Агент Византии - Гарри Тертлдав

Клирики слушали Евтропия с разной степенью внимания. Многие из не слишком удаленных от Константинополя земель – с Балкан и из Малой Азии – уже были знакомы с аргументацией патриарха. Епископы с Запада, находившиеся под юрисдикцией епископа Рима, как и ожидалось, слушали внимательно. С тех пор как Константин II поставил своего кандидата на трон римского патриарха взамен Папы, бежавшего за Альпы к франкам, Рим подчинялся Константинополю.

Клирики, которые больше других беспокоили Аргироса, прибыли из трех восточных патриаршеств. Прелаты Александрии, Антиохии и Иерусалима по-прежнему смотрели на Константинополь как на город-выскочку, ставший столицей после тысячи лет прозябания[63].

Магистр насторожился.

– Смотрите, – шепнул он Георгию Лаканодракону, указав в сторону делегации Арсакия Александрийского. – Это Сазопис! Тот тощий, рядом с епископом в зеленой рясе.

– Постарайся не спускать с него глаз, – сказал магистр официорий. – Нельзя же увести его с первого же заседания Собора в цепях.

– Нет, – неохотно согласился Аргирос. – Но что он делает с Арсакием?

– В Александрии уже собирался Синод по поводу икон.

– И что решил тот Синод?

– Не припомню, чтобы я слышал, – ответил Лаканодракон.

Он провел рукой по лысой голове и добавил тревожным тоном:

– Очевидно, мы скоро узнаем.

В самом деле, Евтропий уже закруглялся.

– Подобно тому как две природы Христа связаны единой волей, давайте и мы в конечном счете придем к согласию.

«Аминь», – пронеслось по просторной церкви. Когда эхо затихло, вперед с поднятой рукой выступил Арсакий:

– Могу я добавить несколько слов к вашему блестящему изложению, ваше святейшество?

– Э-э, да, конечно, – нервно ответил Евтропий.

Как и остальные, он знал, что патриарх Александрийский был лучшим теологом, чем он сам. Императоры старались выбирать прелатов, с которыми им приходилось быть в постоянном контакте, за уступчивость, а не за мозги.

– Спасибо, – с нарочитой вежливостью поклонился Арсакий. Несмотря на едва уловимый египетский акцент, его сладкий тенор оказался инструментом, которым он мастерски пользовался.

– Ваше выступление покрывает много пунктов, которых я бы хотел коснуться, что позволяет мне приобщиться к такой добродетели, как краткость.

Кое-где послышались сдавленные смешки; Арсакий не обратил на них внимания.

– Ваше святейшество, я не вполне уверен, например в верности вашей концепции о связи настоящего диспута об изображениях с былыми расхождениями по поводу сосуществования человеческой и божественной природы Христа.

– Я не вижу здесь никакой связи, – осторожно ответил Евтропий.

Аргирос нахмурился: он тоже не видел.

Но Арсакий поднял бровь в притворном изумлении.

– Не есть ли образ Господа нашего положением христологии сам по себе?

– Он безумен, – шепнул Аргиросу Лаканодракон.

Тем временем Евтропий спросил:

– Каким образом?

И патриарх Александрийский с улыбкой выпустил когти.

– Позвольте мне показать это в форме вопросов. Что представляет образ Христа? Если он описывает только Его человеческую природу, не отделяет ли это Его человечность от божественности подобно тому, как поступают еретики несториане? Но если образ представляет божественную природу, не является ли это попыткой описывать неописуемое и недооценивать Его человечность, как поступают монофизиты? В обоих случаях ценность образов ставится под вопрос, не так ли? По крайней мере, так постановил Синод в моем городе прошлой осенью.

С элегантным поклоном Арсакий уступил очередь константинопольскому коллеге.

Евтропий смотрел на него с удивлением. Никифор III хмурился со своего высокого трона, но он мало что мог поделать, хотя и был самодержцем. Нападки египтянина на иконы высказаны в уважительном тоне и поднимают проблему, которой Евтропий не коснулся во вступительном слове.

Прелаты из трех восточных патриаршеств тоже понимали это. Они окружили Арсакия и принялись поздравлять его. Евтропий не являлся великим теологом, но не был лишен политического чутья.

– Объявляю первое заседание Собора закрытым! – крикнул он.

Его сторонники быстро и тихо вышли. Император величаво направился к особому проходу, ведущему во дворец. Как только он исчез, клирики, еще толпившиеся в Святой Софии, закричали:

– Мы победили! Мы победили!

– Вот дьяволы, – с возмущением заметил Лаканодракон.

– М-м?

