Время одиночек - Артем Каменистый

Наконец, когда Сеул уже было собирался задремать – благо низкое кресло к этому располагало, – префект заговорил:

– Первая подпись заставляет сожалеть о затраченных на нее дорогих чернилах. Скажите мне, господин Сеул, жив ли император? Здравствует?

– Вы и без меня прекрасно понимаете, что с ним все в порядке. Будь это не так, в стране сразу объявили бы траур.

– Да, согласен. Но я одного не пойму – если он действительно правит страной, то где же он прячется? Я понимаю, что лично к нам он вряд ли когда-нибудь пожалует, но почему его не встретишь даже на бумаге? Весь королевский совет – это ничто, сборище неудачников, если по чести. Титулованные писари, возомнившие себя богами, получив всего лишь крошечную, почти игрушечную власть. Тупорылые мыши, возомнившие, что раз они никогда не видели кота, то этот мир принадлежит им. Но даже у мыши хватило бы мозгов правильно подписаться в подобной писульке. Она подписалась бы так: «Я, паршивая мышь, которую нагуляла мать моя мышь от отца моего мыши в каком-то грязном хлеву на куче навоза. Так уж вышло, что мышь, рожденная в этом хлеву, по давней традиции получает титул графа, значит, я – мышь-граф. И, поедая крошки со стола императора, своей рукой доношу до вас его волю – внемлите воле императора». Понимаете, господин Сеул? А здесь что?! Здесь ни слова про императора! Этот индюк, прижитый папашей в кладовке от кухарки, приказывает мне от своего имени! Так получается?! Прав у него на это поменьше, чем у меня на корону Империи. Так что я сразу прямо говорю: «Пошел он вон!» Не знаю… будь император жив и здоров, вряд ли он бы допустил подобные «подписи» – в былые времена за такое спускали в подвалы Немервата, а назад поднимали уже по частям. Не хочу впадать в крамолу, но даже из нашей дыры уже заметно, что у вас там, в Столице, не все в порядке. Так что я первую подпись попросту вычеркиваю – будем считать ее пустячным недоразумением. Да не хмурьтесь вы, господин Сеул, ведь вторая подпись – это совсем другое дело. Принц Монк – это принц Монк. Странно, конечно, видеть на такой писульке его подпись по соседству с росчерком этой жирной пиявки, но, по чести говоря, если кто и способен править Империей, то это он. И как мне кажется, он уже начинает это делать. И делает, надо честно признать, весьма эффектно – даже приставка «второй наследник» ему, очевидно, не сильно мешает. Интересно, он спит когда-нибудь? Скорее всего, нет, иначе как бы он поспевал за всем сразу смотреть?

Сеул протянул руку:

– Господин Эддихот, позвольте мне забрать эту бумагу. Если вам, разумеется, она больше не нужна.

– Разумеется. Забирайте. И заодно уж просветите меня, неразумного, зачем вы сюда приперлись? Иначе мне будет трудно оказывать вам содействие. Или дело настолько тайное, что даже мне, префекту провинции, знать ничего не положено?

– Что вы! От вас – никаких тайн! Совет озабочен многочисленными жалобами на массовые исчезновения женщин в ваших краях. По просьбе пострадавших семей это дело взял под свой контроль королевский наместник и лично обратился к совету за помощью.

Эддихот понимающе ухмыльнулся:

– Понятно. Значит, мне знать не положено.

– Вы мне не верите? – уточнил Сеул.

– А вы бы поверили? Взгляните в окно – что вы видите? Вы видите не окно, а узкую амбразуру в толстой стене. Здание префектуры – это укрепленный замок, способный выдержать серьезную атаку. Скажите, у вас там, в Столице, здание управы может выдержать осаду?

– Сомневаюсь, – честно признал Сеул.

– А вот у нас, в Тионе, может. Взгляните вон туда, в угол. Там, в шкафу, хранится полный кавалерийский доспех. Он вычищен и смазан, всегда готов к бою. Во втором шкафу – два меча, кавалерийский арбалет, топор и булава. Щит мой висит на стене – вы можете его увидеть за моей спиной. В любой момент я могу облачиться для драки и спуститься вниз – в конюшне стоят наготове боевые кони. Скажите, ваш уважаемый префект так же, как и мы, всегда готов к бою?

Вспомнив амебообразного толстяка Юронуса, Сеул не сдержал саркастической усмешки. Поняв его без слов, Эддихот констатировал:

– Вот видите, господин Сеул, а мы готовы. Мы здесь давно уже выплясываем на раскаленной сковороде – ноги привыкли к жару.

– Неужели все настолько плохо?

– Нет, плохо было вчера, сегодня у меня уже нет приличных слов, чтобы описать, насколько все… гм… нехорошо. Взгляните на карту. Провинция Тарибель – крайний север Империи, она треугольным клыком вдается в Северную Нурию. Под имперский протекторат Тарибель попала двести лет назад, после Шериханского договора. По договору хабрийцы оставили захваченную ими северную часть Нурии, но мы, непонятно почему, не отошли из освобожденной части страны, а остались и дали этой области свой протекторат. Все наши беды с того времени и пошли… И даже то, что сорок лет назад Тарибель потеряла статус протектората, став полноценной провинцией, ничего уже не изменило. Нам надо было тогда, еще двести лет назад, оставить Нурию нурийцам и наглухо запечатать границу с ними. Пусть бы и дальше были заслоном между нами и Хабрией, варясь в собственном соку. Скажите мне, господин Сеул, что вам известно про нурийцев?

– Воры, – честно признал Сеул. – В Столице их хватает, и я еще ни разу не слышал, чтобы нуриец занимался честными делами. Существенное число убийств из-за них – у них дурная привычка самую пустячную проблему решать с помощью ножа или удавки. Их немного у нас, но держатся они друг за друга крепко – очень дружный народ. Если нурийца арестовать, надо быстро и под хорошей охраной доставить его в надежную камеру, иначе по дороге запросто отобьют: нурийцы – единственные из бандитов, у кого хватит наглости напасть на отряд стражи… Ну и потом уже, когда их человек надежно заперт в подвале управы, бесцеремонно стараются его выкупить. Должен признать, у них это нередко получается…

– Вот! Вы все сами понимаете! А представьте, Сеул, если нурийцев у вас там вдруг станет в сто раз больше. Каково это будет?

– Неприятно…

– Вот-вот! А мы так и живем.

– То есть даже здесь, на родной земле, нурийцы чураются честной жизни? Я, признаться, почему-то считал, что преступные наклонности присущи лишь беженцам, оторванным от родной земли после войны.

– И да, и нет. Нурийцы очень неоднородны – честных трудяг среди них достаточно. Они хорошие пастухи и садоводы. Бандитизм присущ тем кланам, что издавна занимаются скотоводством, – земледельцы более спокойны. Пока в жизнь Нурии никто не вмешивался, между ними царило какое-то равновесие. Но потом… Когда Хабрия захватила Нурию, здесь около двух лет резня шла. Хабрийцы умеют навязывать свои варварские убеждения даже тем, кто категорически не желает их разделять. В первую очередь страдали земледельцы – землю в кармане не унесешь. Пастухам полегче было – в леса и горы прятались. Оттуда, сбившись в шайки, наведывались в долины, вырезая зазевавшихся хабрийцев. Вам знакома фраза «нурийский гость»?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});