Рустама. Положение серьезное. Необходима воинская сила. Прошу экстренно командировать в Гянджу батальон пехоты, взвод артиллерии, сотню конницы».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});