Движение за оградой женской галереи на втором этаже отвлекло Аргироса. Мельком он заметил пару темных, острых глаз, смотревших вниз сквозь филигранную решетку. Аргирос задумался, кому бы они могли принадлежать. Жена и любовница императора были обе голубоглазыми блондинками. Никифор питал слабость к прекрасным женщинам. Ни Марина, ни Зоя не отличались набожностью. Магистр почесал затылок. У него было странное ощущение, что это лицо ему знакомо.

Он пожал плечами и последовал за магистром офи-циорий из храма. На Августеоне собралась толпа, желавшая знать, как прошел первый день Собора. Некоторые из монахов Арсакия обращались к константинопольцам:

– Анафема почитателям мертвых досок и красок! Долой идолопоклонство!

Когда один иконопочитатель попытался активно возразить против брошенных ему в лицо анафем, монах ловко уклонился от атаки и ударил его в живот. Его ловкость и сила говорили о военной выправке. Без сомнений, Арсакий явился в полной готовности.

– Его величество не будет доволен, если Собор выйдет из-под контроля, – сказал магистр официорий.

– Нет, но что, если александрийцы правы? – спросил Аргирос.

Тонкость используемой в споре аргументации вызывала головокружение: чтобы защитить использование образов, императорским теологам теперь придется колебаться между Сциллой монофизитства и Харибдой несторианской ереси.

Лакано дракон с упреком взглянул на магистра:

– И ты туда же?

– Святой Дух выведет святых отцов к правде, – уверенно заявил Василий.

Будучи ветераном на бюрократическом фронте, он добавил:

– Конечно, мы сможем кое-что подправить.

Аргироса разбудили среди ночи: его вызывали в храм Святой Софии, точнее, в соседствующую с ним резиденцию патриарха.

– Что такое? – зевая, спросил он у посыльного.

– Собрание ученых, чтобы придумать, как опровергнуть доводы Арсакия, – ответил слуга Лаканодракона. – Должен сказать, ваша записка была довольно полезна, и это убедило Евтропия, что вы можете помочь поправить дело и преодолеть трудности.

Евтропий был добродушным ничтожеством и едва ли даже подозревал о существовании Аргироса. Василий понимал, что приказ исходил от магистра официорий, им же был прислан и нарочный. Но от этого приглашение не становилось менее лестным. Потерев глаза, Аргирос быстро оделся и отправился вслед за посыльным, которого внизу дожидался факельщик.

– Осторожно, – предупредил магистр, обходя дырку в мостовой напротив дома его соседа Феогноста, старшины гильдии пекарей.

– Это надо засыпать, – сказал слуга Лаканодракона. – Я едва не провалился туда несколько минут назад.

По пути к храму они проходили мимо гостиницы, в которой остановился архиепископ фессалоникийский. Он поддерживал почитание икон. Пара десятков монахов Арсакия стояли на улице, звонили в коровьи колокольчики и пели:

– Долой образы! Долой образы!

Несколько других, уже утомившихся от этого занятия, сидели у костра и передавали по кругу кувшин с вином.

– Так им друзей не обрести, – заметил посыльный.

– Нет, но так они могут извести своих врагов.

Пение монахов прервалось, когда кто-то из окна второго этажа плеснул на них из ночного горшка. Разозлившиеся александрийцы разразились грязными ругательствами.

– Идите вперед, – обратился Аргирос к своим спутникам. – Я догоню вас.

Они посмотрели на него как на сумасшедшего, но ушли после небольших препирательств: факельщик – довольный, а слуга – с недоверием. Он уступил только из уважения к авторитету Аргироса.

Насвистывая, магистр подошел к людям у костра и весело произнес:

– Долой грязные иконы! Не найдется ли глотка вина для мучимого жаждой?

Один из монахов поднялся пошатываясь и протянул кувшин.

– Долой грязные иконы, это точно.

Он широко зевнул, демонстрируя гнилые зубы.

– Изматывающая работа – днем сидеть на Соборе, а ночью здесь изводить этого идолопоклонника, – сказал Аргирос.

Монах снова зевнул.

– Ах, мы – мелкая сошка. Арсакий и его епископы спят крепким сном, а мы должны устраивать кошачьи концерты для незадачливых почитателей картинок и будем петь серенады и завтра, и послезавтра, пока не настанет час истины.

– Какой умный Арсакий, придумал же такое, – сказал магистр.

– Дай-ка мне глоток, – сказал монах, выпил, вытер рот рукавом черной рясы и захихикал. – Ай, Арсакий будет крепко спать сегодня со своей шлюшкой под боком.